НОВОСТИ    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ    КНИГИ    КАРТЫ    ЮМОР    ССЫЛКИ   КАРТА САЙТА   О САЙТЕ  
Философия    Религия    Мифология    География    Рефераты    Музей 'Лувр'    Виноделие  





предыдущая главасодержаниеследующая глава

Глава 5. Еще „карельские” грамоты

Кроме четырех берестяных грамот с карельскими именами и «карельскими сюжетами», о которых только что было рассказано, экспедиция добыла на Неревском раскопе еще четыре «карельских» письма. Эти четыре грамоты найдены на усадьбе «Е», Hо три из них происходят из слоев самого конца XIV века и начала XV века, а одна извлечена из слоя середины XIII века.

Разложим-ка теперь на столе все восемь наших «карельских» грамот и посмотрим, что из этого получится. А получается то, что из восьми грамот шесть происходит с усадьбы «Е». Если при этом учесть, что из остальных двух одна найдена вне раскопа, а другая в древности была потеряна на улице, то ту же мысль можно выразить еще определеннее. На восьми из раскованных полностью или в значительной своей части усадеб не было найдено ни! одной грамоты, своим содержанием связанной с карелами, и только на усадьбе «Е» такие грамоты встречены. И встречены в заметном количестве. Элемент случайности тут роли играть не может. Ведь на Неревском раскопе и около него найдено в общей сложности свыше четырехсот берестяных грамот, а вот «карельские» концентрируются только на одной усадьбе.

Если бы все эти грамоты нашли в одном слое, все было бы понятно. Мы сказали бы, что это часть единого «архива», принадлежащего человеку, тесно связанному с Карелией. Но тут этого не скажешь. Из шести «карельских» грамот усадьбы «Е» одна попала в землю в середине XIII века, две - в середине XIV века и три - на рубеже XIV и XV веков. Нет, с Карелией была тесно связана целая усадьба, а не один человек. И связь эта не прекращалась, по крайней мере, полтораста лет, то есть несколько поколений.

Рабочий момент на раскопках А. В. Арциховский беседует с финскими археологами, участниками Новгородской экспедиции
Рабочий момент на раскопках А. В. Арциховский беседует с финскими археологами, участниками Новгородской экспедиции

О характере этой связи в середине XIV века мы уже знаем. Тогда на усадьбе «Е» жил «даньник» Дмитр, собиравший дани в Карельской земле. Его карельская переписка имела, таким образом, служебное значение. Однако оказалось, что и более поздние «карельские» письма связаны с принадлежностью усадьбы «Е» карельским «даньникам» Новгорода.

Грамота № 281, найденная все в том же удачном 1957 году, не содержит на первый взгляд ничего карельского, и мы не включили ее в счет шести «карельских» писем усадьбы «Е». Но она полностью называет должность адресата - человека, жившего в конце XIV века на усадьбе «Е», хотя и умалчивает о его имени: «Поклон от Наума и от Григория к данику новгороцдему и к новгородцам, кто изгодидце тамо. Послал есме свои люди 3 человеке, свои...».

Письмо разорвано. Конец его не сохранился, и общий смысл его не ясен. Однако важные наблюдения могут быть сделаны и на уцелевшей части грамоты. Прежде всего, ее следует перевести на современный язык: «Поклон от Наума и Григория к даннику новогородскому и к тем новгородцам, к которым это имеет отношение. Мы послали своих людей, трех человек...». Единственное трудное слово в этом тексте: «изгодиться». В словаре живого русского языка «изгодиться» значит «стать годным» к чему-нибудь.

Конечно, один из авторов письма Григорий - это не тот Григорий, с которым мы уже хорошо знакомы. И дело тут не только в несходстве почерков, почерк мог 'принадлежать и Науму. Тот Григорий написал свое письмо Дмитру, в 1339 году, а этот обращается к новгородскому даннику спустя по крайней мере полсотни лет.

Тот Григорий сам был данником и должен прекрасно знать, кто из новгородцев имеет отношение к практике сбора дани. Авторы же грамоты № 281 не знают новгородского данника даже по имени. По-видимому, это письмо написано местными феодалами, недовольными размерами поборов. Не вполне ясно, где они жили, однако достаточно хорошо известно, что «дань» новгородцы собирали только в завоеванных Новгородом северных странах - в Карелии, на Кольском полуострове, в Заволочье, в Пермской земле, на тех территориях, которые в Новгороде гордо назывались «волостями новгородскими». На русских землях поборы с населения назывались иначе.

«Место работы» адресата грамоты № 281 раскрывает одно из «присловий», принадлежащих именно этому даннику, поскольку оно происходит из тех же слоев рубежа XIV и XV веков. Это грамота № 130. Ее нашли в 1954 году, когда был раскопан лишь небольшой участок усадьбы «Е»: «У Вигаря 20 локот хери без локти. У Валита в Кюлолакши 14 локти хери. У Ваиваса у Ваякшина 12 локти водмолу и полотретиянацате локти хери. У Мелита в Куроле 4 локти хери».

Здесь поборы исчислены не в деньгах и не в пушнине. Вигарь, Валит, Ваивас Ваякшин и Мелит обязаны все вместе уплатить 12 локтей «водмолу» и 49 1/2 локтей «хери». Слово «хери» в современных языках не сохранилось, а вот слово «водмол» и теперь живет в Эстонии, Карелии и Финляндии. Оно означает грубую домотканую шерстяную материю. Какой-то другой сорт ткани назывался «хери». Об этом, впрочем, можно догадаться и не зная значения слова «водмол». Ведь локтями в древности измеряли именно ткань, как позднее ее измеряли аршинами, а теперь метрами. Даже деревянная линейка, изобретенная людьми специально для измерения ткани, первоначально называлась локтем, потом аршином, а теперь метром. Локоть был равен примерно 46 сантиметрам. В его основе лежит длина руки от локтевого сгиба до вытянутого среднего пальца.

Как видим, дань платили и тканями. А это значит, что там, где ее собирали, ткачество получило значительное развитие и составляло важную часть жизнедеятельности тамошнего населения.

Где же жили Вигарь, Валит, Ваивас Ваякшин и Мелит? Да все в той же Карелии. Об этом говорят не только их карельские имена, но и названия населенных пунктов - Курола и Кюлолакша. Курола уже упоминалась в одном «карельском» письме: в грамоте № 278 наш знакомец Григорий записал: «У Муномела в Куроле у Игалина брата полорубля и 2 куници».

Карельским погостом была и Кюлолакша. Впрочем, о Кюлолакше у нас будет особый разговор в связи с другими «карельскими» грамотами.

Вот мы и убедились, что безымянный новгородский «даньник» грамоты № 281 связан со сбором карельской дани. Окончательно такой вывод подтверждается еще двумя грамотами, найденными на его усадьбе. Эти две грамоты обнаружены дождливой осенью 1956 года, когда раскоп, врезавшийся в толщу наслоений на усадьбе «Е» до примерного уровня конца XIV века, уже готовили к консервации на зиму. На линии квадратов, примыкавших к стене раскопа, делали последние подчистки, упаковывались коллекции для отправки в Москву. Еще работал насос, но через день-другой воду, заливающую раскоп и дружно проклинаемую всей экспедицией, перестанут откачивать. Ей некому будет мешать в работе. Наоборот, она надежно сохранит до будущего года недокопанный культурный слой. Скоро можно сбросить надоевшие брезентовые плащи... И вдруг: «Грамота!».

Пятьдесят четвертый раз в этом году звучал над раскопом ликующий крик «Грамота!». Грамота! И не одна, а сразу две в одном комке.

Обе, к сожалению, не сохранились полностью. Что ж! Мы хорошо знаем, что иногда и обрывок стоит нескольких целых писем.

Внимание! Читаем грамоту № 248; «Беют челом корила погоская Кюлолакская и Кюриеская Господину Новугороду. Приобижени есмь с нимецкой половине. Оцтина наша и дидена... а нас. У Вымолчов, господда, имали крецетея. ...мопь. Вьржи пограбиле, а сами есмь... ина... алуи 10, а у...».

Сразу же переведем, чтобы не мешали непонятные слова: «Бьют челом карелы из погостов Кюлолакшского и Кирьяжского Господину Новгороду. Обижены мы с немецкой половины. Земля отцов наших и дедов... У Вымолцов, господа, отняли кречетов... Верши рыболовные пограбили, а сами мы...».

А о чем написано в другой грамоте - № 249? Да все о тех же обидах: «У Питина сына у Игали и у Микиты третьего л... на 14 рублей». Грамота начинается как бы с середины фразы, хотя ее первая строка не оборвана. Это страница из длинного письма, написанного на нескольких листах бересты. Такие странички из других писем встречались при раскопках и раньше. Судя по дальнейшему тексту, в начале страницы рассказывалось, как у Игали Питина сына и Микиты в позапрошлом году, «третьего лета», было отнято имущество на 14 рублей.

Читаем и переводим дальше: «Микулин человек Стень на... Коневых Водах у Жабия Носа избили Нас... вуева сына и Кавгалу. А отняли товара на 10 рублей». Здесь все ясно: Стень, Микулин человек, вместе с кем-то из своих дружков избил Кавгалу и другого карела, имя которого в грамоте не сохранилось полностью, и отняли у них товара на 10 рублей. Это случилось на Коневых Водах у Жабия Носа.

Дальше все читается без разрывов: «Также лопарь Киреев сын отнял. В прошлом году у Гювиева сына у того же Жабия Носа Севилакшане, приехав в количестве восьми человек, отняли товара на 5 рублей и лодку. На тех же Коневых Водах у Мундуя Вармина сына отняли 10 лендом рыбы...». Дальше грамота оборвана. От следующей строчки видны только самые верхушки букв.

О чем же все-таки рассказывается в этих двух грамотах? Чтобы разобраться в запечатленных в них событиях, вернемся ко времени великого князя Юрия Даниловича, к войне 1323 года и договору, заключенному между новгородцами и шведами на Ореховом острове в истоке Невы.

В этом договоре не только описана «межа князя Юрия», в нем содержатся и другие установления, призванные регулировать жизнь карел на границе Новгородской земли и Швеции. Вот одно из них: «И дал князь великий Юрги со всем Новымгородом по любви три погосты: Севилакшу, Яскы, Огребу - карельские погосты». Желая устранить причину постоянных столкновений на границе, новгородцы передали Швеции три карельских погоста, до тех пор принадлежавших Новгороду. Их финские названия: Саволакс, Яскис, Эврюня. Эти три погоста составляли западную часть Карельского перешейка, а восточная его часть оставалась под новгородским управлением.

Вот другое из этих важных установлений: «А что наших погостов новгородских воды, и земли, ловищ: Уловежи половина во всем, Ковкукали половина, Ватикиви половина, Сумовиси половина, Уксипя половина, Урбала половина, Кедевя шестая часть бобров, Кунустани шестая часть бобров - за рубежом, а то все к Новугороду...». Здесь перечислены принадлежавшие новгородским карелам земли, рыбные ловли и бобровые угодья, находящиеся за «межой князя Юрия». Туда безотказно шведы должны были пускать новгородских подданных за своей долей урожаев и промыслов. А отсюда следует, что хозяйственные взаимоотношения на границе были сложны и опасны новыми столкновениями из-за определения доли доходов.

В грамоте № 249 перечислены такие столкновения. В ней вспоминаются обиды, нанесенные новгородским карелам на протяжении последних трех лет. Главным местом действия в этих столкновениях оказываются Коневы Воды у Жабия Носа. Такой пункт хорошо был известен в древнем Новгороде. В 1534 году новгородский архиепископ Макарий, сетуя на нетвердость в христианской вере подвластного русским населения финноязычных областей, перечислил районы, жители которых продолжали молиться языческим кумирам. Вот некоторые из этих областей: «...от Норовы реки до Невы реки и от Невы реки да Сестрин реки, до рубежа свейских Немец, и от всей Карельской земли и до Коневых Вод и за Нево езеро великое, и до каянских Немец рубежа...». Коневыми Водами назывался один из плесов на озере Сайма. Сейчас это плес Оривеси. По-фински «ори» значит конь, а «веси» - вода. На Оривеси находились богатые рыбные ловы.

Пропись грамоты 292. Древнейшая надпись на карельском языке. XIII век
Пропись грамоты 292. Древнейшая надпись на карельском языке. XIII век

Теперь обратите внимание, на кого жалуются в грамоте № 249: «В прошлом году у Гювиева сына у того же Жабия Носа Севилакшане, приехав в количестве восьми человек, отняли товара на 5 рублей и лодку...». Вот кто, оказывается, виноват в обидах, тщательно перечисленных карелами в их берестяном письме: Севилакшане, жители Севилакши, одного из трех бывших новгородских погостов, уступленных «свейским немцам» в 1323 году. Авторы письма действительно «приобижены с немецкой половины».

«Приобижены с немецкой половины...». Но ведь это из другого письма, из грамоты № 248. Однако и в ней жалобы того же рода. Рыболовные верши пограблены у жителей Кюлолакши и Кирьяжского погоста, кречеты отняты у карел-охотников, притеснениям подверглись они на земле отцов и дедов, «приобижены с немецкой половины». Может быть, и Валит приобижен? Помните, о нем говорится в грамоте № 130: «У Ва-лита в Кюлолакши 14 локти хери»?

А теперь остается сказать, что обида новгородских карел не осталась неотомщенной. Новгородцы собрали войско и под водительством своего служилого князя Константина Белозерского выступили в поход на «свейских немцев». Ну уж этого-то в грамотах нет, заметит любой читатель, это придумано, чтобы рассказ о двух последних находках 1956 года не остался без конца. Да, в грамотах этого нет, но давайте еще раз сопоставим наши берестяные письма с летописными сообщениями.

Одна из фигурок новгородских 'домовых' - свидетельство существования остатков древнего языческого культа в христианском городе
Одна из фигурок новгородских 'домовых' - свидетельство существования остатков древнего языческого культа в христианском городе

Берестяные грамоты № 248 и 249 обнаружены в напластованиях шестого яруса, который, по данным дендрохронологии, датируется 1396- 1409 годами. Вот о чем рассказывает под этими годами новгородская летопись:

«В лето 6904 (это соответствует 1396 году в нашем летосчислении). Того же лета пришедше Немци в Корельскую землю и повоеваша 2 погоста: Кюрьескый и Кюлоласкый, ,и церковь сожгоша; и князь Константин с Корелою гнася по них, и язык изима и присла з Новъгород».

Видите, как краток летописный рассказ. И сколько добавили к нему две берестяные грамоты, которые и сохранились-то не полностью, а в «обрывках. Мы увидели, как исподволь, долгие годы испытывалось терпение жителей Кюлолакши и Кирьяжского погоста, и Коневых Вод и как в критический момент они обратились за помощью в Новгород, для которого они были не только плательщиками дани, но и союзниками и который для них был не только господином, но и защитником.

По-иному мы смотрим теперь и на владельца усадьбы «Е». Его обязанности как «даньника карельского» не сводились к сбору даней и выколачиванию недоимок. Он внимательно следил за положением в подведомственной ему области. К нему шлют не только «присловия», но и жалобы. И как бы непрезентабельно ни выглядели наши две грамоты, от остальных пятисот девятнадцати их отличает одно важное свойство: главную свою роль они сыграли не в XX веке в качестве исторического источника, а в конце XIV века, когда их получение в Новгороде заставило звонить в вечевой колокол, собирать дружину и скакать неближним «путем, чтобы отомстить за обиды Игали Питина, Гювиева сына и Мундуя Вармина.

И еще несколько слов о последней карельской грамоте, найденной в слоях середины XIII века. Это грамота № 292. На ней надпись в три строки: «Юмалануоли 10 нимижи ноули се хан оли омо боу юмола соудьни иохови».

Не очень понятно? Представляете, какие лица были у сотрудников экспедиции, когда, развернув грамоту, они пытались постигнуть, о чем же здесь речь? Прочел грамоту известный специалист в области финской филологии Ю. С. Елисеев. Вот его перевод:

«Божья стрела (молния) десять имен твоих. Стрела та она принадлежит богу. Бог судный направляет».

Это заклинание, языческая молитва. Одна из тех, какие возбуждали негодование архиепископа Макария триста лет спустя. Пережитки язычества в XIII-XV веках в Новгороде были очень устойчивы даже в среде православного населения. Об этом, в частности, говорят нередкие при раскопках находки деревянных фигурок домовых. Так что ничего принципиально нового для представлений о средневековом Новгороде грамоте № 292 не давала. Но не было людей счастливее карельских лингвистов, когда нашли эту грамоту. Дело в том, что она на шестьсот лет старше всех известных сегодня текстов, написанных по-карельски. Правда, неплохая находка?

Итак, шесть разновременных «карельских» грамот на одной усадьбе. Полтораста лет усадьба «Е» была тесно связана с Карелией. Думается, что эта связь достаточно прочна, чтобы сделать важный для нас вывод о наследовании должности данника в средневековом Новгороде. Право собирать дани в определенном районе, в нашем случае в Карелии, принадлежало определенной семье, которая поддерживала это право и охраняла его.

Вот и все, что мне хотелось рассказать о «карельских» грамотах. О восьми берестяных документах. Из пятисот двадцати одного.

предыдущая главасодержаниеследующая глава








Рейтинг@Mail.ru
© HISTORIC.RU 2001–2023
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://historic.ru/ 'Всемирная история'