Дальние острова

1

В начале мая 1943 года в авиаполк поступил приказ: часть истребителей полка перебазировать на другую точку, группу возглавить майору Голубеву. Другая точка-это небольшой аэродром на острове Лавенсари, расположенном примерно в ста километрах западнее Кронштадта, почти в центре Финского залива. Летчикам это место было знакомо. Они, случалось, производили здесь вынужденные посадки на поврежденных в бою самолетах.

Ознакомившись с приказом, Голубев сразу взялся за подготовку к перебазированию: наметил состав группы, порядок перелета, провел беседу с летчиками об особенностях посадки на островной аэродром с ограниченной взлетно-посадочной полосой.

К вечеру того же дня двадцать "лавочкиных" приземлились на небольшой площадке острова Лавенсари.

На новом месте освоились быстро. Наладили радиосвязь с Большой землей, в аэродромных постройках разместили командный пункт и жилье. Оборудовали укрытия для хранения топлива и боеприпасов.

Но воевать на новом месте Василию было не суждено.

- Вам телеграмма, товарищ майор, - протянул Василию документ оперативный дежурный.

Голубев пробежал глазами печатный текст. Сообщалось, что 61-я истребительная авиационная бригада преобразована в 1-ю гвардейскую истребительную авиационную дивизию. Голубеву предписывалось прибыть к новому командиру дивизии полковнику Корешкову.

- А по радио ничего не сообщали? - обратился он к оперативному дежурному.

- Нет.

На аэродром, где был штаб дивизии, Голубев вылетел на истребителе. Полковник Корешков, приняв доклад, встретил подчиненного приветливо.

Они хорошо знали друг друга. Год назад Владимир Степанович Корешков был командиром 4-го гвардейского полка. Потом ему поручили возглавить соседнюю штурмовую авиационную дивизию. И вот теперь он принял командование истребительной дивизией, куда входил и 4-й гвардейский. Голубев уважал командира за уравновешенный характер и высокое летное мастерство. Манера обращения Корешкова с людьми, спокойствие, рассудительность, ровная требовательность к подчиненным - все это как-то сразу вызывало к нему симпатию. Расспросив коротко о боевой работе на острове, Корешков вдруг без объяснений сказал:

- Принимайте полк, товарищ майор.

- Как принимать? А подполковник Борисов? - удивился Голубев.

- Не волнуйтесь, - успокоил его командир дивизии. - Ваше назначение нисколько не оскорбит самолюбие Борисова. Его назначили в другую часть, да и долечиться ему надо. - И уже строже добавил: - Это приказ генерала Самохина, так что все решено.

Несколько дней назад, когда шел разговор о кандидатах на должность командира полка, повели речь и о Голубеве. Корешков прямо спросил начальника штаба дивизии подполковника Ройтберга:

- Почему его вы считаете самым достойным?

- Он мыслящий летчик, - ответил тот.

- Да, но ведь есть офицеры постарше и возрастом, и званием, - уточнил полковник, пристально разглядывая собеседника из-под надвинутого на глаза лакированного козырька фуражки.

- Есть, конечно, - подтвердил Ройтберг. - Однако солдатской смекалкой, каким-то неуемным стремлением к поиску нового в тактике, да и организаторскими способностями, пожалуй, он их превосходит.

- А знаете, я тоже так думаю, - улыбнулся Корешков. - Голубев действительно самый достойный. И очень хорошо, что наши мнения полностью совпадают.

- Вчера я докладывал эти соображения командующему ВВС флота, - продолжил после некоторой паузы комдив. - Выбор он одобряет.

Приказ - не предложение. Его нужно выполнять! Голубев только осведомился:

- Когда принимать?

- Прямо сейчас, - ответил Корешков. - А старшим вместо себя назначьте на Лавенсари командира эскадрильи капитана Цыганова.

Принять полк от командира, заместителем которого был много месяцев, а к тому же еще длительное время исполнял его обязанности, труда не представляло. Все дело свелось фактически лишь к составлению положенного в таких случаях акта да разрешению некоторых мелких формальностей. Так, начав войну начальником парашютно-десантной службы отдельной эскадрильи, Голубев через два года возглавил полк. Его служебный рост был закономерным.

Собственно, нельзя сказать, что это редкий, тем более исключительный случай. У войны свои мерки времени. Фронтовой день по приобретенному жизненному опыту, насыщенности событиями иногда равнялся месяцу, а то и году.

Главную свою задачу на должности командира авиаполка коммунист Голубев видел в том, чтобы воспитать у людей верность Родине и воинскому долгу, научить в любых условиях побеждать сильного и коварного врага. По горло занятый разными заботами, он по-прежнему часто поднимался в небо - в грозное небо войны. Летал на истребителе мастерски, вдохновенно. Дерзкие и стремительные его атаки восхищали подчиненных, сеяли панику и страх в стане врага. За четыре месяца боев на "лавочкине" одержал пять личных побед. А всего на счету майора Голубева было уже более двадцати сбитых самолетов.

Однажды, просматривая почту, Василий увидел письмо со знакомым обратным адресом. Почерк был незнакомый. Торопливо вскрыл конверт. Писали земляки - трудящиеся Волховского района Ленинградской области.

"Дорогой Василий Федорович! - читал Голубев. - С чувством огромной радости, гордости и восхищения следим мы за вашими боевыми подвигами. Воодушевленные доблестью своего земляка по защите любимой Родины, рабочие, служащие и колхозники нашего района построили на свои трудовые сбережения три боевых истребителя. Один из них - для вас лично...

Ваши земляки, Василий Федорович, хотят быть такими же отважными в труде, как вы на своей боевой машине. Мы уверены, что наш истребитель в ваших руках будет беспощадно громить немецко-фашистских захватчиков..."

2

Впервые за несколько минувших недель над Балтикой установились знойные дни. Солнце клонилось к западу, а жара все не спадала. Летчики вернулись с очередного боевого задания. Ждали новую команду на вылет, но она не поступала. Звено "лавочкиных" командир полка держал в готовности на старте. Остальные летчики, воспользовавшись передышкой, отошли от истребителей, собрались под высокими соснами, подступившими к самому аэродрому. Кругом стояла тишина, словно и не было войны. А люди все равно ждали вылета, поглядывали в сторону полкового командного пункта - не бежит ли посыльный.

Голубев с начальником штаба майором Бискупом, недавно принявшим эту должность у Тарараксина, стояли у входа на КП. Вслушиваясь в изредка доносившиеся обрывки фраз да взрывы смеха летчиков, Бискуп задумчиво произнес:

- Тишь-то какая. Совсем не то, что на Ханко.

- Не те времена... - отозвался Голубев. - Выдыхается Гитлер.

Петр Игнатьевич потер ладонью подбородок, скосил глаза на командира:

- Может, оно и так, да только все еще держит он Ленинград в огненных тисках.

- Думаю, скоро разожмем и эти тиски... - Голубев хотел сказать еще что-то, но из землянки раздался голос оперативного дежурного:

- Товарищ майор, командующий ВВС флота генерал Самохин требует вас к телефону.

"По какому же это делу Михаил Иванович звонит мне, минуя комдива?" - размышлял Василий, спускаясь в землянку. Следом вошел и Бискуп. Оперативный дежурный передал Голубеву трубку. Командир полка представился:

- Слушаю, майор Голубев.

- Как дела, товарищ Голубев?

- Выполнили два вылета. Находимся в готовности. Группа Цыганова на острове работает по вызовам штурмовиков. Потерь нет, - лаконично доложил майор.

- Надо лететь в тыл - за именными истребителями. Ясно?

- Ясно, - ответил Голубев. - Пошлю трех летчиков.

- Нет. Не так, - мягко поправил генерал Самохин. - Вы возьмите двух летчиков и сами тоже отправитесь на завод. Завтра за вами придет Ли-2. Понятно?

- Слушаюсь, товарищ командующий, - ответил Голубев и положил трубку.

Известие обрадовало. Майор сел за стол, уперся в него локтями, уже обдумывая, как лучше выполнить возложенную на него миссию. Заметив вопросительные взгляды начальника штаба и оперативного дежурного, пояснил:

- Завтра летим за подаренными истребителями. - Посмотрел на стоящего рядом Бискупа и добавил: - Вы останетесь за меня.

...Выйдя из транспортного самолета на тыловом аэродроме, гвардейцы увидели три отдельно стоящих Ла-5. Глянцем отливала свежая краска их поверхностей. Борт одного украшали слова: "От трудящихся Волховского района Ленинградской области Герою Советского Союза гвардии майору В. Ф. Голубеву".

Вскоре подъехала делегация земляков-волховчан. Собрались рабочие завода, авиаторы местного гарнизона. И начался митинг. Выступившие говорили о победах Красной Армии, мужестве балтийских летчиков. Предоставили слово Голубеву. Он взволнованно сказал:

- От души благодарю вас, дорогие земляки, за заботу о нашей авиации. А мы, фронтовики, полной мерой отплатим немецко-фашистским захватчикам за слезы и горе советских людей. Нет и не будет им пощады.

- Именной самолет - очень дорогой для меня подарок. Дорогой не только потому, что трудящиеся Волховского района собрали и внесли в Государственный банк из своих трудовых сбережений 230 тысяч рублей деньгами и 569 тысяч рублей облигациями. Вдвойне дорого, что я получил его от земляков, которые сами меня разыскали и следили за боевыми делами. Воевать на таком истребителе считаю величайшей честью.

Когда митинг закончился, Голубев сел в кабину, поднял "лавочкина" в небо. Собравшиеся с захватывающим интересом наблюдали, как послушная воле летчика машина легко выписывала над аэродромом замысловатые фигуры. Истребитель сделал переворот, затем петлю Нестерова, двойную восходящую бочку и снова переворот. Он то стремительно рвался ввысь, то вихрем проносился низко над землей, оглушая людей могучим ревом мотора. Едва Василий закончил пилотаж, взлетели и другие истребители, пристроились к ведущему. Голубев покачал крыльями, передал по радио на землю: "Спасибо за подарок!" Группа развернулась, взяла курс на свой аэродром.

Когда самолеты приземлились, Голубев подошел к своему технику:

- Принимайте подарок!

Тот обошел вокруг самолета. Погладил крылья, провел ладонью по надписи на фюзеляже и сказал:

- Теперь у вас два истребителя, товарищ майор. "Как все изменилось!" - подумал Голубев. В начале войны самолетов в полку не хватало, и летчик стремился получить хоть какой-нибудь старенький истребитель. Многие из нас были тогда "безлошадными". Вспомнилось: зимой 41-го, когда шли самые тяжелые бои под Тихвином, решалась, по существу, судьба Ленинграда, в полку осталось только четыре исправных "ишачка".

- Зачем же мне два истребителя? - спросил он. - Мы ведь ждем пополнение. Вот и отдадим вторую машину новому хозяину.

В декабре в боевой работе авиаторов наступило затишье. Погода резко испортилась. Утром аэродром закрывали густые туманы с моря. Днем свирепствовали колючие метели. К вечеру их сменяли снегопады. В такие дни полк решал только две задачи: вел разведку Финского залива и аэрофотосъемку переднего края обороны противника. Эти задания выполняли лишь наиболее подготовленные летчики.

Голубева охватила тревога: длительные перерывы снижают уровень летной выучки. Чтоб поддерживать себя в форме, летчикам нужны постоянные тренировки, как музыкантам или спортсменам. Если нет тренировок, человек утрачивает способность ориентироваться в воздушном пространстве, притупляется его глазомер, появляется неуверенность в управлении самолетом. Но капризам природы ничего не противопоставишь. Голубев сидел на КП и ждал, когда поступит донесение от вылетевшей на разведку пары истребителей.

Зазвонил телефон. Майор поднял трубку. Услышал голос командира дивизии:

- Василий Федорович, к вам выехали командующий Военно-Воздушными Силами Военно-Морского Флота генерал-полковник авиации Семен Федорович Жаворонков и командующий ВВС флота генерал-лейтенант авиации Михаил Иванович Самохин.

С тех пор как Голубев стал командиром полка, столь высокий гость из Москвы приезжал сюда впервые. Но раз он едет, то, видимо, по важному делу.

На аэродроме Голубев представился Жаворонкову. А в пути к КП полка кратко доложил, что требовалось, ответил на вопросы. Спустившись в землянку, Жаворонков остановил майора:

- Как воюете, знаю. Сейчас поговорим о другом. Вы встречались в боях с вражескими истребителями "Фокке-Вульф-190"? Что за новинка?

- Пришлось драться и с этими "фокке-вульфами", товарищ командующий, - ответил Голубев. - У них усилена лобовая броня, поставлены четыре пушки с большой дальностью стрельбы и два пулемета. Они превосходят "мессершмитты" в скорости. Но маневрируют тяжеловато, быстро набирают скорость при пикировании. А в наборе высоты отстают от Ла-5. Все это мы быстро разгадали. Применяем новую тактику: в лобовую атаку не идем, стремимся вести бой, используя восходящие маневры, не терять скорость и преимущество в высоте.

- Ваш опыт ценен, - заключил Жаворонков. - Его надо обобщить. Сделайте подробную разработку. Она пригодится летчикам других полков.

- Есть, - ответил майор.

Генералы Жаворонков и Самохин поинтересовались настроением авиаторов, их бытом. Голубев с гордостью доложил: настроение у всех боевое. И бывалые, и молодые летчики ведут бои смело и напористо, превосходства в воздухе не отдают. Подошел оперативный дежурный, сообщил, что сели выполнявшие задание по разведке истребители.

- Больше самолетов в воздухе нет? - спросил Жаворонков и, услышав подтверждение командира, приказал собрать личный состав.

Гвардейцы-авиаторы быстро заполнили просторное помещение одного из аэродромных строений. Генерал-полковник авиации Семен Федорович Жаворонков напомнил: после январской операции 1943 года Ленинград имеет связь с Большой землей через узкую полоску южнее Ладожского озера, но гитлеровцы по-прежнему у стен города. Они стремятся любой ценой удержать Ленинград в тисках блокады, сохранить контроль над акваторией Финского залива и Балтийского моря, чтобы предотвратить выход Финляндии из войны. Но планам этим не суждено сбыться, час расплаты неотвратимо приближается. Командующий призвал авиаторов настойчиво готовиться к боям по полному разгрому гитлеровцев на северо-западном участке советско-германского фронта.

- А сейчас хочу выполнить приятную миссию, - сказал генерал после этого. - За умелое руководство боевой деятельностью полка и нанесение врагу большого урона наши английские союзники наградили майора Голубева Орденом Британской империи 4-й степени.

Жаворонков прикрепил орден к груди майора, крепко и долго жал ему руку. В помещении раздавались дружные аплодисменты.

- Служу Советскому Союзу, - ответил Голубев.

Жаворонков и Самохин уехали. А авиаторы еще долго не расходились. Отовсюду слышались поздравления. Люди с интересом рассматривали незнакомый орден: в части никто еще не имел иностранной награды. Голубев был горд тем, что слава полка разнеслась не только по Балтике, всей стране, но достигла и Британских островов.

3

Январь сорок четвертого. Развернулась грандиозная битва под Ленинградом. Истребители гвардейского авиаполка получили задачу прикрывать наступающие с ораниенбаумского плацдарма соединения и части 2-й ударной армии. Однако ни в первые, ни в последующие двое суток начатой войсками Ленинградского фронта операции (14 января) подняться в воздух не удалось - мешал густой снегопад. Лишь на четвертый день небо прояснилось. Летчики сразу повеселели. Подготовившись и нанеся на карты новую линию фронта, они вылетели прикрыть части, вклинившиеся в оборону врага. Группу возглавил командир полка.

Слой облаков был тонким. Но они опускались временами до полутора тысяч метров. Просматривать все пространство летчикам было трудно. Майор Голубев оставил свою четверку "лавочкиных" внизу, а группу заместителя командира полка капитана Карпунина отправил за облака. Теперь гвардейцы могли заметить фашистские бомбардировщики на любых высотах. Рассчитывал Голубев и на помощь наземных станций наведения - там находились представители авиаторов.

Галсируя над полем, Голубев видел, как развивается бой. Земля будто пульсировала взрывами, расцвечивала себя мириадами трасс. Наши войска продвигались вперед, взламывая оборону врага.

Самолеты противника так и не появились. Видно, не хватало у гитлеровцев сил, чтобы одновременно прикрыть все образовавшиеся бреши в обороне. Когда время патрулирования подошло к концу смены, Голубев решил израсходовать боекомплект по наземным целям.

- "Ястребы", я 33-й, атакуем минометные батареи, - передал командир полка по радио и устремился в пике.

За Голубевым последовали ведомые. К разноголосице боя добавился дробный перестук авиационных пушек. С земли самолеты обстреляли "эрликоны". Но плотность их огня теперь была малой. Набрав высоту, группа еще раз проутюжила очередями снарядов позиции минометчиков и, передав смену прибывшим истребителям, вернулась на аэродром.

В дальнейшем гвардейцы прикрывали наступающие войска, штурмовали отходящих гитлеровцев. На пятые сутки операции 2-я ударная армия штурмом взяла Ропшу и соединилась с 42-й армией, с боями продвигавшейся с Пулковских высот. Кольцо вокруг петергофско-стрельнинской группировки противника замкнулось. К 21 января ее ликвидировали.

Образовался общий фронт советских войск. Продолжая наступление, соединения и части Ленинградского и Волховского фронтов к 27 января взломали оборону врага в 300-километровой полосе, преодолели с боями от 60 до 100 километров. Угроза Ленинграду была полностью снята.

Город Ленина салютовал своим доблестным защитникам 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий. Впервые после изнурительной 29-месячной блокады его затемненные кварталы озарили электрические огни.

Фронт уходил дальше и дальше на запад. Гвардейцы-авиаторы перебазировались на остров Лавенсари и так же надежно прикрывали наземные войска. 2-я ударная армия, форсировав Нарву, захватила два плацдарма. Командующий фронтом приказал ей с 15 февраля перейти к обороне.

Полк пополнился летчиками. Молодежь быстро вводили в строй. Майор Голубев следил за этим предельно внимательно, строго. Он был уверен, что командиры эскадрилий, звеньев, другие опытные, закаленные в боях наставники знают и секреты победы, и пути к мастерству, научат этому подчиненных. Но и сам контролировал подготовку каждого новичка, прежде всего отработку элементов боевого применения.

Однажды, отсекая атаку "мессера" на ведущего, молодой летчик лейтенант Нефагин умелым маневром вогнал фашиста в землю, не сделав при этом ни одного выстрела. Когда сели, командир полка спросил:

- Почему же не стреляли? Возможность для этого у вас имелась.

- Отрабатывал умелый маневр, товарищ майор, как учили, - нашелся молодой летчик.

- Что ж, неплохо, видать, учили, - заключил Голубев. И все дружно засмеялись. Нефагин быстро вырос в зрелого мастера. В бой с ним ходили охотно. А через несколько месяцев он совершил подвиг, который обессмертил его имя.

Майор Голубев выслал в тот день звено "лавочкиных" прикрыть корабли. Над Финским заливом советским летчикам встретились три девятки Ю-87 и шесть сопровождавших их ФВ-190. Медлить было нельзя, иначе моряки подверглись бы удару с воздуха. Ведущий лейтенант Камышников подал команду:

- Атакуем четверкой!

Гвардейцы действовали стремительно. Фашистские истребители и опомниться не успели, как два Ю-87 были сбиты. Не отходя далеко друг от друга, умело взаимодействуя, пары "лавочкиных" во главе с лейтенантами Камышниковым и Селютиным прочно удерживали инициативу, навязывали врагу свою волю. Ведомые летчики Батяйкин и Нефагин надежно прикрывали своих ведущих.

Враг оборонялся и наседал ожесточенно.

Воздух содрогался от рева моторов. Самолеты с красными звездами и черными крестами преследовали друг друга, обстреливали на пересекающихся курсах, временами сходились в лобовых атаках. Волоча черные шлейфы дыма, падали в воду "фокке-вульфы", "юнкерсы".

На истребителях Камышникова и Батяйкина закончились снаряды. Но летчики не выходили из боя. Помогая товарищам, они дерзко атаковали врага.

Комсомолец Нефагин неотступно следовал за ведущим, оберегая его от гитлеровцев. Когда на Селютина внезапно бросился "фокке-вульф", Нефагин сбил его меткой очередью. Но Селютину уже угрожал другой истребитель. Нефагин вновь поспешил на выручку, дал по атакующему несколько очередей из пушек. Но промахнулся. Фашист между тем упорно шел на Селютина. Нефагин снова обстрелял "фокке-вульф", но тот не сворачивал. Для маневра, второй атаки не оставалось времени: жизнь боевого друга висела на волоске. Нефагин увеличил скорость, расстояние между самолетами мгновенно сокращалось. Еще миг, и истребитель Нефагина врезался в машину врага.

Таранив противника, комсомолец Петр Андреевич Нефагин спас командира. Сейчас некоторые считают, что это средство борьбы наши летчики большей частью применяли в первый год войны. Такое мнение ошибочно. Если нельзя было уничтожить врага иными средствами, наши летчики всегда шли на таран. Из 24 воздушных, наземных и морских таранов, совершенных авиаторами Краснознаменного Балтийского флота, три приходятся на последние четыре месяца 1945 года.

4

Ожидая вылета, люди отдыхали в землянке. Одни дремали, забравшись на нары. Другие неторопливо беседовали. Кто-то высыпал на длинный неструганый стол костяшки домино. К темным квадратикам сразу потянулось много рук. Игра вызвала оживление, в землянке стало шумно.

На пороге появился подполковник Голубев: недавно ему присвоили очередное воинское звание. Шум стих, встав, летчики повернулись к командиру. В вопросительных взглядах подчиненных Василий читал одно: "Когда же полетим?"

- Скучаете? - спросил он.

- Не все, товарищ командир, - ответил младший лейтенант Серов и, махнув рукой в сторону нар, добавил: - Некоторые не теряются.

- И правильно делают, - добавил Голубев. - На фронте нужно уметь и впрок отсыпаться. Кто знает, придется ли хорошо отдохнуть завтра.

- На перемены что-то не похоже, - сказал проснувшийся штурман полка капитан Дмитриев. - Тучи плывут с моря, весь залив закрыли.

- И над Нарвой погода скверная, - произнес Голубев. - А там идут жестокие бои, необходимо прикрытие с воздуха.

Поняв, зачем пришел командир, все умолкли. Ждали, кого же пошлет на задание. А подполковник не торопился называть фамилии: в случаях, когда согласно требованиям руководящих документов метеоусловия считались нелетными, он не отдавал приказа на вылет, поднимался в небо сам или ждал, найдутся ли добровольцы, чтобы определить, посильным ли будет им задание.

- Кому по душе такая погода? - задал вопрос Голубев.

Летчики зашумели, наперебой вызываясь в полет.

- Всем лететь незачем, пойдет шестерка, - успокоил подчиненных подполковник. - Ведущий капитан Дмитриев. - И, взглянув на него, закончил: - Ведомых подберите сами.

- Прекрасненько, - отозвался штурман; это было его любимое слово, и его он часто произносил, получая задание.

Дмитриев чуть подумал, назвал состав группы:

- Наше звено - полностью, а еще командир звена Шестопалов с Островским, - капитан посмотрел на командира: одобряет ли тот выбор?

- Хорошо, вылетайте, - заключил Голубев.

Через несколько минут в дверь КП ворвался гул взлетающих истребителей. Со стартовой радиостанции по телефону доложили: "Шестерка Дмитриева ушла на задание".

Самым трудным испытанием в боевой авиации были, конечно же, встречи с врагом. Но трудным бывало и ожидание тех, кто поднимался на задания. Оставаясь по какой-либо причине на земле, Голубев всегда мысленно находился с ними и, не видя обстановки, старался предугадать, что же происходит в воздухе. Разные мысли обуревали Голубева в такие минуты: как летчики вышли в район цели, какая там погода, откуда пойдут бомбардировщики, сопровождают ли их истребители, если да, то сколько тех? И о чем бы он ни говорил, что бы ни делал, всегда напряженно прислушивался к треску динамика. Молчание радио бывало добрым признаком, но только в первой половине полета. Если же время его уже подходило к концу, а донесений от истребителей не поступало, волнение командира крайне усиливалось.

Вот и сейчас Дмитриев, по расчету, должен уже возвратиться. Но его нет, молчит динамик. Из него донеслась только одна фраза Дмитриева: "Атакуем в лоб". Люди в землянке стали переговариваться вполголоса. Командир полка не отходил от окна. Зазвонил стартовый телефон. Оперативный дежурный взял трубку, и лицо его тут же посуровело.

- Товарищ подполковник, - произнес он, - сели только четыре самолета. Дмитриева и Островского пока нет.

- Лейтенанта Шестопалова ко мне! Немедленно! - коротко бросил Голубев.

Прибывший Николай Шестопалов рассказал о подробностях боевого полета.

...Они прибыли в район, немедленно установили связь с наземной станцией наведения. Погода оказалась лучше, чем над аэродромом. Группа заняла эшелон под облаками. Вскоре поступила информация с земли: "Приближаются три группы самолетов". А затем Дмитриев и сам обнаружил бомбардировщики Ю-87. Их оказалось больше двадцати. Шли они под прикрытием "фокке-вульфов".

- Атакуем в лоб! - предупредил штурман полка ведомых и ринулся на первую группу "юнкерсов".

Звено било по головному бомбардировщику, пара Шестопалова - по крайнему в группе. Оба фашистских самолета почти одновременно были сбиты. Но остальные не нарушили строя, как это часто случалось после первого удара советских истребителей. Дмитриев развернулся и атаковал врага сзади. Окутался черным дымом еще один "юнкерс".

При выходе "лавочкина" из атаки к нему потянулись огненные трассы с других бомбардировщиков. Истребитель Дмитриева вздрогнул, скорость его упала. Передав командование группой Шестопалову, летчик вывел поврежденный самолет из боя и вместе с ведомым потянул к аэродрому. Пара шла уже над своей территорией, когда "лавочкин" Дмитриева внезапно свалился на крыло и врезался в землю: отказали рули управления.

К линии фронта приближалась новая группа "юнкерсов". Шестопалов с оставшимися товарищами завязал бой. Дерзкие их атаки сыграли свою роль: боевой порядок бомбардировщиков рассыпался. Они начали сбрасывать бомбы и поворачивать обратно, не дойдя до цели.

Обозленные неудачей, вражеские "фокке-вульфы" яростно набросились на советских летчиков. Десять против четырех! Меткой очередью Шестопалов сразил одного гитлеровца. Остальные стали драться еще ожесточеннее. Самолеты носились друг за другом в пространстве от земли до облаков. И тут Шестопалов увидел, как упал "лавочкин". Это был истребитель Виктора Островского.

Голубеву не хотелось верить в гибель двух замечательных летчиков, прекрасных товарищей. Но война жестока! "Не научил, не предостерег", - упрекал себя подполковник. Вечером, заканчивая разбор боя, командир полка сказал летчикам:

- Нельзя пренебрегать оборонительным огнем бомбардировщиков, идущих в плотном строю, - сделал небольшую паузу и добавил: - И еще не забывайте об осмотрительности и взаимной выручке в бою...

Незадолго до описываемого трагического события заместителем командира полка по политической части назначили майора Андрея Фомича Ганжу. Раньше он был парторгом, людей знал хорошо. Беседуя с ними, Ганжа сразу определил, что гибель штурмана Дмитриева и летчика Островского подействовала на всех угнетающе. Об этом немедленно рассказал Голубеву.

- А вы как думали? - вопросом ответил подполковник. - Может быть, вам не все известно про Дмитриева, так я доскажу. Владимир Михайлович третий год бил врага, защищал Таллин, Дорогу жизни, Ленинград, где родился и жил. Его любили в части, учились у него! Как не переживать такую утрату!

Ганжа достал папиросу, постучал гильзой по целлулоидному портсигару. Собравшись с мыслями, продолжил:

- Все верно. Но тут, по-моему, другое, командир.

- Что другое? - не понял Голубев.

- Думаю, сейчас надо больше рассказывать о высоких боевых возможностях истребителей Ла-5, об опыте лучших летчиков. Надо, чтобы люди поверили в свои силы. Всколыхнуть их надо.

- Представьте, я об этом же думаю, - признался Голубев. - В прошлом мы использовали наиболее удачные бои для укрепления морального духа людей.

Ганжа подсел ближе к командиру, сказал:

- Приближается 26-я годовщина Красной Армии и Военно-Морского Флота. Хорошо бы отметить праздник именно удачным воздушным боем.

Два дня самолеты были прикованы к земле туманом. Только утром 23 февраля выглянуло солнце. Голубев с лейтенантом Шориным первыми вылетели прикрывать наши части в районе Чудского озера. Ведомого предупредил: предельно точно выдерживать место в боевом строю, а за обстановкой следить, что называется, в оба.

Голубев и Шорин аккуратно выписывали восьмерки над линией фронта, внимательно осматривая воздушное пространство. Чтобы враг не пробрался незамеченным снизу, командир полка временами накренял истребитель, оглядывая и нижнюю полусферу. Шорин следовал за ведущим, помня сказанные им перед вылетом слова: "При прочих равных условиях побеждает тот, кто первым увидит противника".

Фашисты не появлялись. Давно не было у Голубева холостых вылетов: он поднимался обычно для перехвата уже появившихся целей или находил их в воздухе, почти всегда вел бой. А теперь придется, вернувшись на аэродром, доложить командиру дивизии: задание выполнено, но встреч с вражескими самолетами не было. Впрочем, подполковник отгонял эту мысль. Интуитивно он чувствовал: гитлеровцы где-то рядом, могут появиться в любую секунду. И это предчувствие его не обмануло.

- 33-й, на нашей высоте курсом девяносто одиночный самолет противника, - доложил Шорин.

"Молодец, лейтенант, заметил противника", - подумал Голубев, вводя "лавочкина" в правый вираж. Вскоре обнаружил перемещающуюся точку на горизонте. Мгновенно решил: пока противник их не видит и не пытается уклониться от встречи, нужно идти в сторону солнца, набрать высоту, затем развернуться и оказаться сзади. Между тем, приближаясь, точка принимала очертания самолета. Это был двухмоторный дальний разведчик "Мессершмитт-110", специально оборудованный для аэрофоторазведки. Он имел сильное вооружение, большую скорость и высокую маневренность. Победу над его экипажем несколько облегчила внезапность удара.

Голубев подал сигнал ведомому и атаковал Ме-110 сверху. Левый мотор загорелся после первой же очереди. Однако самолет продолжал лететь, стрелок вел интенсивный заградительный огонь. Подполковник дал еще одну короткую очередь, и огневая точка умолкла. А в следующей атаке вывел из строя правый мотор. "Мессершмитт" свалился в штопор, не вышел из него до столкновения с землей.

Первым поздравил командира с очередной победой майор Ганжа. Голубев расстегнул потертый, видавший виды шлемофон, поправил висевшую поверх реглана планшетку и сказал технику самолета:

- Можете рисовать тридцать седьмую звезду на фюзеляже.

Подбежал еще не остывший от боя лейтенант Шорин. Четко доложив о выполнении задания, он признался командиру полка:

- Сначала подумал, зачем же вы отворачиваете в сторону? А когда мы уже шли на "мессера" со стороны солнца, все понял.

Голубев по-отцовски слегка тронул молодого летчика за плечо и, глядя ему прямо в глаза, пояснил:

- Бой, Шорин, - это особая жестокая игра. И победит в нем не тот, кто перестреляет соперника, а тот, кто прежде всего перехитрит его. И потом учтите: враг боится, если вы смело идете вперед, а вам это тоже на руку.

Сам командир неизменно руководствовался этими правилами. Его новая победа еще больше укрепила веру летчиков в свой истребитель. Они наглядно убедились: если "лавочкин" в умелых руках, против него не устоит ни один фашистский самолет, даже широко разрекламированный гитлеровцами Ме-110.

5

Как-то в июле на командном пункте части раздался телефонный звонок. Голубев снял трубку. Услышал голос командира дивизии полковника Корешкова. Тот сказал:

- Принимайте пополнение. Сегодня к вам прилетит майор Белоусов.

Василий прекрасно знал Белоусова. И сейчас Голубева охватила радость. "Наш Леня возвращается! Боевой друг, отважный летчик, перенесший столь горькие испытания", - думалось ему.

Белоусов попал в семью балтийских авиаторов в 1935 году после Борисоглебской школы военных пилотов. Он быстро стал первоклассным истребителем. В феврале тридцать восьмого его подняли по тревоге на перехват нарушившего границу иностранного военного самолета. Несмотря на исключительно скверную погоду, Белоусов настиг нарушителя, заставил покинуть пределы Советского государства. Но при посадке в густом снегопаде самолет зацепил лыжей за сугроб, разрушился и загорелся. Подоспевшие к месту аварии товарищи вытащили летчика из-под обломков, отправили в госпиталь.

Около тридцати пластических операций перенес Белоусов, прежде чем удалось вернуть ему зрение. Врачи буквально заново слепили его лицо. А тут началась война с белофиннами, и Белоусов, не долечившись, добился отправки на фронт. Летал в открытой кабине при сорокаградусных морозах, презрев постоянную боль. Он рвался в бой, проявлял завидную отвагу, за что был награжден орденом Красного Знамени.

Великую Отечественную войну Белоусов встретил на Ханко. Умело мобилизуя подчиненных, способствовал надежной обороне военно-морской базы с воздуха. А с осени непосредственно защищал Ленинград и Ладожскую ледовую трассу.

И тут судьба подвергла мужественного человека новым испытаниям: разболелись обгоревшие ноги, началась гангрена. В тыловом госпитале Белоусову сначала ампутировали выше колена правую ногу, а затем левую - ниже колена. Казалось, жизнь потеряла всякий смысл. Он знал, что и раньше каждый вздрагивал, когда впервые видел его обезображенное до неузнаваемости шрамами от ожогов лицо. А теперь еще и ноги... Полный калека.

Долгих четыреста двадцать шесть госпитальных дней думал Белоусов, как же жить дальше. Нет, не только думал, а и боролся за свое место в жизни! Исключительно упорно боролся. Сперва передвигался с помощью костылей. Позже научился ходить на протезах. И решил: "Буду летать!" С этой надеждой и возвратился на Балтику.

Добиться права на полеты с двумя протезами было крайне непросто. Но боевые друзья сделали все, чтобы Белоусов снова поднялся в воздух. Командующий ВВС ВМФ генерал-полковник авиации С. Ф. Жаворонков разрешил начать тренировочные полеты. Майор за короткое время освоил в запасном полку самолеты По-2, Ут-2, Як-7, Ла-5, выполнил стрельбы по конусу, провел учебные воздушные бои. И вот он летит на фронт в родную часть.

- Встретим Леонида как героя, - сказал Голубев майору Ганже и поспешил сам отдать нужные распоряжения, показать дежурному по стоянке, куда зарулить самолет, на котором прибывает Белоусов.

Он появился на аэродроме неожиданно. Промчавшись на бреющем, Ла-5 круто развернулся и, плавно снижаясь, опустился на посадочную полосу. Вдоль стоянки выстроился весь свободный от полетов личный состав полка: гвардейцы чествовали человека, имя которого еще при жизни стало легендарным. Голубев подошел к зарулившему истребителю, и когда Белоусов сошел на землю, сжал его в крепком объятии:

- Ну, вот ты и дома! Поздравляю!

Затем Голубев и Белоусов направились к шеренгам авиаторов. Проходя вдоль строя, Белоусов пристально всматривался в людей, надеясь встретить знакомых. И почти не встречал: многие из тех, с кем он начинал войну, сложили головы в жестоких схватках с врагом. Их сменили новые бойцы.

- Товарищ гвардии подполковник, - по-уставному обратился Белоусов к командиру полка, - разрешите стать в строй?

Голубев намеревался пригласить майора в штабную землянку. Но, услышав эти слова, представил, сколько дней и ночей, лежа на госпитальной койке, Белоусов страстно мечтал занять свое место в шеренге, как хочется ему сейчас слиться воедино с полковой семьей!

- Становитесь, - ответил он.

Опираясь на палочку, Белоусов шагнул к строю и повернулся лицом к командиру. На его глазах выступили слезы. Слезы счастья, слезы победы над собою, над своим недугом.

Вскоре майор Белоусов поднялся во фронтовое небо. Он прикрывал штурмовиков, вел бои и разведку, участвовал в боях за освобождение Выборга и Нарвы. Нелегко все это давалось. Каждый вечер, пересиливая боль, майор спешил в землянку или санчасть, снимал протезы и опускал культи в теплую, заботливо приготовленную медсестрой воду. Но расставаться с небом не хотел ни за что. И увеличил количество боевых вылетов до трехсот, а число сбитых самолетов - до четырех. За мужество и героизм, беззаветное служение советскому народу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 апреля 1957 года Леониду Георгиевичу Белоусову было присвоено звание Героя Советского Союза. На другой день газета "Правда" писала: "Советские люди преклоняются перед героическими подвигами этого человека. Пусть же слава о нем облетит всю страну, вся жизнь его послужит вдохновляющим примером для нашей молодежи".