XVII

Дож Венеции хорошо видел, что крестоносцы находятся в стесненном положении; и вот он обратился к ним и сказал: «Сеньоры, в Греции («Греция» - название, очень часто применявшееся в XII-XIII вв. для обозначения Византии.) имеется весьма богатая и полная всякого добра земля; если бы нам подвернулся какой-нибудь подходящий повод («Подходящий повод» (raisnavle ocoison) - дело в том, что Иннокентий III, снимая отлучение с крестоносцев после захвата ими Задара (правда, письмо, содержавшее отлучение, не было отправлено!), еще раз запретил им нападать на какие-либо земли христиан, однако с оговоркой: «Разве только сами они станут необдуманно чинить препятствия вашему походу или же представится какая-либо другая справедливая либо необходимая причина, по которой вы сочтете нужным действовать иначе». Дож, судя по рассказу Робера де Клари. и искал лазейку, «предусмотрительно» оставленную папой крестоносцам для нападения на Византию: «необходимой причиной» вполне могла служить та, которую указывал Дандоло,- пополнение продовольственных запасов и проч. давало оправдание для антивизантийских проектов венецианской плутократии. Характерно, что впоследствии Бонифаций Монферратский, объясняя папе причины захвата Константинополя, употребит выражение самого «апостолика»: «Прирожденное коварство греков с помощью огня, хитрости и отравы часто чинило препоны вашему походу».) отправиться туда и запастись в той земле съестным и всем прочим, пока мы не восстановили бы хорошенько наши силы (Заявление дожа, приводимое Робером де Клари,- независимо от того, сделано ли оно было действительно с такой предельной откровенностью,- косвенно подтверждает обоснованность суждений византийских хронистов XII- XIII вв. об алчности франков, или латинян (так называли греки западноевропейцев). Никита Хониат определял крестовый поход как подлинно пиратское вторжение, разбойничий поход.), то это казалось бы мне неплохим выходом, и в таком случае мы сумели бы двинуться за море». Тогда встал маркиз и сказал: «Сеньоры, на рождество прошлого года я был в Германии, при дворе мессира императора (Бонифаций Монферратский находился при дворе Филиппа Гогенштау-фена в Гагенау с конца декабря 1201 г. приблизительно в течение одного месяца.). Там я видел одного молодого человека, брата жены германского императора (Имеетея в виду византийский царевич Алексей (впоследствии Алексей IV, 1203-1204), сын Исаака II Ангела. Сведения Робера де Клари в этом пункте, однако, неточны: находясь в Германии, Бонифаций мог в лучшем случае узнать о готовившемся побеге царевича; в Германию последний прибыл много позже (см. примеч. 110). Верно лишь то, что царевич действительно приходился братом супруге германского короля Ирине.). Этот молодой человек - сын императора Кирсака (Византийский император Исаак II Ангел (1185-1195 и 1203-1204). Робер де Клари называет его «Кирсаком», допуская фонетическое искажение на греческий лад (Kyrsac (кир-Исаак) - господин Исаак). Это имя вообще воспринималось в Европе в переиначенном виде. Виллардуэн передает имя императора в форме «Сюрсак», вероятно, по созвучию «сир Исаак» (sir Isaac), которое он «подгоняет» под привычную французскую терминологию.) из Константинополя, у которого один из его братьев (Алексей III (1195-1203).) предательски отнял Константинопольскую империю109(Речь идет о дворцовом перевороте в Константинополе в 1195 г.)». «Тот, кто смог бы залучить к себе этого молодого человека,- сказал маркиз,- легко бы сумел двинуться в землю Константинопольскую и взять там съестные припасы и прочее, ибо молодой человек является ее законным наследником» (Время бегства царевича Алексея и его прибытия в Европу - один из центральных пунктов дискуссии, длящейся десятки лет, о причинах «отклонения» крестового похода от первоначальной цели. Судя по известиям Виллар-дуэна, царевич, бежавший на пизанском корабле весной 1202 г., высадился в Анконе (Италия) и в конце лета, после встречи в Иннокентием III, направился в Германию (см. примеч. 106). По мнению некоторых исследователей, он покинул Константинополь осенью или зимой 1201 г.).