В марте 1874 г. в Москве умер директор Лицея цесаревича Николая, издатель «Московских Ведомостей», профессор Павел Михайлович Леонтьев. Вся аристократическая вельможная и чиновничья Москва во главе с генерал-губернатором Долгоруким приняла участие в похоронной процессии, в панихидах и литургиях. В торжественных и напыщенных речах звучало восторженное преклонение перед памятью покойного. Да и как могла не восхищаться жизнью П. М. Леонтьева официальная царская Россия, если умерший профессор был одним из крупных чиновников, сотрудником известного впоследствии самого реакционного министра просвещения И. Д. Делянова, другом не менее известного реакционного журналиста М. Н. Каткова, одним из столпов реакции, который всей своей деятельностью стремился отвлечь учащуюся молодежь от пагубного материализма и направить ее «в лоно православной церкви». Но среди перечисления добродетелей и заслуг покойного, звучавших в прощальных речах и в многочисленных некрологах, не говорилось лишь об одном факте его жизни, из-за которого мы теперь вспомнили о профессоре П. М. Леонтьеве. Речь идет о предпринятых Леонтьевым еще на заре его профессорской карьеры раскопках Танаиса - первых научных раскопках древнего у городища в России.
Тридцать лет прошло со времени поездки И. А. Стемпковского по берегу донской дельты, прежде чем правительство Российской империи нашло возможным изыскать средства на раскопки древних памятников в Нижнем Подонье. В 1853 г. образованный и просвещенный вельможа, министр уделов граф Лев Алексеевич Перовский, много сделавший для развития археологии в России, подал специальное прошение на имя императора Николая I. В нем указывалось, что в окрестностях Недвиговки необходимо произвести археологические раскопки, так как переселяемые туда казаки вскоре распашут городище и курганы или разберут древние постройки на камень. Благодаря настойчивости Перовского деньги на раскопки были наконец отпущены. Руководителем раскопок в области Войска Донского был назначен Павел Михайлович Леонтьев. Деньги ему отпустили по тому времени немалые - более 3 000 руб. серебром. Правительство Николая I надеялось, что раскопки донских курганов смогут доставить такие же богатые находки, какие были уже сделаны в древних гробницах около Керчи.
А из керченских курганных гробниц шли в Петербург драгоценные ювелирные изделия, расписные греческие вазы, статуэтки, бронзовые сосуды и другие произведения древнего художественного ремесла. Раскопки керченских курганов производились совершенно некомпетентными лицами - николаевскими чиновниками. Вследствие их невежественности и недобросовестности раскопки теряли большую часть своей научной ценности и превращались просто в кладоискательство, в добывание прекрасных древних художественных изделий. Но это не беспокоило высокопоставленных царских чиновников, ведавших археологическими изысканиями в России. Их не интересовали вопросы истории, необходимость решения которых на археологическом материале была ясна еще Стемпковскому; они были озабочены только одним - пополнением коллекций Императорского Эрмитажа древними произведениями искусства.
Поэтому и Леонтьев получил из Петербурга строгую инструкцию обратить особое внимание прежде всего на раскопки курганов, которые могут дать ценные находки. Даже когда он уже вел работы в Недвиговке, граф Перовский напоминал ему об этом в специальном письме: «...при работах Ваших, не упуская ученой цели, Вы должны постоянно иметь в виду, что его императорскому величеству угодно обогатить музеум Эрмитажа и что посему главная цель всех предпринятых разысканий состоит в открытии художественных произведений древнего искусства» (Архив Ин-та Археологии, ф. 9, д. 25. Письмо Л. А. Перовского П. М. Jleoнтьеву).
Но ни петербургские инструкции, ни торжественный молебен, устроенный Леонтьевым перед началом работ по приезде в Недвиговку, ни специально привезенный из Керчи надсмотрщик, знаток древних могил, не помогли экспедиции сделать значительные находки в недвиговских гробницах. Леонтьев начал свои исследования с раскопок одного из ближайших к городищу курганов, а затем раскопал еще 23 курганные насыпи, но эти работы не принесли ему успеха. Все курганы в окрестностях слободы Недвиговской оказались ограбленными, и исследователю достались лишь жалкие крохи из когда-то богатого погребального инвентаря - из тех вещей, которые были заботливо положены в могилу с покойником, чтобы он ни в чем не нуждался в «загробном мире».
Ограбление богатых могил было широко распространено еще в древности. Обычно грабители знали, в каких гробницах можно найти золотые вещи или другую дорогую утварь. Они тайно по ночам проводили раскопки могилы, вытаскивали из нее все ценное. При таком ограблении даже вещи, представляющие очень небольшую материальную ценность,- глиняные и стеклянные сосуды, бронзовые украшения, железное оружие - нередко оказывались или утащенными, или разбитыми. Осквернители могил не церемонились и с самими погребенными: в поисках драгоценностей они переворачивали и вытаскивали трупы, разбрасывали кости, если трупы уже истлели. Современные археологи при раскопках гробниц без особого труда определяют места и направление грабительских «мин», т. е. узких ходов или лазов, по которым воры проникали в могилу. В археологии известны случаи находок в этих «минах» вещей, принадлежавших не только погребенным, но и самим грабителям, их инструментов. Иногда здесь находили даже скелеты грабителей, застигнутых обвалом во время совершения преступления.
Воровские тайные раскопки богатых могил практиковались на Нижнем Дону уже в ту эпоху, когда эти могилы сооружались. Ведь именно тогда грабителям, хорошо знавшим расположение погребений и вещей в них, было легче всего безошибочно находить захороненные сокровища, о Донские курганы и много позднее привлекали жадные взоры любителей наживы и не раз становились объектами хищнической деятельности самых разнообразных авантюристов. Очень любопытен в этом отношении рассказ венецианского купца XV в. Иосафата Барбаро. Он жил в городе Тана - в венецианской колонии, расположенной в устье Дона на месте современного Азова. В компании с семью другими торговцами он предпринял попытку раскопок какого-то большого донского кургана с целью отыскания якобы зарытого там клада. Правда, экспедиция, снаряженная предприимчивыми сыпами Венеции с большим размахом (в ней участвовало до 150 рабочих), окончилась безуспешно: отыскать сокровище не удалось. Но самый факт поисков золота в древнем кургане примечателен: в течение тысячелетий курганы служили своеобразными кладовыми, в которых деятельные, но не слишком щепетильные люди пытались найти не принадлежащие им древние ценности.
Открытие неразграбленного большого кургана - редкая удача. Леонтьеву эта удача не улыбнулась. Первый же раскопанный им курган оказался начисто разграбленным, в нем нашлись лишь черепки амфор, осколки стеклянных сосудов и обломки костей. Немногим больше дали и другие исследованные Леонтьевым гробницы. II тогда он, не прекращая раскопок курганов, решает основные силы и средства употребить, вопреки инструкции, на исследование Недвиговского городища.
Это было не только совершенно правильное, но и в известном смысле весьма смелое решение. Павел Михайлович понимал, конечно, что такие действия не будут одобрены высоким начальством в Петербурге, ожидающим от него богатой добычи из курганов. Кроме того, раскопки в больших масштабах городищ в России до этого вообще не производились, и широкие археологические исследования, предпринятые на Недвиговском городище Леонтьевым, были по существу первым опытом такого рода.
Но Павел Михайлович Леонтьев при всей консервативности и даже реакционности взглядов, при всем почтении к начальству, столь ярко проявившемся позднее, был все же ученым, а не чиновником, причем ученым, сравнительно хорошо подготовленным к решению стоявшей перед ним задачи. Хотя ему было всего 30 лет, он уже был профессором Московского университета по кафедре римской словесности и древности. Он получил классическое образование в Московском университете, а затем еще совершенствовался в университетах и музеях Кенигсберга, Лейпцига, Берлина. Но особенно глубокий след оставило в его душе путешествие по Италии, где он познакомился с архитектурой древнего Рима, посетил богатейшие музеи Неаполя, Флоренции и других городов, видел развалины Помпеи.
Конечно, Недвиговское городище не Помпеи, вряд ли можно ожидать на далекой окраине античного мира таких замечательных находок, таких шедевров античного искусства, какие подарили миру исследования этого небольшого италийского городка, погибшего при извержении Везувия в 79 г. н. э. Но и раскопки предполагаемого Танаиса могли дать немаловажные результаты для выяснения истории греческих колоний в Причерноморье. Леонтьев был не только знаком с мыслями Стемпковского о значении археологического изучения донских памятников для исторических исследований, но и разделял их. В отличие от некоторых своих современников, занимавшихся археологией, Леонтьев не считал, что добывание эффектных художественных изделий древности - главная и единственная цель раскопок. Поэтому он и обратился к раскопкам Недвиговского городища, которые вряд ли могли обещать находки целых расписных ваз или дорогих ювелирных украшений, но зато могли пролить свет на древнюю историю Приазовского края.