ИНКВИЗИЦИЯ. ДО ИНКВИЗИЦИИ

ИСТОКИ

В своих потугах во что бы то ни стало оправдать преступную деятельность инквизиции, Жозеф де Местр писал, что она, подобно всем институтам, созданным для свершения великих дел, «возникла неизвестно как» (Maistre J. de. Considerations sur la France suivi de 1'essai sur le principe generateur des constitutions politiques, et des lettres a un gentilhomme russe sul l'Inquisition Espagnole, p. 285.) Между тем не для «великих дел» была создана инквизиция и причины, вызвавшие ее появление, вовсе не загадочны, они кроются в самой социальной сущности христианской религии и церкви, надклассовой по своей теории, апеллирующей к обездоленным массам, составляющим основной контингент верующих, но на практике служащей интересам эксплуататорских классов.

Одна из особенностей христианства состоит в том, что его всегда раздирали острейшие противоречия, в начальный период - в виде ожесточенной борьбы между различными направлениями, а позже - между господствующим течением, возглавлявшимся церковной верхушкой, и оспаривавшим ее истинность и «праведность» бесчисленным количеством самых разнообразных оппозиционных течений, которые отражали настроения обездоленных масс и объявлялись этой верхушкой незаконными, еретическими. Связав свою судьбу с эксплуататорскими классами общества и их государством, церковь отвергла мечту ранних христиан о построении «божьего царства» на земле и стала освещать социальное неравенство, призывала страждущих и угнетенных примириться со своим положением, обещая за это загробное воздаяние. Такова одна из важнейших причин, порождавших на протяжении столетий самые разнообразные христианские ереси, оспаривавшие авторитет и власть церкви и освещавшийся ею эксплуататорский общественный строй. Поэтому ересь, точно неотступная тень, следует за церковью на всем протяжении ее истории. Она многолика и неистребима. Ее нельзя было победить ни уговорами, ни угрозами, ни заклинаниями, ее не удавалось уничтожить ни огнем, ни мечом.

Ересь - это всегда оппозиция господствующей церкви. Эта последняя, опасаясь потерять власть, естественно стремится всеми силами и любыми средствами искоренить, уничтожить ересь.

Отражая в различные исторические эпохи противоречивые интересы социальных групп и прослоек, ереси выступали как против церковной иерархии, так и против несправедливости господствующего эксплуататорского строя, с которым церковь была неразрывно связана. Ереси были своеобразной формой классовой борьбы, характерной для средних веков, для феодального мира, мыслившего только религиозными категориями. Ереси выражали взгляды той или другой прослойки горожан или крестьян, национальные или местные интересы.

На эти несхожие и часто беспощадно боровшиеся не только с официальной церковью, но и друг с другом ереси каждая эпоха накладывала свой собственный особый отпечаток, уготавливала им различные судьбы.

Религиозная нетерпимость зарождается с первыми христианскими общинами в атмосфере той борьбы, которую они вели, с одной стороны, между собой за завоевание приверженцев, а с другой стороны - за право на существование в римском государстве.

Первые христианские общины, разбросанные по обширной Римской империи, представляли пестрый конгломерат самых различных школ и направлений. Об этом можно судить и по большому количеству разноречивых евангелий и посланий, имевших хождение среди ранних последователей христианства.

Борьба велась среди них за и против сохранения демократического устройства христианских общин, за и против признания существующего общественного строя, за и против окончательного разрыва с иудейством, из среды кото­рого христианство вышло и жесткая обрядность которого сдерживала распространение новой религии среди так называемых язычников.

Отголоски внутренней борьбы в раннем христианстве мы находим в Новом завете. В наиболее ранних христианских общинах была распространена вера в то, что «царство божие» на Земле наступит в самое ближайшее время. «Истинно говорю вам,- читаем в Евангелии от Матфея,- есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят сына человеческого, грядущего в царствии своем» (Мф. 16:28). Можно себе представить, какой энтузиазм, какой прилив энергии и фанатизма вызывали подобные радужные обещания среди последователей христианства.

Однако проходили годы, десятилетия, одно поколение христиан сменялось другим, а эти обещания не осуществлялись, «милленниум» - тысячелетнее царство - не наступал. Верующие осаждали своих проповедников, требуя объяснить, когда же это наступит. Те же им отве­чали, судя по Деяниям апостолов: «Не ваше дело знать времена или сроки» (Деян. 1:7).

Подобного рода ответы не могли удовлетворить недовольных. Руководители христианских общин стремились всеми имевшимися в их распоряжении средствами избавиться от подобного рода «ропотников», ссылаясь на соответствующие места Нового завета.

В Евангелии от Иоанна Христос говорит сомневающимся, непослушным: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин. 15:6). Этот пассаж в особенности был дорог инквизиторам, ибо оправдывал использование костров, венчавших аутодафе.

Столь же нетерпимы к инакомыслящим и апостолы. Во Втором послании апостол Павел грозит недовольным жесточайшими карами, на что также будут ссылаться впоследствии инквизиторы для оправдания своих преступных деяний. Петр как бы предвидит, какие острые формы приобретет со временем борьба различных течений в христианстве, когда он пишет: «Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их господа, навлекут сами на себя скорую погибель» (2 Пет. 2:1). Бог, предупреждает Петр, так же беспощадно, как он карал падших ангелов, будет карать еретиков, «а наипаче тех, которые идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших» (2 Пет. 2:10). Говоря о таких людях, Петр не стесняется в «острых» выражениях. Он уподобляет их псам, возвратившимся к своей блевотине, и свиньям, валяющимся в грязи. «Это,- говорит разгневанный апостол,- безводные источники, облака и мглы, гонимые бурею: им приготовлен мрак вечной тьмы» (2:17). Христианской кротостью здесь даже не пахнет.

Такие же высказывания против «ропотников» и «ругателей» мы находим и в соборном послании св. Иуды. Напомнив, как господь расправлялся огнем и мечом с ослушниками в Ветхом завете, Иуда угрожает: «Так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокие власти» (Иуд. 1:8).

Не менее строг по отношению к инакомыслящим и апостол Павел. В Послании к галатам он предупреждает: «Но если бы даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1:8).

В Первом послании к Тимофею Павел ополчается против «бесовских» ученых аскетов, «запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением» (1 Тим. 4:3). Там же он сообщает, что предал сатане Именея и Александра, дабы они «научились не богохульствовать».

Во Втором послании к Тимофею с еще большей остротой звучат те же мотивы нетерпимости. Павел наставляет своего сторонника, что недалеко то время, «когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4:3-4). Более того, Павел сообщает, что он уже сам становится жертвой этих лжеучителей. Он призывает Тимофея к энергичным действиям: «Проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай... Будь бдителен во всем» (2, 5).

Это «прямо по Дарвину,- как отмечает Энгельс,- борьба за идейное существование» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 314.) заканчивается победой епископального направления, выражавшего настроения и интересы наиболее богатой и влиятельной прослойки верующих, тесно связанной с римской знатью. Оппозиционные элементы изолируются и подавляются путем отлучения; вместо разобщенных первоначальных христианских общин возникает централизованная церковная организация, возглавляемая епископами, главенствующую роль среди которых с течением времени начинает играть римский епископ - папа.

Влияние христианства растет вглубь и вширь, одновременно в него вливаются мощные эллинистические и восточные течения, привносящие с собой элементы враждебных христианству «языческих» учений и верований. Возникают и новые ереси. Самые опасные в середине II в. были ереси гностиков и монтанистов, против которых в первую очередь ополчается образовавшаяся церковная иерархия.

Гностики пытались объединить христианство с эллинскими мистическими учениями.

Иное содержание имело монтанистское учение, названное так по имени его основателя Монтана. Оно продолжало эгалитарные и аскетические традиции раннего христианства.

Борьба против этих учений происходила в сложной обстановке, в которой периоды открытой - «легальной» - деятельности церкви чередовались с периодами преследований как против нее, так и других христианских учений, с которыми она боролась. В силу указанных обстоятельств борьба эта велась мирными средствами. Следуя апостольской традиции, враждующие стороны, не стесняясь в выражениях, поносили и обвиняли друг друга во всевозможных нарушениях христианского вероучения, в различного рода пороках - в обмане, лжи, клевете, корыстолюбии, алчности, разврате, короче - во всех смертных грехах.

Писания гностиков, монтанистов и других еретиков были уничтожены церковью и не дошли до нас. Что же касается полемических приемов сторонников церкви, то о них можно получить представление по сочинению «Обличение и опровержение лжеименного знания (пять книг против ересей)» епископа Лионского Иринея, жившего во «торой половине II в.

Ириней считает гностиков и монтанистов вероотступниками, а поэтому «сынами дьявола и ангелами лукавого», «ворами и разбойниками». Согласно Иринею, как отец лишает непослушных сыновей наследства, так и бог отвергает и лишает благодати всех, кто ему не повинуется.

В полемике с монтанистами Ириней рьяно защищал законность правительства империи, доказывая, что оно, как и всякое земное правительство, установлено богом, «чтобы, боясь человеческой власти, люди не поедали друг друга подобно рыбам, но посредством законодательства подавляли разнообразную неправду народов» (Сочинения святого Иринея, епископа Лионского. М., 1871, с. 645.)

Правда, Ириней вынужден признать, что не всякое правительство действует в интересах своих подданных.

«Некоторые цари,- пишет он,- даются для устраше­ния, наказания и укорения, иные для обольщения, поношения и высокомерия, как того достойны (подданные.- И. Г.)...» (Сочинения святого Иринея, епископа Лионского. М., 1871, с. 646.) Однако, предупреждает своих противников Ириней, не людям судить своих царей, а богу, который каждому из них воздает по заслугам. Защита Иринеем императорской власти не спасла его самого от расправы, жертвой которой он стал во время массовых преследований христиан.

В борьбе с враждебными течениями епископальная церковь укрепляла свои позиции, формулировала свое собственное вероучение, укрепляла свою организацию. В известной мере это относилось и к еретикам, но в конечном итоге все преимущества оказывались на стороне победителя, т. е. церкви. Полемика с еретическими богословами породила пропагандистскую - апологетическую - литературу, которая стремилась укрепить влияние церкви. С распространением христианства в нем все более укреплялись консервативные элементы, проповедовавшие повиновение властям и рабовладельцам. Призывы к повиновению встречаются уже в раннехристианской литературе, что свидетельствует о настойчивом стремлении руководителей общин убедить низы верующих воздержаться от насильственных действий и повиноваться государству и своим господам. С возникновением церковной организации эти призывы звучат все более настойчиво. Епископы, связанные с богатыми семьями империи, всячески подчеркивали мирный характер христианского учения, настаивали на «непротивлении злу», уверяя, что христианство победит не путем насильственного свержения господствующего несправедливого порядка, а при помощи нравственного, духовного совершенствования, праведной жизни, соблюдения церковной обрядности. Возможно, что эта непротивленческая проповедь рассматривалась некоторыми христианскими руководителями как тактический ход, усыплявший недоверие правящих кругов империи. Политический опыт побуждал христианских руководителей к тактике «мирного проникновения». Насильственные действия против господствующего порядка сулили только поражение.

И все же как ни старалось епископальное руководство церкви усыпить бдительность императорской власти своими верноподданническими заявлениями, сам факт возникновения широко разветвленной и дисциплинированной церковной организации, претендовавшей на руководящую роль в обществе, не мог в конечном итоге не вызвать против нее репрессивных мер. Во второй половине III в. императорская власть пытается, используя террор, сломить чуждую ей церковную организацию, завладеть ее богатствами. Но христианство пустило уже слишком глубокие корни, чтобы его можно было выкорчевать с помощью одной грубой силы. Преследования только способствуют сплочению христиан, сглаживанию внутренних противоречий, затуханию догматических споров, очищению рядов верующих от неустойчивых, малодушных элементов, отрекающихся от своей веры под угрозой репрессий.

Убедившись, что террором не сломить сильную к тому времени церковь, императорская власть меняет тактику и приходит к соглашению с церковной верхушкой. Соглашение стало возможным потому, что само христианство проделало к этому времени (конец III - начало IV в.) большую эволюцию, превратилось из религии рабов и угнетенных в религию, оправдывающую рабство и угнетение. Императорская власть нашла для себя выгодным прийти к соглашению с церковью и опираться на ее поддержку. В 311 г. император Галерий издает эдикт о веротерпимости. Два года спустя, в 313 г., император Константин Миланским эдиктом уравнял христианскую церковь в правах с другими распространенными в империи культами.

Эдикт Константина положил начало союзу христианской церкви с государством. В связи с новым положением в церкви возникли новые противоречия, появились новые ереси. Духовенство апеллировало к императору, который, оставаясь язычником, стал выступать в роли, как он говорил, «епископа внешних дел церкви» - верховного арбитра при решении внутрицерковных споров.

Один из таких споров при Константине касался отношения к отступникам, главным образом из состоятельных христиан, которые во время гонений (при императоре Деции в 249-250 гг.) по трусости или из желания сохранить состояние отрекались от христианской веры, выдавали «священные» книги властям для сожжения или откупались от репрессий, в то время как другие предпочитали мученическую смерть отступничеству. Эти люди - их называли «падшими» или «предателями» - хотели теперь вернуться в лоно церкви. Большинство римского духовенства, связанного с богатыми христианами, выступило за прием отступников, меньшинство - ригористы во главе с римским епископом Новатианом - высказались против возвращения в церковь «падших». Новатиан, отстраненный от своего поста и осужденный за свои взгляды поместными соборами, нашел поддержку в христианских общинах Северной Африки. Значительная часть клира этой римской провинции под руководством епископа Доната требовала для «падших», желавших вернуться в лоно церкви, повторного крещения. Движение донатистов поддерживалось демократическими кругами верующих.

Радикальное крыло донатистов - циркумцеллионы (странствующие, бродячие), они же агонистики - громили крупные поместья, освобождали рабов, нападали на ростовщиков, господ и епископов. Официальная церковь, опираясь на императорскую власть, в течение столетия безуспешно пыталась подавить донатистское движение. Призыв донатистов возвратиться к традициям раннего христианства находил более широкий отклик среди христиан Северной Африки, чем призывы римской иерархии подчиниться императорской власти.

Новые ереси возникли в процессе и в связи с выработкой основ христианского вероучения. В начале IV в.- это прежде всего арианская ересь. Арианство зародилось в Египте, его основоположником был александрийский священник Арий, живший во второй половине III - начале IV в. Арий находился под влиянием античной философии. Он считал, что Иисус Христос - существо не предвечное, а сотворенное богом, он подобен, но не равен богу.

Несмотря на осуждение арианства Никейским (325) и Константинопольским (381) соборами и жестокие преследования, арианство еще долго оказывало свое влияние на христологические споры.

В V в. возникла несторианская ересь, основателем которой был Несторий, патриарх Константинопольский. Он считал, что в Христе - два отдельных лица, божественное и человеческое, что сын божий соединился с человеком Иисусом. Следовательно, Иисус Христос был обыкновенным человеком, а мать его не богородицей, а человекородицей, так как родила человека, а не сына божия. Учение Нестория было признано еретическим и осуждено на III вселенском соборе в Эфессе в 431 г. Против несториан начались гонения, вынудившие многих из них бежать за пределы империи.

На том же Эфесском соборе была осуждена пелагианская ересь, зачинателем которой был британский монах Пелагий (около 360 - около 418), отрицавший церковную доктрину о первородном грехе. Он утверждал, что верующие могут спастись по своей воле помимо церкви. После осуждения Пелагия возникла «полупелагианская» ересь - попытка примирить учение Пелагия с церковью, но и она была осуждена, а ее сторонники подверглись преследованиям.

В IV в., кроме арианства, много хлопот доставило церкви манихейское дуалистическое учение, возникшее столетием раньше в Иране и быстро распространившееся в Азии и Европе.

Основателем манихейства считается перс Мани (около 215-276), обвиненный в ереси и казненный иранским шахом. Манихеи проповедовали, что в мире происходит постоянная борьба света и тьмы, бога и дьявола, что окружающий мир - воплощение зла и задача человека - содействовать торжеству света. Эту цель можно достигнуть, по учению манихейства, соблюдением аскетизма, безбрачия, отрицанием богатств и даже частной собственности. Такой праведный образ жизни был обязателен только для «избранных» - манихейских монахов, в число которых рядовые верующие вступали на старости лет.

Манихейство пустило глубокие корни, особенно в Византийской империи, где одна из его разновидностей - павликианство, вопреки преследованиям, сохраняло свои позиции еще в IX в.

Мы перечислили далеко не все ереси, которые раздира­ли как раннее, так и позднейшее христианство. Под внешней религиозной оболочкой борьба велась за вполне материальные интересы людей, различных общественных классов.

Церковная иерархия, интересы которой отождествлялись с эксплуататорскими классами, всегда вела ожесточенную борьбу с ересями.

Однако неспособность справиться с ними мирными средствами все больше убеждала церковных иерархов в необходимости применения к ним насильственных мер воздействия.

Одним из первых богословов, обосновавших необходимость применения к еретикам силы, вплоть до их физического уничтожения, был Августин (354-430), «доктор церкви», крупнейший христианский теолог периода раннего феодализма, возведенный церковью в ранг блаженных и почитаемый ею по сей день как непреложный богословский авторитет.

Августин в молодости был сторонником манихейства.

Отказавшись впоследствии от своих еретических взглядов, он повел энергичную борьбу против донатистов, ариан, ма-нихеев, пелагианцев и последователей других еретических учений, раздиравших в то время христианский мир.

Взгляды Августина на борьбу с еретиками претерпели три стадии. Вначале он пытался как бы средствами пропаганды - путем богословской полемики - переубедить донатистов и других вероотступников. Затем стал рекомендовать относиться к ним с «ограниченной строгостью» (temperata severitas), т. е. применять к ним всякого рода репрессии, за исключением пыток и смертной казни. Под конец Августин стал ратовать за применение всех средств воздействия к еретикам, включая пытки и казнь, чем вполне заслужил «славу» первого «идеолога» инквизиции. Как же аргументировал этот «доктор церкви» необходимость принятия крутых мер по отношению к еретикам? Аргументы его были двоякого вида: церковные и мирские. Ссылаясь на уже цитированные нами места Ветхого и Нового заветов о расправах с вероотступниками, Августин делал следующий вывод: христианская любовь к ближнему обязывает не только помогать вероотступнику спасти самого себя, но и принуждать его к этому, если он добровольно отказывается отречься от своих пагубных воззрений.

Августин уподоблял еретиков заблудшим овцам, а церковников - пастухам, обязанность которых вернуть этих овец в стадо, пуская в ход, если надо, кнут и палку. Нет необходимости казнить заблудшую овцу, достаточно ее высечь, чтобы как следует проучить.

Порка не такое уж строгое наказание, ведь порют же своих непокорных детей родители, непослушных учеников - учителя, и даже епископы, возглавляющие светские суды, присуждают к порке обычных правонарушителей.

Законно с этой целью применять и пытки, наносящие вред всего лишь грешной плоти - «темнице души», если с их помощью можно возвратить еретика на путь истинный.

Если, согласно библейскому учению, неверная жена подлежит наказанию, то с тем большим основанием подлежит наказанию изменяющий церковным догматам вероотступник. Неважно, уверял Августин, что еретик откажется от своей ложной веры из-за страха перед наказанием,- «совершенная любовь в конечном итоге победит страх». Церковь вправе заставить силой своих блудных сынов вернуться в ее лоно, если они заставляют других губить свои души.

Логический вывод из такого умствования: лучше сжечь еретика, чем дать ему возможность «костенеть в заблуждениях». «Они (еретики.- И. Г.),- писал Августин,- убивают души людей, в то время как власти только подвергают пыткам их тела; они вызывают вечную смерть, а потом жалуются, когда власти осуждают их на временную смерть» (Vacandard E. The Inquisition. A critical and historical study of the coercive power of the church. New York, 1940, p. 15.) По Августину, наказание ереси - не зло, а «акт любви».

Исчерпав таким образом богословские аргументы в пользу своего тезиса и как бы сомневаясь в их убедительности, Августин переходит к рассмотрению этой проблемы с прагматической точки зрения. О действенности мер судят по их результатам. Применять насилие к вероотступникам церкви выгодно, ибо это приносит желанный результат. Угроза пыток и смерти ставит вероотступника перед выбором: пребывать в своем заблуждении, пройти «через горнило мучений» и лишиться жизни или «стать умнее» - отречься от ложных учений и вернуться в лоно церкви. Многие еретики избегают сделать такой выбор из-за свойственной людям в делах веры нерешительности или опасе­ний заслужить презрение своих единоверцев. Чтобы решиться, им нужен толчок, коим и является применение «сильных лекарств», рекомендуемых этим «доктором церкви».

Средневековые инквизиторы ссылались на авторитет Августина, стремясь оправдать пытки и костры. Однако современные апологеты церкви пытаются смыть с Августина черное пятно предтечи инквизиции.

Один из таких «обелителей» Августина англичанин У. Дж. Спарроу-Симпсон рассуждает так: «Трудно быть более антиисторичным и более несправедливым, чем представляя Августина преждевременно родившимся Торкве-мадой. То, что его несчастное ошибочное толкование библейских слов явилось убийственным прецедентом и привело к печальным последствиям, к сожалению, как это ни больно признать,- правда. Но Августин не единственный великий мыслитель, который не смог предвидеть всех последствий своего учения, последствий, которые, можно смело сказать, никто другой не осудил бы столь решитель­но, чем он сам» (Sparrow-Simpson W. I. The Letters of St. Augustine. London, 1919, p. 113-114.)

Сказать можно все что угодно. История же инквизиции показывает, что подобного рода «теоретики» редко меняют свои изуверские взгляды, их не пугает «практика»; муки еретиков только услаждают душу этих праведников, для которых конечная цель все, а кровь, пролитая во имя ее,- ничто...

Спарроу-Симпсон и ему подобные прекрасно знают это, и если они с таким усердием выгораживают Августина, то только для того, чтобы сузить инквизицию до ее средневековых рамок, доказать, что она была хотя и прискорбным, но всего лишь случайным эпизодом в истории церкви, в то время как в действительности она, вплоть до самого последнего времени, была неотъемлемым и постоянным атрибутом ее деятельности.

Августин не был одинок в своей проповеди крестового похода против еретиков. Его современник «святой» Иеро-ним (около 342-420) призывал во имя спасения души умертвить Вигилянция, пресвитера Аквитании, которого обвинил в отрицании культа реликвий святых и мучеников. Иероним доказывал, что такое проявление рвения в деле защиты «божьего дела» не есть жестокость, ибо покарание грешника является лучшей формой благочестия; оно ведет через смерть тела к спасению, бессмертию души. Христианская церковь, став союзницей императорской власти, опиралась на ее помощь в подавлении своих соперников - языческих и других культов и внутренней оппозиции - многочисленных еретических течений. По ее наущению римский император Феодосии I (379-395), при котором христианство было признано государственной религией, запретил языческие культы и конфисковал земли языческих храмов в пользу христианской церкви. Благодарная церковь провозгласила его «великим».

В 382 г. Феодосии I издал ряд эдиктов (указов) о преследовании манихеев (и язычников), согласно которым они присуждались к смертной казни, а их имущество подлежало конфискации в пользу государства. Закон обязывал префектов преторий назначать инквизиторов (следователей) и доносчиков (тайных агентов) для розыска потайных манихеев.

Закон против манихеев является как бы прообразом будущей инквизиции. Впервые в истории империи последователи негосударственного религиозного культа возводились в степень государственных преступников и учреждался специальный тайный следовательский аппарат с неограниченными полномочиями для их выявления и наказания.

Впоследствии, когда возникнет инквизиция, церковные апологеты будут для ее оправдания ссылаться именно на этот закон.

С переносом столицы империи в Константинополь (в 330 г.) Италия постепенно становится западной окраиной государства, которую стремятся разорить и покорить воинствующие племена, наступающие из глубин Европы. Их заветная мечта: дойти до Рима и завладеть его несметными богатствами. Между тем империя уже не обладала достаточной вооруженной силой, чтобы обезопасить Вечный город от набегов варварских орд. Постепенно главной фигурой в Риме становится римский епископ - папа, в руки которого перешла политическая и экономическая власть в городе. Пребывание императора в далеком Константинополе, связь с которым все больше и больше затруднялась (на дорогу между старой и новой столицей уходило 3 месяца), а затем окончательное разделение империи в 395 г. на Восточную (Византию) и Западную империи было на руку папе римскому. Когда варвары подходили к стенам города, папа вступал с ними в переговоры, «умиротворял» их. (Это не помешало варварам дважды - в 410 и 452 гг.- взять Рим, ограбить и разорить его.)

Авторитет и положение римского епископа (папы) еще больше укрепились в конце V в., когда Западная Римская империя перестала существовать. Варвары, унаследовавшие ее, принимают религию побежденных. Они считаются с папой римским, а не с императором. Король франков Хлодвиг (481-511) принял христианство и провозгласил себя защитником римской церкви. Однако понадобится еще два с половиной столетия, чтобы папа римский прибавил к своей церковной тиаре корону светского правителя. Это произошло в 756 г., когда франкский король Пипин Короткий (741-768), коронованный в 754 г. папой Стефаном III, после разгрома лангобардов отдал папе отвоеванные у них земли: почти всю Северную и Центральную Италию, включая Венецию, Парму, Мантую, а также остров Корсику. Теперь папа обладал значительной частью Италии, Сицилией, ему принадлежали, кроме этого, обширные земельные владения в Испании.

Возвышение папства совпало с подавлением последней раннесредневековой ереси - адопционистов, возникшей в Испании в VIII в. Сторонники этого учения утверждали, что Христос по своей человеческой природе был сыном божьим только по усыновлению (adoptio). Собор, созванный папой Львом III в Риме, предал еретиков анафеме, и вскоре эта ересь перестала существовать.

В условиях феодализма церковь в странах Западной Европы приобрела огромную власть и несметные богатства. Она превратилась, по словам Энгельса, в наиболее общий синтез и наиболее общую санкцию существующего феодального строя (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 361.) Крупные феодалы-эксплуататоры становились церковными иерархами и наоборот. Вся умственная жизнь общества оказалась под контролем церкви. Оппозиционные, эгалитарные устремления, принимавшие в IV-V вв. форму ересей, теперь были загнаны в прокрустово ложе монашеского движения, отшельничества, отказа от активного воздействия на окружающий человека мир. Железные тиски феодального порабощения казались вечными и незыблемыми крестьянским массам. Оставался только один выход, одна надежда: бежать в другой мир - мистический, мир религиозных грез и сновидений.

Феодальный порядок, укрепившийся с благословения церкви и при ее прямом участии, зиждился, как и предшествующий ему рабовладельческий строй, на порабощении и эксплуатации народных масс. Когда в недрах феодального строя станут возникать новые общественные отношения и народные массы в лице крестьян и горожан пробудятся от вековой спячки и вновь придут в движение, их гнев будет направлен в первую очередь против духовенства - епископов, аббатов, монахов, которые вели привольную жизнь за счет народа, освящали социальный гнет, погрязли в пороках, против нового Вавилона - католического Рима, против нового Антихриста - папы римского. И тог­да возникнут новые ереси, и тогда для борьбы с ними будет создана «святая» инквизиция...