Вступление

В то время как римские первосвященники легкомысленно утопали в бездне утонченного разврата, упоенные собственной неограниченной властью, не видя пределов своему могуществу, судьба готовила им страшный удар, отвести который они были не в состоянии. Таинственная рука уже начертала на стенах Ватикана роковые слова: "Мани, факел, фарес", Бальтасаров пир подходил к концу!

Если попытки Джироламо Савонаролы (Италия), Иоанна Гусса (Богемия) и Джона Виклеффа (Англия), являвшихся предтечами Реформации, добивавшихся ниспровержения папского произвола и восстановления религии истинного Бога, не увенчались желанным успехом, причину неудачи следует приписать, во-первых, недостаточно ясно мотивированным протестам, плохо воспринятым народом, а во-вторых, правящим классам, вполне удовлетворившимся существующим порядком вещей, несомненно, очень выгодным для них. Слов нет, эти попытки не прошли бесследно. Под давлением их тяжелый кошмар начинал рассеиваться, и женщина - особенно в эпоху Возрождения, заключившую собой средние века, - сумела отрешиться от заблуждений, навеянных на нее стараниями не в меру услужливого рыцарства с его романтизмом, опрокинутым Сервантесом, - и поспешила реабилитировать свою репутацию. Эти, по мнению католичества, "вместилища греха" основывали знаменитые впоследствии школы (Арль, Пуатье), церковный музыке придали больше выразительности, появлением на театральных подмостках внесли новую жизнь в сценическое искусство, вдохновляли художников, поэтов и ваятелей и, что главнее всего, парализовали феодализм, тщетно старавшийся вернуться к прежнему. Песенка его была спета.

В таком положении находились дела, когда в Вюртенбургском университете на Эльбе возникли духовные споры между монахами, в которых приняло участие и высшее духовенство. В то время никому и в голову не пришло, что подобное ничтожное по внешности обстоятельство окажет влияние на европейское общество. Однако именно оно-то и дало толчок последующим событиям, разыгравшимся с поразительной быстротою.

В одном из тюрингских монастырей учился юноша по имени Мартин Лютер, принимавший очень близко к сердцу дела христианства. Чутко прислушиваясь к духовным спорам и зорко всматриваясь в окружающее, молодой августинский монах, сознавая все недостатки католицизма, решил совершить переворот и, смело выступив против злоупотреблений религии, нанес решительный удар католичеству, этому колоссу на глиняных ногах, доказав его полнейшую несостоятельность к удовлетворению насущных потребностей духа времени. Речи его, понятные всем, тотчас же привлекли народ, с восторгом слушавший своего защитника. Посетив в 1510 году Рим, Лютер воочию убедился в погрешимости "непогрешимых" и ревностно восстал против церковных кощунств, продажи индульгенций, вымогательства и поголовной развращенности духовенства, за каковую дерзость в 1517 году был отлучен Львом X от церкви, а четыре года спустя сам формально отложился от папы и вместе со своим другом и единомышленником Филиппом Меланхтоном основал в Германии новую религию - протестантскую, позднее названную его многочисленными последователями лютеранской. Пример не остался без подражаний. Он прокатился громким эхом по всей Европе, гулко отдавшись в Швейцарии (Ульрих Цвингли), Франции (Иоанн Шовен-Кальвин), Швеции, Англии (Томас Кранмер) и Шотландии (Джон Нокс). Религиозный раскол породил целую плеяду всевозможных реформаторов: явились пресвитериане (Вильгельм Фарель), пуритане, анабаптисты (Шторх), все веровавшие в единого Бога, но различно поклонявшиеся Ему. Вспыхнули бесконечные религиозные войны, напомнившие эпоху первых веков христианства, освободившие почти половину Западной Европы от чудовищной опеки пап. Если в духовных делах они еще и сохранили кой-какой авторитет, их светская власть была подорвана в корне. Этому освободительному движению немало способствовали выдающиеся ученые, философы и поэты (Галилей, Коперник, Паскаль, Спиноза, Декарт, Эразм Роттердамский, Рабле и др.), видевшие в Реформации зарю новой эры, способную повлиять не только на церковные дела, но и на весь строй жизни, сразу изменившийся к лучшему. Эта эпоха, справедливо называемая "эпохой великого переворота в умах и понятиях людей", была неутомимой поборницей новых идей и прогресса. Протестантизм явился естественным переходом к политической свободе, находясь в связи со всеми событиями XVI века, самого выдающегося в новейшей истории.

Реформация не проклинала и не отвергала женщин, подобно лицемерному католицизму. Лютер смотрел на них весьма благосклонно. "Кто не любит вина, песен и женщин, - говорил он, - тот навсегда останется дураком", и однако все-таки обрекал их на служение мужчине. Жена обязана неустанно работать на мужа, во всем ему повиноваться и стараться украшать его жизнь. От жен начали требовать, чтобы они были добрыми христианками, разумными матерями, верными супругами, экономными и распорядительными хозяйками и послушными помощницами мужа. Гуманисты вполне соглашались с подобными взглядами на прекрасный пол. Так, например, Ульрих фон Гуттен писал своему другу: "Дай мне жену молодую, воспитанную, жизнерадостную, целомудренную и терпеливую, которая заботилась бы обо мне и с которой я мог бы играть, шутить и вести приятную, легкую беседу". В данном случае лютеранство не особенно далеко отошло от католичества; если последнее опиралось на учения отцов церкви, чтобы поставить женщину в зависимость от мужчины, первое утверждало, что жена подчинена во всех отношениях власти мужа по естественному праву, осужденная самой природой в брачном союзе служить продолжению потомства.

Обновив запятнанную католицизмом религию, лютеранство ополчилось против нелепостей его доктрин, уничтожило монастыри, эти рассадники разврата, дозволило духовным лицам вступать в браки, - сам Лютер показал пример, женившись на монахине Екатерине фон Бора, - не признавало постов и насмехалось над самоистязаниями. Краеугольным камнем Реформации явилась Библия, и, ссылаясь на нее, реформаторы всеми силами старались восстановить патриархальное семейство в чисто библейском духе. На первых порах их старания оказались не бесплодными, но мало-помалу старые привычки взяли верх над новыми. Лютер требовал чистоты нравов, всей душой ненавидя "жриц свободной любви", вследствие чего строгие законы против прелюбодеяний, почти забытые, стали приводиться в исполнение. Чистоту брачного ложа старались охранить страхом наказаний, но, увы, этим только испортили дело. Быть может, брачное ложе иногда и оставалось чистым, но лишь потому, что существовали другие, отнюдь не претендовавшие на подобную привилегию. Правда, фундамент прежнего общества рушился: авторитет католицизма заменился авторитетом разума, отвлеченная теология уступила место положительной науке, аскетизм поработился эпикурейством, свобода мысли явилась принципом гуманистов, но, к сожалению, все благие начинания, созидающие что-либо хорошее, в то же время приносят и много дурного. Средства осчастливить сразу всех еще не придумано. Пока врачи хлопочут избавиться от одной болезни, появляется другая. Эдип, спасший фивян от сфинкса, занес к ним чуму. В этом религиозном движении женщины, по обыкновению, приняли горячее участие, надеясь наконец-таки благодаря ему добиться равноправия, так сказать, осуществить свою вековую мечту, но, убедившись, что и новая религия по-старому решила относиться к ним, уподобилась Пенелопе, которая, выражаясь словами нашего А. Е. Измайлова:

 Что днем не сделает, 
 То перепортит в ночь. 

Это было большой ошибкой с их стороны, тотчас же вызвавшей целый ряд ядовитых насмешек со стороны выдающихся писателей. Преступление праматери Евы снова вменилось женщине в вину, а припомнив происхождение ее от Адамова ребра, вполне установили ее подчиненность мужчине. "Ничтожность, женщина, твое названье!" вложил Шекспир в уста Гамлета, а Свифт доказывал даже, что женский пол нечто среднее между человеком и обезьяной. Другие отстаивали права мужа бить и наказывать жену. Так, например, в книге "О злых женщинах" откровенно проповедовалось, что "осел, женщина и орех нуждаются в дарах". Разумеется, при таких воззрениях на женщину положение ее в патриархальном семействе было не из приятных. Ее, по примеру афинских законов, старались по возможности удалить от общества, чтобы удержать отложных шагов, но старания не достигали цели. Законы, обычаи, общественное мнение требовали от женщины гораздо больших добродетелей, чем от мужчины, и несравненно строже карали за нарушение правил, но требования и кары только озлобляли прекрасный пол, смотревший на вещи иными глазами.

Поистине судьбы женщины чрезвычайно печальны. Стремясь к чему-то высшему, она в конце концов неминуемо впадает в разврат. Что этому причиной: ненормальность положения, окружающая обстановка или то, что скрыто в ней самой и при известных обстоятельствах, быть может, даже помимо ее желания, выбивается наружу? Без сомнения, встречались, встречаются и будут встречаться исключения, но... но они только подтверждают общее грустное правило. Мы видели это на протяжении трех эпох, увидим и в дальнейшем.

Однако католицизм не хотел сдаться без боя и делал последние усилия, чтобы не дать восторжествовать лютеранству, прибегнув ради этой цели к способу, если и не особенно достойному, то достаточно испытанному. С легкой руки Игнатия Лойолы его сподвижники-иезуиты встали на защиту католичества. Пользуясь ошибками противника, они без труда нашли слабую струнку, на которой с ловкостью настоящих виртуозов и разыграли свои преступные мелодии. В качестве "духовных отцов" они стали пропагандировать свободу разврата во всех классах общества, оправдывая и поощряя всевозможные половые пороки, совершаемые в интересах католичества. Аристократия тотчас же встретила их проповеди распростертыми объятиями, потянув за собою буржуазию и крестьянство. Дворы и высшие классы недолго могли подчиняться лютеранскому ригоризму, совершенно несовместимому ни с их обстановкой, ни с характером. Любовь и наслаждение по-прежнему составляли главную цель их жизни. В этом отношении Франция всегда стояла во главе остальной Европы. Средневековые идеи о несовместимости брачной жизни с любовью снова воскресли во французском обществе. Любовь потеряла последние остатки романтизма, превратившись в чисто животное опьянение. Брак не удовлетворял ни мужчин, ни женщин, его заключали по расчету, в силу обстоятельств и немедленно же заводили любовные связи. Первое место в этом отношении принадлежит коронованным особам. "История королей, - говорит Шерр, - есть история страдания королев". Если холостые папы делали вид, что не имеют любовниц, женатые короли открыто хвастали фаворитками, унижавшими королев и разорявшими государственную казну, и узаконивали их детей. Безнравственность дошла до того, что над целомудрием открыто издевались, а супруги, ни разу не изменившие один другому - таких, впрочем, встречалось немного, - считались прямо-таки опозоренными! Театральные представления стали распространителями порока: актеры и зрители взаимно развращали друг друга; самые циничные речи влагались авторами в уста актрис; поэты не умели восторгаться в женщине ничем, кроме внешних достоинств, описывая с необыкновенным восторгом ее тело; в романах, стихотворениях, драматических пьесах - всюду насмехались над браком и супружеской верностью, проповедуя, что "если ближнего должно любить, как самого себя, то, следовательно, жену ближнего следует любить, как свою собственную", хотя именно свою-то и не полагалось любить. Роскошь и изнеженное воспитание развили в женщине до высшей степени кокетство и жеманство, в особенности в кругах политических салонов, устроенных по образцу времен Аспазии, где образованные женщины, занимавшиеся разрешением серьезных вопросов, впервые получили прозвище "синий чулок". Неумеренность как в словах, так и в действиях перешла границы возможного. Роскошью нарядов и щегольством модницы, в особенности венецианские, спорили одна перед другой. Их тяжелые наряды, сплошь зашитые золотом и осыпанные драгоценными каменьями, в то же время позволяли любоваться прелестями, сквозившими в особые прорезы, названные реформаторами "окнами ада".

Так мстило католичество своему противнику, поселив в его пастве идеи, ничего не имевшие общего с проповедуемой религией, и временно настолько спутало понятия новообращенных, что для полнейшего отрезвления их потребовалось несколько столетий.