Великий Ангкор

В полутора километрах от Ангкор-Вата над джунглями возвышаются каменные ворота. Трехголовые слоны протянули каменные хоботы к цветам лотоса. А над ними каменные маски с полузакрытыми загадочными глазами и мягкой, бесконечно спокойной улыбкой обращены лицами на запад, на север и на юг. Это один из пяти входов в столицу короля кхмеров Джайявармана VII.

Джайяварман VII вступил на престол уже пожилым человеком. Он выдержал тяжелую борьбу за власть, сумел изгнать врагов из страны и на пепелище сожженного ими старого города выстроил новый, который гордо назвал Ангкор-Тхом, что значит Великий Ангкор или Большой город.

Построенная в конце XII века столица была окружена стеной и рвом шириной в сто метров. Город символизировал сушу, а ров изображал мировой океан, который, по древним поверьям, окружает землю. Четверо ворот города были обращены к четырем странам света, а пятые, увенчанные огромными улыбающимися масками, вели во дворец Джайявармана VII.

Аллея, проходившая через эти ворота, считалась священной. Ею пользовались царь и его приближенные, а простые люди только в большие праздники могли взирать на две шеренги каменных гигантов, присевших перед воротами, как в танце.

Справа двадцать семь гигантов, величественных и спокойных, - боги, слева двадцать семь гигантов с искаженными гневом лицами - демоны. Все они держат в руках чешуйчатое туловище каменной змеи, которая обвилась вокруг города. Это знакомая нам священная змея, помогающая добыть эликсир счастья со дна молочного моря. Столица уподоблена горе Мандара из древнего мифа.

Джайяварман развил удивительную деятельность: прорыл новые каналы, построил дороги, вдоль дорог на равном расстоянии поставил гостиницы. Он занялся устройством больниц и основал их более двухсот. В каждой больнице в XII веке было по два врача, шесть помощников врачей, шесть аптекарей и около семидесяти служителей.

Восемьсот тридцать восемь деревень поставляли в больницы ежегодно рис, мед, сахар, камфару и другие припасы в огромном количестве.

Джайяварман создал труппу придворных певцов и танцоров, которые выступали и перед горожанами, он благоволил ко всякого рода бродячим фокусникам, жонглерам, владельцам театров, в которых вместо актеров пели, танцевали, веселились и горевали... тени на промасленном белом экране.

Джайяварман соорудил невиданный королевский дворец. В сыром климате Камбоджи дерево быстро разрушается, и от дворца Джайявармана в наши дни уже не сохранилось следов. Но он хорошо известен по описанию путешественников. Дворец стоял на высоком фундаменте или террасе из красного камня, на котором были изваяны рельефные изображения боевых слонов. Окруженный рвом квадрат, стены которого тянулись на 2 километра, в свою очередь, был разбит сетью каналов на квадраты дворов. Каждый двор имел особое назначение: для приемов, для слуг, для царских жен, для солдат, для особой стражи, состоящей из женщин. Каждый квадрат был окружен галереями, они были обиты шелком и парчой, на узорчатом фоне которых выделялись черно-зеленые изваяния из бронзы и резные столбы из драгоценных пород дерева. У входа во дворец стражники на башне отбивали время в огромный бронзовый гонг.

За башней находился двор с галереями, ослепительно блестевшими на солнце: бесчисленные осколки зеркал были вставлены в столбы и казались гранями алмазов. По галерее гуляли гвардейцы в медных шлемах, изображавших головы легендарных чудовищ. На огромных щитах были нарисованы драконы, и на панцирях изваяны демоны. В свободное от дежурства время гвардейцы всегда находились на этом дворе, чтобы быть под рукой. Со двором сообщались арсеналы, ибо во дворце хранились мечи, кинжалы, панцири, машины для метания каменных ядер.

В первый двор могли приходить высшие чиновники - судьи, начальники городских ворот, смотрители рынков, управляющие королевскими конюшнями, хранители арсеналов, но в соседний парадный двор с вызолоченной галереей они не допускались. Только принцев и послов принимал в тени балдахина окруженный опахалоносцами царь. Неподвижно, как статуя божества, не меняя ни позы, ни выражения лица, он восседал на троне из пяти сортов сандалового дерева, изукрашенном семью видами драгоценных камней, по древним поверьям, приносящих счастье. На голове короля сверкала диадема, сплошь унизанная самоцветами, обнаженные шею и грудь закрывали золотые цепи, на ногах сверкали массивные браслеты.

Государь Камбоджи считался своими подданными "наставником всего мира", средоточием мудрости, храбрости и знаний. "Во всех науках, во всех видах спорта, в искусстве, в языках, в писательском мастерстве, в танцах, в пении и во всем остальном он был так искусен, как будто сам изобрел все это, - писали придворные льстецы, - он был первый из тех, кто знал науку борьбы против безудержного натиска слонов, мощи кавалерии, решимости людей".

Был во дворце и зал, где один раз в день каждый житель Ангкора мог увидеть своего повелителя. Правда, министры, чиновники, послы, военачальники занимали большую часть зала и простым людям почти не оставалось места. Аудиенция начиналась с возжигания благовоний, потом слышались приглушенные мелодичные звуки, темп их стремительно нарастал, переходил в громкий яростный бой литавр и барабанов и, словно по мановению, стихал. Две девушки быстро раздвигали тяжелый златотканый занавес, и в обрамленном золотой рамой окне появлялся царь с остро отточенным мечом в руке. На этот раз он был без украшений, в костюме жреца из огненно-желтого шелка. По обе стороны окна стояло по семь зеркал, и царь как бы множился на глазах у присутствующих.

Еще торжественнее был выезд Джайявармана. Сначала знаменосцы несли яркие флаги. За ними триста вооруженных женщин из охраны царя со свечами в руках открывали дорогу носильщикам паланкинов с принцессами - дочерьми Джайявармана. За принцессами шла конная гвардия, за ней принцы крови и пять министров на слонах, и, наконец, появлялся белый слон в золотых доспехах. На белом слоне сидел царь, держа в руках меч, сплошь усыпанный огромными самоцветами.

Слона окружали вельможи с белыми зонтиками на золотых ручках - обиталищами невидимых гениев - советчиков царя. Двадцать зонтиков были символами божественной власти царя. Министры (их было пять) и принцы имели право на четыре зонтика, вельможи царского рода - на два, а управители областей - на один зонт с золотой ручкой.

Процессия направлялась в Байон - храм, посвященный Джайяварманом себе самому, своей матери и наследнику сыну. Невозможно найти слов, чтобы описать впечатление от этого леса башен, постепенно возвышающихся по направлению к центру, к главной башне высотой в четырнадцатиэтажный дом. На каждой башне (их было 52) высечены четыре огромные маски, обращенные к четырем сторонам света.

Нанеся поражение государству тямов, Джайявармана VII приказал высечь свои изображения на сером песчанике башен, чтобы они служили символом его могущества, простирающегося на север, запад, юг и восток. Самые большие маски на шестнадцати главных башнях в середине ансамбля; башни - это символ шестнадцати провинций, на которые была разделена Камбоджа. Головы, обращенные на четыре стороны, означали власть царя над всеми землями. Это воплощение политического и религиозного могущества царя, объединяющего в своем лице все части света. Внутри центральной, самой высокой башни было приказано поставить статую божества в четыре с половиной метра, похожую на Джайявармана. Сам Джайяварман сравнивал башни Байона с осью мира, стены - с горной цепью, окружающей земную твердь, а ров вокруг Байона - с мировым океаном.

Галереи, окружающие Байон, как и в Ангкор-Вате, покрыты рельефами. Во внутренних переходах - это картины из жизни богов, на наружных - из жизни смертных. Мы видим, как люди строят дома, торгуют на рынке, охотятся при помощи луков, ловят рыбу, наблюдают петушиный бой. Чего только здесь нет: и рождение ребенка, и сбор урожая, и работа ткача - мирная жизнь Камбоджи, переданная с тонким народным юмором. Вот, например, ученый брамин произносит проповедь. Его внимательно слушают женщины, сидящие на корточках в первом ряду, - они боятся пошевельнуться, чтобы не разгневать жреца. Но другие, сидящие сзади, передразнивают его насмешливыми жестами. Им, очевидно, невыносимо скучны избитые, сотни раз слышанные слова.

И тут же ужасы войны, изображенные так, как их могут изобразить только очевидцы, только люди, пережившие нашествие и вынесшие все его тяготы. Перед нами страшная народная драма, столь непохожая на сцены парадов на рельефах Ангкор-Вата. Здесь нет ни героизации битв, характерной для искусства Древнего Египта, ни излюбленного древними ассирийцами прославления побед. Здесь "портрет" войны с ее ужасами и страданиями.

Мимо своих раненых товарищей идут в бой воины. Один из них, легко раненный, поддерживает голову умирающего друга. Лицо одного выражает страдание, трагически сжатые губы другого говорят о близком конце. А дальше к зрителю обращено полное скорби незабываемое женское лицо - воплощение горя матери. Эти рельефы - память о страшном вторжении тямов, разгромивших флот Камбоджи на Великом озере, предавших столицу огню и мечу, но изгнанных потом Джайяварманом VII.

Мы не знаем, как эта народная струя могла прорваться в искусстве, предназначенном для украшения придворного сооружения, где все размерялось и проверялось жрецами.

Байон был последним крупным сооружением древней Камбоджи. Мания собственного прославления, которая обуревала Джайявармана VII, обескровила государство, истощила силы народа. Байон с его бесчисленными изображениями царя, на которые было истрачено пять тонн золота, пять тонн серебра, сорок тысяч жемчужин, остался незаконченным.

"Нужно понять, - говорит один из историков Камбоджи, - что несло это строительство для камбоджийского народа, который построил уже так много великих храмов во время предыдущих царствований. Нужно понять, каких усилий стоило ему строительство монументов, подобных Байону, какая огромная армия рабочих должна была атаковать каменные склоны горы Кулен, сколько потребовалось людей, чтобы перетащить на место строительства поразительные по величине глыбы песчаника, каменотесов, чтобы их обтесать, и, наконец, сколько нужно было скульпторов и художников.

Только подумать об этих людях-муравьях, насильно завербованных и работающих, как галерные рабы, строя бесполезные с практической точки зрения сооружения лишь только для того, чтобы прославить царя, его мать и наследного принца! ".

После смерти Джайявармана в 1218 году начался быстрый упадок Камбоджи. Уже в XIII веке в Ангкоре не возведено ни одного нового монумента, хотя город еще по-прежнему живет кипучей и деятельной жизнью. Но это лишь отблеск недавнего величия. Внутри страны начинаются распри. Короли Сиама, варвары, над которыми еще недавно смеялись в Ангкоре, вторгаются в Камбоджу. Ангкор стал добычей сиамцев, и в течение нескольких десятилетий улицы, каналы, храмы полусгоревшего города стали добычей джунглей.