7

Поездка Андреевича 2-го 27-31 декабря. - Радомысль; малодушие Повало-Швейковского. - Траянов. - Любар, малодушие Артамона Муравьева. - Неподготовленность к восстанию Ахтырского полка. - Прибытие Андреевича 2-го в Васильков 31 декабря. - Поспешный отъезд его в Киев с известием о восстании Муравьева

В то самое время как С. Муравьев старался уговорить к действию командира Ахтырского полка, Андреевич 2-й, посланный из Василькова, как мы уже выше сказали, черниговскими офицерами с подобным предложением к другим членам Общества, приехал в г. Радомысль к бывшему командиру Алексопольского полка полковнику Повало-Швейковскому. Хотя со времени Лещинского лагеря Швейковский лишился полка, но как он неоднократно утверждал, что это не помешает ему поднять прежний свой полк, то славяне положительно считали на его помощь. Андреевич узнал от юнкера Энгельгардта, жившего у Швейковского, что полковника дома нет. Сгорая от нетерпения приступить скорее к объяснению, Андреевич был в ужасной досаде.

- Давно ли уехал полковник? - спросил он юнкера.

- Он уехал рано поутру, - отвечал Энгельгардт с замешательством.

- Не знаете ли вы, скоро он возвратится назад?

- Не знаю, но, вероятно, около полуночи, ибо он всегда возвращается в это время.

- Скажите, по крайней мере, далеко ли он уехал?

- Не очень далеко, за несколько верст, в гости к одному помещику.

Андреевич спросил бумаги и написал к Швейковскому записку, прося его поспешить домой.

«Я должен переговорить с вами, - писал он, - о важном деле, время мне дорого». Потом, отдавая записку Энгельгардту, сказал:

- Потрудитесь послать с сим письмом нарочного к полковнику, а между тем прикажите дать мне чаю; дорога чрезвычайно дурная, я жестоко прозяб; к тому же чай сократит время ожидания, которое мне кажется весьма долгим.

Юнкер взял письмо и, ни слова не говоря, вышел вон. Подали чай. Андреевич расположился покойно за чайным столиком, с твердою решимостью дождаться возвращения Швейковского, полагая, что он виделся с Муравьевым и Бестужевым, знает о приказе арестовать первого из них и может сказать ему, куда они оба поехали. Ему необходимо было свидание с бывшим командиром Алексопольского полка; он должен был известить его о начале восстания, уговорить его, чтобы он немедленно возбудил алексопольцев к мятежу и, приняв над ними команду, шел на Киев или Житомир для соединения с Черниговским полком или с 8-й дивизией. Между тем время летело, и от Швейковского не было ответа. Андреевич терял терпение. Беспрестанно возрастающее замешательство Энгельгардта подало Андреевичу мысль, что отсутствие Швейковского не что иное, как ложь, вымышленная единственно для того, чтобы избавиться от неприятного гостя. Сие подозрение скоро показалось ему несомненно истиною. В боковых комнатах был слышен шепот и тихий стук шагов; все двери, ведущие в комнаты из залы, в которой находился Андреевич, были заперты.

- Вероятно он дома, - думал Андреевич про себя, - догадываясь о цели моего приезда, без сомнения, он хочет уклониться от объяснений. Но это напрасно. Я должен говорить с ним.

В сих мыслях он подошел к одной из боковых дверей и попробовал отворить оную, но внутренний замок сопротивлялся его силе. С досадою он пошел прочь и начал снова ходить по зале, ожидая развязки. Наконец, его терпение истощилось совершенно. Не видя юнкера, Андреевич не мог более владеть собою: подошедши к запертой двери, он ударил ее из всей силы ногою; замок не мог устоять против удара, дверь отворилась с шумом, и, к удивлению, он увидел перед собою Швейковского, который в замешательстве отступил назад и не знал, с чего начать разговор с неотвязчивым гостем.

- Г. полковник, - сказал Андреевич, приняв важный вид, - я друг Бестужева-Рюмина; вероятно, вы догадываетесь, о чем дело идет, но наперед позвольте вас спросить, был ли он у вас, и если был, то куда он поехал?

- Бестужев у меня был, но куда он поехал - я не знаю.

- Наше общество открыто правительством, - сказал Андреевич, - и мы решились поднять знамя мятежа. - Потом, в коротких словах рассказав Швейковскому о всем случившемся в Василькове, просил принять участие в общей опасности и, взбунтовав свой полк, идти на Киев или Житомир.

- Оставьте скорее мой дом, - был ответ полковника. - Я ничего не могу для вас сделать.

- Я думаю совершенно противное, - возразил с притворным хладнокровием Андреевич, - товарищи мои надеются на вас, и их надежды основываются на ваших собственных словах; вы не раз говорили о преданности и любви к вам своих подчиненных, о готовности офицеров и солдат следовать за вами повсюду; итак, вам легко возбудить их к мятежу.

- Вы ошибаетесь, - отвечал Швейковский, - меня ненавидят и офицеры и солдаты.

Андреевич, пораженный сим ответом, не знал, что говорить, и, наконец, видя, что уговаривать полковника, значит понапрасну терять слова и время, после долгого молчания сказал:

- Вы видите, что я приехал к вам безо всего, в одной шинели; вы знаете, куда и зачем я еду; на каждом шагу я должен подвергаться опасности быть арестовану... Итак, дайте мне пару пистолетов или солдатское ружье: в моем положении необходимо иметь что-нибудь для обороны.

Швейковский ему и в этом решительно отказал, говоря:

- Не ожидайте от меня ничего.

Андреевич, раздраженный таким поведением, сказал с негодованием:

- Успокойтесь, г. полковник, я вижу, вы бледны как смерть; успокойтесь, я вас оставлю, - и с этими словами удалился.

Из Радомысля Андреевич спешил в Житомир: там он надеялся увидеться со славянами и решиться на какие-нибудь меры. Приезд Андреевича обрадовал житомирских членов. Они ему сказали, что Муравьев 25 декабря уехал в Траянов, и требовали от него, чтобы он тотчас ехал по следам и старался бы его догнать, между тем как они будут стараться дать знать во все полки о начале восстания.

В Траянове Андреевич узнал, что С. Муравьев поехал в Любар, почему, не останавливаясь ни на одну минуту, он пустился в дорогу. За несколько верст от Любара лошади его выбились из сил. К счастью, какой-то польский извозчик ехал той же дорогою и, видя затруднительное положение незнакомого ему офицера, предложил Андреевичу место в своей повозке и довез его очень скоро до Любара.

Приехавши туда, он тотчас пошел к командиру Ах-тырского полка, думая, если он и не застанет у него С. Муравьева, то, по крайней мере, получит от него прикрытие для артиллерии, которая квартировала от Любара очень близко, и что Артамон Муравьев, вероятно, начнет восстание. Пришедши к нему, Андреевич узнал, что С. Муравьев и Бестужев уехали. Тогда он объявил Артамону Муравьеву, что должно начать восстание, что в 9-й дивизии непременно будут действовать, и что он, с своей стороны, обязан вывести свой полк. Артамон Муравьев отвечал, что он не может ничего сделать, приводя те же причины, которые он представлял лично С. Муравьеву. Андреевич, видя, что он отказывается, возразил с жаром:

- По крайней мере, дайте мне, полковник, один эскадрон гусар: я пойду с ним в артиллерийские роты и там начнем действие.

Муравьев решительно отказался дать ему какое-либо пособие, говоря:

- Поезжайте куда хотите.

Андреевич представлял ему, что он не может никуда ехать; что из 25 рублей серебром, данных ему черниговскими офицерами на наем лошадей, остался у него один рубль; что у него нет паспорта, ни вида, кроме одной подорожной, и то на имя Сухинова, что он везде затрудняется лошадьми, и что даже он не только не имеет способа догнать С. Муравьева, но даже выехать из Любара...

- У меня нет денег: я десять тысяч дал С. Муравьеву, когда он от меня уезжал, и мне нечем вам пособить.

- Дайте мне гусар, мне не надо ваших денег, - сказал с досадою Андреевич, - я приехал к вам не за деньгами, а за гусарами. Дайте мне гусар, мне нужны ваши солдаты и офицеры! - повторил он несколько раз в совершенном отчаянии.

- В последний раз говорю вам, что ваше требование не может быть исполнено: мой полк не готов, - возразил полковник и вышел в другую комнату. Через несколько минут он возвратился и, подавая Андреевичу 400 руб., сказал:

- Я знаю, что у ротмистра Малявина продается лошадь; купите ее за эти деньги и поезжайте верхом скорее, вслед за Муравьевым и Бестужевым. Прощайте, я ничего не могу для вас сделать.

Замешательство Андреевича увеличивалось более и более, он не знал, что делать: скакать верхом зимою до Василькова почти 200 верст ему казалось невозможным; но, видя, что Артамон Муравьев решительно отказывается поддержать славян восстанием, решился ехать, взял деньги и спешил к ротмистру Малявину. Пришедши туда, он застал у Малявина многих офицеров, из коих некоторые были члены Южного общества, принятые Бестужевым-Рюминым. После обыкновенных приветствий Андреевич обратился к хозяину:

- Я слышал от вашего полковника, - сказал он, - что вы продаете лошадь, которую цените в 400 руб.; я даю вам сию сумму без торга, не видавши лошади.

Громкий смех всех присутствующих был ответом на сие предложение. Андреевич удивился.

- Полковник давно знает, что я мою лошадь иначе не продаю как за 800 руб., - отвечал Малявин, - вы напрасно ему поверили.

Андреевич, огорченный неудачею, объяснил офицерам, принадлежавшим к Обществу, цель своей поездки, рассказал им свое свидание с Швейковским, с Арт. Муравьевым и их отговорки. Гусары слушали Андреевича с величайшим чувством негодования; когда же он кончил, то ругательства и проклятия посыпались на малодушных, но гнев их кончился одними словами. Они не могли приступить тотчас к действию; полк их был разбросан по деревням.

- Солдаты наши не приготовлены, - говорили они, - и большая часть офицеров ничего не знает; полковой командир никогда не говорил нам о намерениях Общества и не имел никаких сношений с нами; поэтому мы сами оставались в таком бездействии и не думали приготовлять подчиненных.

Андреевич, видя, что все надежды его исчезли, убедился, что нет надобности ехать в артиллерийские роты без требуемого его товарищами прикрытия, решил ехать по следам С. Муравьева, стараться догнать его и, приехав с ним в какой-нибудь полк, начать восстание. Ротмистр Семичев и другие члены Южного общества были согласны с сим мнением Андреевича и советовали ему немедленно ехать в Васильков. Семичев просил сказать С. Муравьеву, если он начнет восстание и если Ахтырский полк будет послан для усмирения мятежа, то все офицеры за долг поставляют соединиться с ним и станут действовать за общее дело. Поручик Никифораки сам побежал искать лошадей и вскорости возвратился с нанятым им евреем, который взялся доставить Андреевича в Васильков за неимоверно высокую плату. Делать было нечего: Андреевич тотчас согласился и - снова пустился в дорогу.

Отъехав верст 40 от Любара, под самым селением Пятками , извозчик его сбился с дороги. Ночь была очень темная; порывистый ветер, начавший дуть с вечера, поднял сильную метель. Андреевич не имел на себе никакой теплой одежды; одна офицерская шинель сверх мундира не могла защитить от пронзительного холодного ветра. Поле было ровное и не представляло никакой защиты. К счастию, лошади сами собою набрели на крестьянскую избу, где жили майданщики (делающие селитру). Эта нечаянность спасла ему жизнь. Обогревшись и дав отдохнуть измученным лошадям, Андреевич поскакал проселочными дорогами прямо в Васильков, но приехав в сей город 31 декабря, он не застал уже Черниговского полка, который выступил в поход.

Город был в величайшем страхе и никто не принимал приезжающих к себе на квартиру; местное начальство замечало за всеми подозрительными людьми. Угрожаемый каждую минуту попасть в руки правительства, Андреевич спрятался к одному еврею, который согласился его принять в дом за несколько рублей серебром. Потом просил он его достать ему лошадей, чтобы догнать Черниговский полк; еврей старался сыскать, но не мог, хотя Андреевич обещал ему тотчас заплатить вдесятеро. Видя невозможность оставаться в Василькове, он решился выйти из города пешком. В дальней деревне, в стороне от большой дороги, нанял у крестьянина пару лошадей и поехал в Киев. Он старался доехать туда как можно скорее, поспешая объявить всем киевским членам о действиях С. Муравьева.