![]() |
|||
![]() |
ПОИСК: |
||
![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
ПРАВО УБЕЖИЩАВыслушав мой рассказ, Мнесилох взял бороду и закусил ее зубами — верный признак волнения. — Уже вторая ночь идет! Что же ты вчера молчал? Что я мог ему ответить? — Ну ладно,— сказал Мнесилох. — Стоит ли теперь разбирать, почему у осла уши длинные? Давай искать Фемистокла. — А что его искать? Вот он, Фемистокл, — в доме стратега, да пойди его возьми! — Братец, — обратился Мнесилох к часовому, — сослужи службу старику инвалиду. Доложи Фемистоклу или кому-нибудь из стратегов, что есть срочное дело... Часовой оставался нем и бесстрастен. — У, — проворчал Мнесилох, — если у тебя есть дело ко псу, называй его «братец». Но и укоры не действовали на часового. — Терей! — вдруг закричал Мнесилох. — Тереюшка, голубчик! — и зашептал мне обрадованно: — Вон в дверях, видишь? Начальник караула, он из деревни Лакиады. Я у него прожил месяц в прошлом году. Тереюшка, Тере-ей! К нам подошел щеголеватый десятник с подстриженной бородкой. — А, старина, здравствуй! Ну что тебе? — Терей, да вознаградит тебя Афродита, наклони-ка ухо! Терей благосклонно кивал в ответ на шепот Мнесилоха, потом удалился. Через некоторое время он вновь показался и издали стал делать нам знаки. — Пойдем, — заторопился Мнесилох. — Он приглашает нас зайти с черного хода. У черного хода также стояли воины и горел факел, но зевак и просителей не было. На крыльце виднелась грузная фигура Фемистокла. Когда мы поднялись к нему, воины отступили на почтительное расстояние. — Поздно спохватился, мальчик, — покачал головой Фемистокл, услышав мой рассказ. — Птички могли упорхнуть, — вторил ему Мнесилох. — Дом Лисий — в Ламитрах, — размышлял стратег. — Сейчас пошлем туда отряд, только едва ли он сидит дожидается... — А Эсхил, а Килик? — спросил Мнесилох. — Старик, старик! — укоризненно произнес Фемистокл. — Хорошо ли ты выслушал рассказ мальчика? Повернулся ли у тебя язык обвинять Зсхила? — Да, да... — согласился Мнесилох. — Эсхил исполняет завет старого поэта: Хитрить, как лиса, человеку стыдно, Сумой переметной быть не следует... — А Килик? — продолжал раздумывать Фемистокл. — Килик неприкосновенен как жрец. Возьмешь его — Ареопаг все равно велит освободить, а шуму лишнего будет много... Вот что скажите, друзья: а не замечали ли вы чего-нибудь еще подозрительного в жизни Килика? Неожиданно я вспомнил: Килик дверь навесил! Новую дверь, свежеоструганную, на бронзовых петлях! Нужно сказать, что афиняне никогда не делают дверей при входах в жилые дома — вешают ковер или драпировку, и только. — Ага, — кашлянул Фемистокл. — Все ясно. Быстроглазый ты, Алкамен, сын рабыни! Идите в театр и сидите там потихоньку, а мы сделаем все остальное. И он еще раз в знак одобрения потрепал кудряшки моих волос. — Все тебя хвалят, — говорил Мнесилох, когда мы, спотыкаясь, брели в потемках к театру. — И меня бы хвалили, если бы я голову не прогулял. Ведь я в твои годы учился даже, зубрил «Илиаду», в хоре мальчиков пел гимны «Паллада — в бою нам защита» и «Клич громогласный». Родители ведь мои были люди знатные. Они нанимали мне учителя, твердили ему: «Учи его, пори его!» Я же вместо этого склонялся к другому учению; бывало, кричу поварам: «Вон птичка, весна пришла!» Повара: «Где, где?» А я пирог с вареньем цап — и был таков! — Мнесилох тяжело вздохнул и сильнее застучал палкой по булыжнику. — Вот, сынок... А потом настала другая школа: был я торговцем, был и разбойником морским, был рабом в Персии, потом бежал и воином был... А жизнь прошла. Голова стала белее крыльев лебединых. Теперь что надо старику? Крышу над головой, ячменный отвар, меховую накидку, мягонький плащ. Да чтоб кто-нибудь поясницу мне растирал, охал бы надо мной... Фантазия моя заработала: — Ничего, Мнесилох. Я непременно свершу что-нибудь великое, необыкновенное. Стану знатным, возьму тебя к себе, будет у нас дом — полная чаша, богатства будут, рабы... Мнесилох засмеялся: — Сам еще из рабов не вышел, а уж о рабах мечтаешь? Я прикусил язычок. О, старый демократ Мнесилох! Долго сидели мы в моей каморке. Ночь была непроглядна и беззвучна. Ни лязга металла, ни шороха шагов, ни шепота. Мы оба ужасно беспокоились, разговаривать ни о чем не могли. Наконец Мнесилох не выдержал: - Пойдем, малыш, посмотрим, что там... Только держись подальше: заметит тебя Килик — снимет кожу. Возле дома Килика был тот же мрак, далеко брехали собаки, чудились странные тени. — Ш-ш-ш! — Мнесилох схватил меня за руку. Послышалось чирканье кремня о железку, полетели искры, и вдруг ярко, с треском загорелся факел, а об него зажглись и другие, как будто взошло пурпурное, мерцающее солнце. Дом был окружен рядами воинов. — Эй, Килик! — кричал десятник Терей, дубася в новую дверь. — Открой! Послание тебе от стратегов! Дверь медленно открылась. Там, в двери, Килик поднимал руки, как бы призывая к молчанию и молитве. Медведь и другой раб вынесли из дома священную статую Диониса, увенчанную молитвенными венками. Воины в благоговении преклонили копья. Терей начал пятиться назад. Увидев Килика, я спрятался за Мнесилоха, а Мнесилох, в свою очередь, попытался укрыться за широкой спиной первого стратега, который, оказывается, стоял в тени. — Что делает, подлец, что делает! — бормотал, сжав зубы, Фемистокл. — Ах, хитрец!.. И он шагнул из тьмы, чтобы отдать команду, как вдруг из двери дома Килика выпрыгнул длинный Лисия и, подскакивая, понесся во тьму. — Улю-лю-лю! — закричали воины и бросились в погоню. Мы поплелись за ними. Мнесилох страдал от одышки, а я — не мог же я его оставить и мчаться впереди! Вот наконец и колоннада нашего храма. Воины стоят растерянные, опустив копья, факелы трещат и коптят. Килик расталкивал воинов, пробираясь к храму. «Виноват!» — кланялся он одному; другому улыбался, прося прощения, что потревожил. Но, лишь только жрец поднялся на ступеньки храма, он словно бы увеличился в росте. Лицо его стало высокомерным — еще бы, здесь было его царство! — Всякий, кто укрылся в храме, — провозгласил он, затворяя решетчатые двери, — не может быть убит Или схвачен! О великий Дионис, податель вечной жизни, прости этих темных людей, нарушивших твой покой! Они не ведают, что творят. Ветер раздул пламя факелов, и на мгновение показалось, что за бронзовой решеткой дверей бог Дионис улыбается хитрой улыбкой. ![]() Воины в благоговении преклонили копья А по небосводу уже разворачивалось шествие утренней зари. Слышалось пенье сигнальных флейт — войска готовились в поход. «Прощай, пыльный двор! — думал я. — Хорошо было на твоих мусорных кучах играть в боевые корабли. Прощайте, ирисы и гиацинты, которые вырастил кроткий Псой. Прощайте, храм, священная роща, где на укромных дорожках дремлют мраморные гермы. Прощай, театр!» Я прощался так потому, что хотел сегодня же убежать за войсками. — Пойдем к тебе ночевать в каморку, — предложил Мнесилох. — Я вообще-то живу в доме главного судьи, но сегодня нет у меня охоты прихлебательствовать. Вот как! Это мне помеха. — Да мне и спать уже не хочется... Да и ночь прошла... Но Мнесилох настоял на своем, и мы пошли; прикорнули на соломенных тюфяках, накрывшись изодранными мантиями театральных цариц. — Один мальчик... — шептал Мнесилох, — решился бежать. Он думает, сейчас война, никто розыском беглых не занимается, а после войны, думает, вернусь с почетным венком, а победителей не судят... Он вечно все знает, он вечно все провидит, этот добрый старик! Ну что ему ответить? Сделаю вид, что сплю. — А мальчик не выполнил свой долг, — вкрадчиво продолжал Мнесилох. — Рассказал бы вовремя — не упустили бы перекупщика зерна! А теперь изменник сидит в храме, и там его не возьмешь. Но вечно бродить у алтаря надоест. Кто же подстережет его, когда он захочет прогуляться или совсем выйти из храма?! ![]() |
![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
|
![]() | |||
![]() | |||
© HISTORIC.RU 2001–2023
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки: http://historic.ru/ 'Всемирная история' |