РЕФОРМАЦИЯ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ

Итальянская буржуазия конца XV - начала XVI в. не могла мириться с аскетизмом, ограниченностью, фанатизмом и изуверством христианской религии в ее феодальной разновидности и видела идеал в древних республиканских учреждениях с их своеобразными нравами, "языческим" мировоззрением. С другой стороны, Италия, в особенности Рим, немало выигрывала в материальном отношении от "олицетворяющего дух средневековья" папства, которое, грабя "христианский мир", собирало значительную часть награбленного имущества в Риме и здесь его либо тратило, либо в том или ином виде пускало в оборот.

Вокруг папского двора кормилась масса посредников, прихлебателей и бездельников; Вечный город был крупным центром потребления богатств, притекавших в него со всей Европы. В то же время, благодаря этому притоку средств, он становился центром торговли, финансовых и кредитных операций, коммерческих сделок и спекуляции. В орбиту этих сделок вовлекались и другие торговые центры Италии, связанные с Римом общими деловыми интересами.

Эта своеобразная заинтересованность части буржуазии Северной и Центральной Италии в деятельности папства была причиной двойственного отношения к папству: с одной стороны, оно вызывало возмущение алчностью духовенства и особенно самой курии, ее стремлением к духовному порабощению людей, с другой же - оно создавало широкие возможности обогащения Италии за счет других государств.

Эта двойственность сказывалась и на идеологии формировавшегося класса ранней буржуазии, который в силу общих экономических причин становился руководящей силой в борьбе с папством. Его свободомыслие не шло обычно дальше критики "кошмарного" правления "распутной" курии. Борьба с папством была более словесной, литературной, чем действенной, воинствующей. Когда же на папском престоле восседали "папы-меценаты", "папы-язычники", то критика и вовсе затихала, а кое-кто из поэтов и художников даже воспевал и превозносил великую историческую роль папства, якобы являющегося могучим двигателем человеческого прогресса. Вместе с тем выступали и более смелые критики папства и религии. Так, в сочинениях одного из идеологов выступавшего на арену нового общественного класса - Пьетро Помпонацци - мы видим попытку расшатать самые основы религиозного мировоззрения - веру в бессмертие души и в абсолютность религиозной истины. Помпонацци полагает, что "человеческая душа не бессмертна, и если говорят о ее бессмертии, то такое утверждение не соответствует действительности". По словам Помпонацци, "действительность" дает такую массу доказательств "испорченности души" даже наместников Христа на земле, что нужно быть слепым, чтобы "упорно" повторять "старую" мысль о бессмертии души. Мало того, необходимо сделать "страшный" (по мнению церкви) вывод, что, по существу, нет никакого различия между душой человека и животного - у всех "живых существ" одни лишь эгоистические, животные желания. Подобные мысли стали распространяться среди значительной части образованного населения Рима: "считалось признаком образованного человека не разделять мнения, совпадающего с установленными истинами христианского учения". При княжеских и аристократических дворах, одинаково светских и духовных, с иронией говорили о христианских догматах и почти с нескрываемым презрением относились к церковным таинствам.

Новые идеи, связанные с ростом в Италии буржуазных отношений в эпоху Возрождения, доходили до Германии. Но здесь не было почвы для "снисходительного" отношения к папству, которое выкачивало огромные суммы денег из Германии. В империи даже самый "возрожденческий папа" не мог снискать симпатий бюргерства. Подражание "высоко цивилизованной" Италии, с которой Германия находилась в I тесных торговых, политических и церковных связях, и желание приблизиться к манящей атмосфере "Возрождения" получили здесь свое выражение в стремлении к изучению первоисточников Ветхого и Нового заветов с неясно осознанной целью сличить "подлинное" вероучение с тем его вариантом, который проповедовался Римом и всей церковной иерархией. Появились Рейхлин и Эразм, два великих знатока Библии и евангелия, вслед за которыми за изучение еврейского и греческого языков взялась в Германии многочисленная монашеская братия. В тесных кельях германских монастырей шли жаркие споры о соответствии между книжной истиной и действительностью. В глазах папы Льва X эти споры были "монашеской склокой", принявшей "по непонятным причинам" широкие размеры, и легкомысленный представитель дома Медичи на папском престоле, любивший говорить о "прибыльности сказки о Христе", видел в усиленных занятиях Германии "чистой теологией" лишь удобный повод для нового использования этой пресловутой сказки и требовал от "германской нации" огромных жертв для строившегося в Риме собора св. Петра - этого, по идее папства, грандиозного символа величия и единства христианства.

Были пущены в продажу в несметном количестве индульгенции, раскупавшиеся теми, кто жаждал освободиться от небесных и земных наказаний за свои грехи и преступления. Майнцскому архиепископу Альбрехту Бранденбургскому (из дома Гогенцоллернов), не успевшему еще расплатиться с банкирским домом Фуггеров, давшим ему возможность купить в Риме за 24 тыс. дукатов богатейшие майнцское и магдебургское архиепископства, было, по милости папы Льва X, поручено стать распорядителем по снабжению Северной Германии индульгенциями. За это он должен был получить половину суммы, которая будет выручена за освобождение несчастной страны от ее многочисленных грехов. Для бранденбуржца, боявшегося в случае неуплаты долга Фуггерам потерять свое архиепископство, предложение папы было тем заманчивее, что совместительство новых функций с архиепископским званием напрашивалось как бы само собой. Главным оператором и агентом по продаже папских индульгенций он назначил энергичного и красноречивого доминиканского монаха Иоганна Тецеля.

Медленно, на осле, как подобает истинному христианскому проповеднику, продвигался Тецель в сопровождении агента банкирского дома Фуггеров по бесчисленным городам и весям обширной Германии, передавая ключ от шкатулки, где хранились деньги от проданных индульгенций, фуггеровскому агенту для отправки их в погашение долга архиепископа Альбрехта. Если бы Тецель путешествовал со своей денежной шкатулкой и индульгенционным коробом по Италии, он собрал бы мало денег, но много метких слов и эпиграмм.

В Германии же им было собрано много денег, хотя здесь он вызвал немало злобы и возмущения (Маркс пишет об этой торговле папских агентов: "Тецель взял себе помощника, еще более циничного, чем он сам. Оба опирались на своеобразную теорию накопления: множество мучеников и святых церкви имело такое обилие заслуг перед богом, что из этого образовался запас [совершенно так же, как "прибавочный труд"... предков капиталистов], который глава видимой церкви, папа, может дарить или продавать другим верующим, имеющим за собой мало заслуг или даже бремя тяжких грехов (минус). В конце концов Тецель открыл свою лавочку близ Виттенберга в Ютербоке и Цербсте, куда стекалось много народу" (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 7, с. 148)). Из лона ордена августинских монахов, занимавшихся усиленно теологией и изучением греческого и еврейского языков, раздался голос, в котором было больше наивного вопрошения, чем гневного негодования: "Почему папа, который несомненно богаче Креза, строит церковь св. Петра не на свои деньги, а на деньги нищих и бедных христиан Германии?" Тецель усмотрел в этом вопросе обычную "схоластическую диалектику" и собирался дать "надлежащее" разъяснение. Но эхо наивного вопроса, дошедшее до самых глубин народных масс, было настолько велико, что заглушило всякий ответ. Мало кому известный до того августинский монах Мартин Лютер, проводивший бессонные ночи в борьбе против "дьявольской плоти" и предложивший этот наивный вопрос, стал сразу выразителем настроений широких масс немецкого народа. В один момент Лютер превратился в любимейшего героя Германии: почти все население империи эксплуатировалось Римом; поэтому в течение короткого отрезка времени все стали с надеждой и упованием смотреть на того, кто осмелился поднять свой голос и выдвинул 31 октября 1517 г. против торговли индульгенциями и вообще против порядков папской церкви 95 тезисов.

Волна энтузиазма, поднявшаяся в ответ на выступление Лютера, была тем сильнее и тем естественнее, чем грубее проявляла себя папская курия в деле эксплуатации немецкого народа и чем меньше, вследствие политической раздробленности Германии, была возможна всеобщая его борьба против папы. Германия несла на себе такие тяготы, от которых давно уже были свободны и Франция, и Англия, и Испания. В этих государствах значительная часть доходов от эксплуатации церковью народных масс оставалась в пределах страны, попадала в руки господствующего класса, в Германии же, по верному замечанию Ульриха фон Гуттена (Ульрих фон Гуттен (1488-1523) - немецкий писатель-гуманист, один из авторов знаменитого памфлета "Письма темных людей", разоблачавшего невежество и нравственное разложение духовенства, бесплодность схоластики), нелегко было добиться хлебного прихода, если не послужишь ради него несколько лет в Риме или не отправишь туда крупной суммы денег для подкупа, или, наконец, если не купишь его прямо через Фуггеров, этих агентов-банкиров папской курии. Неудивительно поэтому, что даже эксплуататоры народа были в значительной части настроены против "папы-пиявки" и с упоением прислушивались к нападкам Лютера на "червя, сосущего кровь и мозг немецкого народа". Но и разорившееся мелкое, так называемое имперское рыцарство также приветствовало агитацию Лютера. Рыцарство это, в связи с развитием военной техники и распространением военного наемничества, теряло свое значение как феодальное ополчение и очутилось в тяжелом положении. Жившие ранее главным образом войной, рыцари остались при своих небольших земельных участках, неспособных их прокормить, и представляли собой своеобразный деклассированный и паразитический слой, брезгавший трудом и не располагавший средствами. Не будучи полезны более на поле брани, рыцари проявляли свою воинственность в грабежах и насилиях и были истинным несчастьем для мирного населения. Против этих "беспокойных" элементов выступало, с одной стороны, бюргерство, а с другой - князья. Вместе с тем и те и другие ненавидели богатое духовенство, которое увеличивало свои земельные владения, не страдая, вследствие целибата, от дробления их, подобно светским феодалам. Они уже давно зарились на церковную землю. Неудивительно, что среди них появились "вольнодумцы", все чаще слышались меткие ядовитые словечки по адресу клира и его главы, а проповеди Лютера, бичевавшие жадность и корыстолюбие церкви, понимались рыцарством прежде всего как призыв к тому, чтобы лишить ее богатства и передать его в распоряжение нации, которую они отождествляли с собой. Так рыцари попали в приверженцы Лютера и подняли в 1522 г. восстание, которое в случае успеха, с одной стороны, Ударило бы по духовенству, а с другой - по князьям и отчасти по бюргерству, не говоря уже о том, что победа рыцарства тяжело отразилась бы на дальнейшей судьбе крестьянства. Именно поэтому это восстание осталось лишь отдельной вспышкой, никем не было поддержано и окончилось поражением.

Для немецких крестьян XVI век был веком несчастий. Покинувшие военную службу средние и часть мелких рыцарей нередко превращались в сельских хозяев и тем сильнее заботились об увеличении своих доходов, чем дороже становилась жизнь (вследствие притока драгоценных металлов из Америки), чем больше росли потребности и чем шире развивалась торговля. Дворянству идти в ногу с новым, XVI в. можно было либо путем захвата крестьянской и общинной земли, либо путем усиленной эксплуатации собственных земель с помощью крестьян. Это вело к постепенному усилению феодальной зависимости крестьян. Даже крупные землевладельцы, благодаря развитию товарного хозяйства, низводили чиншевого (Чинш - в феодальной Европе регулярный фиксированный оброк продуктами или деньгами, который крестьяне платили сеньору) крестьянина в крепостного, предъявляя ему все новые требования. Предпринимательская лихорадка, характерная для начала XVI в., высасывала из крестьянина все живые соки. Неудивительно, что крестьянин встретил "новые времена" растущим недовольством, в котором по-прежнему слышалось прежде всего старое требование: "бить попов". Бить попов за то, что церковная десятина страшно давит на крестьян; бить за то, что на огромных церковных землях из крестьянина выжимают последние соки, бить за то, что духовенство благословляет всякое кровавое подавление крестьянского недовольства и всегда и всюду заодно с господами выступает против бедняков; бить за то, что монастыри лишают крестьянина-кустаря возможности сбывать изделия его рук; бить за то, что духовенство ведет паразитическую жизнь, а прелаты издеваются над "евангельским учением о святости нищеты и целомудрия"; бить за то, что церковники жгут на кострах борцов за дело народа и под разными "святыми" предлогами выхватывают лучших людей из крестьянской среды.

С радостным чувством услышали крестьяне "новое", им, однако, давно знакомое "божье слово" Лютера, требовавшего во имя "истинного евангелия" дать суровый отпор "начальнику всей содомской шайки", этому "жалкому и смердящему грешнику", пьющему народную кровь и пухнущему от награбленного богатства. Если десятина и другие обременительные требования духовенства противоречат истинному евангелию и во имя учения Лютера должны быть отвергнуты, то само учение должно быть включено в крестьянские требования. И в "Двенадцати статьях", выставленных крестьянами в Великой крестьянской войне 1525 г., имелись лютеровские пункты о свободе проповеди, о выборе священника общиной и некоторые другие в этом же духе. "С того момента, когда объявление Лютером войны католической иерархии привело в движение все оппозиционные элементы Германии, не проходило ни одного года без того, чтобы крестьяне вновь и вновь не выступали со своими требованиями. С 1518 по 1523 г. в Шварцвальде и Верхней Швабии одно местное восстание крестьян следовало за другим. С весны 1524 г. эти восстания приняли систематический характер... Наконец, произошло решающее восстание в ландграфстве Штюлинген, которое можно считать непосредственным началом Крестьянской войны" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 397).

Так вокруг Лютера образовался лагерь, представлявший разные классы и сословия, и сам он становился национальным героем потому, что он выражал идею, которую поддерживала вся немецкая "нация", горевшая желанием свергнуть тяжелое иго папства. Но вскоре, как это часто бывает в выступлениях, одновременно поддерживаемых разными классами, должно было обнаружиться различие классовых интересов. "...Быстрое развитие движения, - говорит Ф. Энгельс, - должно было вызвать очень скоро созревание имевшихся в нем зародышей раздора, должно было, во всяком случае, вновь вызвать разрыв между теми составными элементами возбужденной массы, которые были прямо противоположны друг другу по всему своему жизненному положению" (Там же, с. 392). В крестьянской войне классовые противоречия выступили с особенной остротой, и "национальному" герою приходилось идти либо с одним, либо с другим классом. Лютер оказался на стороне князей, сумевших организовать разгром восставших крестьян, поддержанных частью бюргерства. Он "предал князьям не только народное, но и бюргерское движение" (Там же, с. 368).

"В первый момент, - говорит Ф. Энгельс, - необходимо было, чтобы все оппозиционные элементы оказались объединенными, нужно было развязать самую решительную революционную энергию, нужно было противопоставить католическому правоверию всю массу существовавших до того времени ересей. Точно таким же образом наши (т. е. немецкие. - С. Л.) либеральные буржуа еще в 1847 г. были революционными, называли себя социалистами и коммунистами и носились с идеями эмансипации рабочего класса. В этот первый период деятельности Лютера его сильная крестьянская натура проявляла себя самым бурным образом. "...Если мы, - говорил Лютер, - караем воров мечом, убийц виселицей, а еретиков огнем, то не должны ли мы тем скорее напасть на этих вредоносных учителей пагубы, на пап, кардиналов, епископов и всю остальную свору римского содома, напасть на них со всевозможным оружием в руках и омыть наши руки в их крови?"

Но этот первый революционный пыл оказался непродолжительным. Молния, которую метнул Лютер, попала в цель. Весь немецкий народ пришел в движение... Одни думали, что настал день для того, чтобы свести счеты со всеми своими угнетателями, другие желали лишь положить конец могуществу попов и зависимости от Рима, уничтожить католическую иерархию и обогатиться посредством конфискации церковных имуществ. Партии размежевались и обрели своих представителей. Лютер должен был сделать выбор между ними. Он, протеже курфюрста Саксонского, почтенный виттенбергский профессор, ставший в одну ночь могущественным и знаменитым, великий человек, окруженный целой свитой приверженцев и льстецов, не колебался ни одной минуты. Он отрекся от народных элементов движения и перешел на сторону бюргеров, дворян и князей. Его призывы к истребительной войне против Рима замолкли; Лютер стал теперь проповедовать мирное развитие и пассивное сопротивление (ср., например, "К дворянству немецкой нации", 1520, и т. д.). На приглашение Гуттена явиться к нему и Зиккингену в Эбернбург, центр дворянского заговора против попов и князей, Лютер ответил: "Я не хотел бы, чтобы евангелие отстаивалось насилием и пролитием крови. Слово победило мир, благодаря слову сохранилась церковь, словом же она и возродится, а антихрист, как он добился своего без насилия, без насилия и падет" ( Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 365-366).

Лютер в соответствии с интересами князей требовал уничтожения сепаратизма, выгодного лишь мелкому имперскому рыцарству, реакционному по своей сущности, тормозившему развитие производительных сил страны, он сбрасывал и иго папства, как тяжелый гнет, давивший на экономическую жизнь империи и тормозивший ее историческое развитие по сравнению с западными соседями. Но в то же время он всеми силами поддерживал князей в деле подавления крестьянских, ремесленных и рабочих восстаний, лозунги которых далеко перешагнули через "национальный" частокол лютеровского возмущения папской курией и громко провозглашали необходимость коренных социальных изменений. Так Лютер превратился в "княжеского героя". Утверждать, что победа далась князьям лишь благодаря переходу Лютера на их сторону, значит придавать чрезмерно большое историческое значение реформатору. Князья победили с Лютером, как они победили бы без Лютера, и историческое значение Лютера заключалось в том, что он дал лозунг для широкого антипапского, антикатолического движения. А так как папство поддерживало загнивающий феодализм, выступление Лютера против папства было явлением прогрессивного характера.

Понимал ли Рим всю глубину опасности, ему угрожавшей? Льву X, занятому попойками, чтением непристойных комедий и стихов, украшением столицы и церквей, изысканием новых способов ограбления народов, некогда было вникать в крупные события, развертывавшиеся перед миром. Он лишь смутно чувствовал, что германский император легко может использовать "монашескую дерзость" для того, чтобы произвести нажим на папство и усилить свою позицию в Италии, сделавшейся в это время яблоком раздора между Францией и Германской империей, где на престоле очутился представитель Габсбургской династии в лице Карла V, в руках которого сосредоточилась власть одновременно над Австрией, Германией, Нидерландами, Испанией и Южной Италией. Эта борьба двух сильнейших правителей того времени за обладание Италией, вытекавшая из общей социально-экономической конъюнктуры, форсировалась папством, предполагавшим, что ему удастся укрепить свое положение путем натравливания одного соперника на другого.

Александр VI и Чезаре Борджиа призывали Францию в Италию, защищаясь и от Венеции, и от внутренних врагов, и от Неаполя, и от Испании. Юлий II создавал "святые" и "святейшие" лиги для борьбы то с Францией, то с Испанией, то с Германией, то с отдельными итальянскими республиками. Убедившись, что все его защитники думают лишь об усилении собственного своего влияния в Италии, Юлий II обратился к швейцарцам, как к наиболее надежным и непритязательным союзникам, от которых легче всего можно было освободиться в тот момент, когда они сделают свое дело и более не нужны будут папству. Этот "выгодный" союзник и был двинут против Франции, когда в 1515 г. ее король Франциск I вторгся в Северную Италию с большим войском. Поражение швейцарцев при Мариньяно показало бессмысленность папской политики, рассчитывавшей спасти независимость папского государства и Италии с помощью швейцарских наемников. Папству грозила серьезная опасность, с одной стороны, вследствие усиления французской монархии, а с другой - в силу образования огромной испано-германской державы Карла V. Не только Милан был потерян, нужно было опасаться раздела всей Италии между двумя крупнейшими государствами: Францией и испано-германской империей. Поскольку, однако, разграничение влияния в Италии обоих соперников встретило затруднения, папство искусно раздувало противоречия между ними и рассчитывало одним ударом убить двух зайцев: сделать империю своей союзницей и направить ее острие одновременно против Франции и против начавшейся в Германии опасной ереси, олицетворяемой Лютером. Маневр удался Льву X. Вормсский рейхстаг 1521 г. принял к сведению заявление императора о решении защищать всеми средствами "веру предков". Лютер подвергся государственной опале как еретик, а в Италии испано-императорские войска овладели Пармой и Пьяченцой, и французы вынуждены были очистить Милан.

Однако успех папской дипломатии был кажущимся, а не действительным: опалой Лютера нельзя было подавить широкое социально-политическое движение, развернувшееся в Германии, а поражение французов имело лишь временный характер. Борьба за обладание Италией вскоре возобновилась. Кроме того, укрепление испано-германской империи на севере, при господстве Испании в Неаполе, угрожало папству поглощением Италии испаногабсбургской династией, и при всей благосклонности папства к Испании с этим нельзя было мириться ни одному "представителю бога на земле". Невыносимая эксплуатация империей итальянского населения ускорила развязку. Папа стал сначала тайно склонять к измене императору одного из наиболее выдающихся испанских полководцев, а затем, когда его козни были раскрыты, он сбросил маску, начал деньгами и наемными солдатами поддерживать восставший против императора Милан, вступил в переговоры о помощи с Венецией и заключил союз с Францией, только что разбитой императором и горевшей желанием отомстить за свое поражение. В тот момент, когда папа, надеясь на франко-венецианскую помощь, двинул против Милана свои наемные войска, по большей части швейцарского происхождения, собравшемуся в Шпейере рейхстагу надлежало принять решение о все усиливавшемся лютеранском движении. Было совершенно неестественно, чтобы папа, находившийся фактически в войне с империей, мог рассчитывать, что имперский сейм станет защищать в Германии интересы папства. С другой стороны, вполне правильно можно было полагать, что императорское правительство использует народное антипапское лютеранское движение для нанесения удара по Льву X, подобно тому как имперские солдаты по ту сторону Альп должны были подорвать военные силы папства и его союзников.

На имперском Шпейерском сейме 1526 г. у сословных представителей "развязались языки", и по адресу папы послышались совершенно новые слова. Императорским указом было постановлено, что в делах религии каждый имперский чин руководствуется чувством ответственности перед богом и императором. В делах религии папа в Германии отныне, следовательно, авторитетом не должен был считаться. Зародилась "независимая" немецкая церковь, целиком оказавшаяся во власти князей.

Для папы и римской католической верхушки не было больше места в руководстве немецкой церковью. Отныне руководство религиозной жизнью империи фактически должно было принадлежать исключительно владетельным особам, тем князьям и владыкам, которые имели право участия в имперских сеймах (рейхстагах) и которые, согласно постановлению 1526 г. в Шпейере, устанавливали "свою" религию в пределах "своей" земли, как гласила формула: "cujus regio, ejus religio" ("чье правление, того и вера"). Это было усиление абсолютизма в пределах маленьких территорий, на которые была разбита Германия.

Немедленно после Шпейерского рейхстага саксонский и гессенский князья и другие владетельные особы, нуждавшиеся в средствах и давно с завистью смотревшие на обширные земельные богатства католической церкви, отнимавшей добрую половину имущества, которое они сами могли бы награбить, стали делать из решения 1526.г. практические выводы, и Реформация настолько окрепла, что преодолеть ее становилось невозможно.

"В вопросе о секуляризации, - заметил как-то Лютер, - Даже папистские дворянчики были лютеранами". В самом воздухе носилась мысль, что секуляризация земли оказывает огромную услугу одновременно и государству и религии. Лютер, однако, доказывал, что богатая добыча не должна растрачиваться по мелочам, а потому лишь князьям надлежит взять это "богоугодное дело" в свои руки.

Мало того, он напоминал князьям о возможности повторения крестьянских восстаний и требовал держать в суровой узде народные массы, для чего считал необходимым существование более или менее крупных княжеств. Слишком дробные территории, по мнению Лютера, не могли бы справиться с народными вспышками и брожением. Хотя и "папистские дворянчики заявляли себя лютеранами", тем не менее отдельные крупные князья обвиняли лютеранское учение в том, что оно ответственно за Крестьянскую войну 1525 г., и баварский герцог отверг "в корне реформацию", так как она "в недрах своих" содержит народные бунты. Он остался поэтому верен католицизму и не хотел продать себя за "лютеранскую похлебку". Однако курфюрст саксонский оставался главнейшей опорой Лютера в его выступлениях против старой религии.

Несмотря на беспощадное подавление крестьянской войны, народные массы Германии были воодушевлены тем, что во многих частях империи прекратились тяжелые повинности в пользу Рима, как того требовали постановления Шпейерского рейхстага. Но и рыцари ссылались на эти же постановления, когда стали захватывать монастырские и церковные земли; купцы же начали вытеснять конкурировавших монахов, имевших в своих монастырях дешевую рабочую силу. С другой стороны, и император возбуждал вражду к папе, обвиняя его в том, что он изменническим образом начал войну в Северной Италии.

На его призыв добровольцы массами шли в его войско, чтобы "уничтожить папскую гидру в ее логове". Этим можно объяснить, что в германской армии, вторгшейся в Италию, было много лютеран, возмущенных и тем, что папство двинуло свои силы против императорского войска как раз в тот момент, когда с востока стала угрожать империи турецкая опасность, на этот раз реальная. Папа, говорили в народе, ради своих корыстных политических целей не только ослабляет католические позиции в Германии, но и отдает христианский мир мусульманам на истребление; он является самым коварным изменником, какого только знал когда-нибудь мир. Нет ли тайного сговора между владыкой мусульманского мира и недостойным главой христианской церкви? И войско требовало жестоко расправиться с папой, а главнокомандующий имперской армией Георг Фрундсберг открыто заявлял: "Когда приду в Рим, то прежде всего повешу папу". Папа не был повешен: старого Фрундсберга при виде "ужасной недисциплинированности своих ландскнехтов" постиг апоплексический удар. Его банды, впрочем, все же ворвались в Рим и произвели разгром и грабеж, который увековечен под названием "Sacco di Roma" (разграбление Рима).

Папа заблаговременно заперся в замке св. Ангела, наблюдая из окон, как по городу на ослах разъезжали переодетые в кардинальскую одежду солдаты и как шутники рядились перед замком Ангела в папские одежды и провозглашали Лютера новым папой. "В башне, - описывает участник разгрома Рима, - мы захватили папу и 12 кардиналов; мы считали папу пленником, и секретарь читал ему пункты, которые он вынужден был подписать. Среди пленных стоял плач, мы же все разбогатели в эти дни".

Пленный Климент VII вступил в переговоры с императором лишь тогда, когда испано-германские войска свергли во Флоренции господство дома Медичи, одним из членов которого был, подобно Льву X, и Климент VII. Флоренция была для Климента VII дороже Рима, и папу в большей степени волновали политические интересы династии Медичи, чем религиозные судьбы "христианского мира". Ради возвращения Флоренции старым владыкам папа заключил унизительный мир, закрепив его в знак дружеских чувств к императору женитьбой своего непота (на этот раз сына) на дочери императора.

Отныне Италия лежала у ног испано-габсбургского императора Карла V, и ему одинаково повиновались Милан и Неаполь. Не составляла исключения и Флоренция, где по воле императора на троне опять воссели Медичи.

Во время войны в Италии, когда победа Карла V была уже обеспечена, правивший в Германии его брат Фердинанд Габсбург угрожал последователям Лютера, Цвингли (Ульрих Цвингли (1484-1531) - идеолог и вождь швейцарского бюргерства, основатель радикального направления в протестантизме - цвинглианства) и перекрещенцам конфискацией имущества и даже сожжением на костре. Он требовал также суровых наказаний для покинувших свои церкви и монастыри священников и монахов. В течение месяца должны были быть восстановлены святыни. Мало того, в Шпейере был созван в 1529 г. новый имперский сейм. На нем большинство принадлежало католикам. Вормсский эдикт 1521 г. о провозглашении Лютера еретиком, правда, был отклонен, но евангелистам (так называли лютеран) было запрещено проживать в католических местностях, хотя католики могли жить в лютеранских странах; дальнейшее распространение лютеранства запрещалось; церковное имущество и духовная юрисдикция обеспечивались. Этот Шпейерский рейхстаг вызвал протест меньшинства присутствовавших имперских чинов. Они в решениях 1529 г. увидели нарушение постановлений 1526 г, и противопоставляли один Шпейерский сейм другому. Их протест и послужил поводом к тому, что лютеран стали называть протестантами (Протестантами впоследствии стали именовать помимо лютеран цвинглианцев, кальвинистов, пресвитериан и индепендентов. К ним относятся также баптисты, социниане, унитарии, методисты, меннониты, конгрегационалисты и др.).

Заключив союз с императором и породнившись с ним, папа Климент VII решил использовать это обстоятельство для укрепления католицизма в Германии и отправил в Аугсбург на рейхстаг 1530 г. кардинала Лоренцо Кампеджо для вручения императору Карлу V специальной инструкции о мерах борьбы с лютеранством. Нарисовав картину полного неповиновения страны имперским чинам, дворянству, духовенству и даже императору, вследствие распространения лютеранской "язвы", папа предлагал заключить тесный союз между князьями и императором и объявить беспощадную борьбу еретикам. В первую очередь надлежало отнять у них светские и церковные имущества как в Германии, так и в Венгрии и Чехии. Все объявлялось дозволительным по отношению к еретикам; против них следует действовать лишь огнем и мечом. Святая инквизиция с корнем вырвет ересь; святой трибунал должен функционировать в пределах Германии с не меньшей силой, чем в Испании. Виттенбергский университет должен подвергнуться опале; те, кто в нем учился, объявляются недостойными императорской и папской милости; еретические книги подлежат немедленному сожжению; монахи водворяются обратно в монастыри, лютеране не могут служить ни при каком дворе. Но сначала должен быть нанесен удар по отдельным представителям лютеранской ереси: "И если ваше величество возьмется хотя бы за одних руководителей лютеранского движения, оно получит огромную сумму денег, которая в противном случае уйдет в пользу турок". Итак, папский план, изложенный в инструкции, переданной кардиналом Кампеджо, имел совершенно определенный характер: он объявлял лютеран еретиками, готовыми будто соединиться с турками для уничтожения католической веры, и предлагал немедленное кровавое, с помощью инквизиции, истребление всех лютеран, с конфискацией их земельного имущества в пользу империи и церкви.

Не говоря уже о том, что Карл V понимал всю трудность борьбы с окрепшим и разросшимся в Германии лютеранством, он не смог согласиться стать оружием папы Климента VII и превратиться как бы в слепое орудие инквизиции и папства. Кровавое подавление лютеранства во имя "чистоты католической религии", продиктованное Кампеджо в Аугсбургском рейхстаге 1530 г., было равносильно передаче высшей власти в Германии папству. Понятно, что Карл V без особого удовольствия "принял к сведению" прочитанную ему кардиналом Кампеджо инструкцию. Вместе с тем для Карла V, стремившегося к абсолютизму, имело огромное значение подавление протестантского движения, которое становилось опорой княжеского могущества. К тому же городская беднота и крестьянство видели в протестантизме оружие против их угнетателей-землевладельцев. Карл был крайне заинтересован в упрочении католицизма за счет протестантизма. Такое упрочение должно было совершиться его руками, а не руками римского папы. Поэтому выдвинутая в это время идея созыва вселенского собора с участием представителей светской власти и руководимого императором приходилась тем более по вкусу Карлу V, что такой собор мог бы подорвать успехи протестантизма и одновременно усилить его собственную власть.

Папа, не отказавшийся от старых притязаний на гегемонию и желавший быть выше императора, не хотел мириться с собором, потому что последний пошел бы, без сомнения, по пути урезывания сферы вмешательства Рима во внутренние дела отдельных церквей. По существу, это означало бы сильнейший материальный ущерб для курии, так как ее вмешательство заключалось преимущественно в наложении различных повинностей на духовенство и население под тем или иным предлогом. Недаром высказанная Карлом V вслух мысль о соборе сразу понизила "биржевую" цену на куриальные должности: приток денег в папскую кассу от их продажи значительно пал из-за страха сокращения "влияния" Рима на отдельные церкви.

Спасая интересы папского абсолютизма, Климент VII стал вести тайные переговоры с французским королем Франциском I, чтобы с его помощью свергнуть в Италии господство испано-габсбургской династии. Так папа, стремясь помешать созыву вселенского собора, подготовлял войну между империей и Францией.

Франциск I, давно исподтишка подрывавший позиции империи, поддерживал немецких протестантов, боровшихся против императорского абсолютизма. Таким образом, Климент VII, идя на союз с Францией, в некотором смысле становился союзником протестантов. Во главе противников "католического" императора Карла V стал подкупленный Францией гессенский ландграф Филипп, один из самых ранних и энергичных поборников лютеранства в Германии, основатель первого немецкого протестантского университета в Марбурге (1527 г.). Войска гессенского ландграфа, с успехом боровшиеся за протестантизм, предполагалось, по словам венецианского посла Джустиниани, перебросить, согласно договору французского короля Франциска с папой Климентом VII, в Северную Италию для борьбы против Германии. В Италии по зову папы должны были сражаться протестантские войска, руководимые Филиппом, против католического императора, осмелившегося заговорить о вселенском соборе. На союз папы с французским королем, поддерживавшим в Германии протестантов (в самой Франции он их преследовал), император Карл V ответил значительным смягчением своей антипротестантской политики и дал возможность ландграфству гессенскому, герцогству вюртембергскому, а вскоре и некоторым другим немецким землям ввести у себя лютеранство. Но и со стороны папы не последовало протеста, так как его французский союзник Франциск I поддерживал "этот внутренний раскол" Германии, будто бы выгодный папству, стремившемуся ослабить итальянские позиции испано-габсбургской монархии.

Потеря Германии, этой в глазах пап "дойной коровы", была сильнейшим ударом по материальному могуществу римского престола. Если удар этот был направлен из сравнительно экономически слабой и политически раздробленной страны, то объяснение этого нужно искать в том, что в Германии, по выражению Франца Меринга, все классы населения тяжко страдали от папской эксплуатации. Эта тяжесть возрастала тем больше, чем более папство всей силой своих эксплуататорских приемов и навыков обрушивалось на "германскую нацию", поскольку другие народы все плотнее закрывали перед папством свои границы и господствовавший в них класс "скупо" делился награбленным у народных масс добром с римским престолом.

Вслед за Германией лютеранство получило господство в Дании, Швеции и Норвегии и начало распространяться в Польше. Эти сравнительно слабые государства не чувствовали достаточно сил, чтобы подчинить себе церковь и заставить ее служить светским интересам господствовавших классов. Поэтому они ограничились тем, что порвали связь с папством и превратились в лютеранские государства, свободные от римского влияния. В то же время существовавший там княжеско-феодальный режим установил в этих странах "свою" религию согласно принципу: кому принадлежит княжеская власть, тому принадлежит и религия.

В более сильных в экономическом и политическом отношении государствах буржуазия не остановилась на полпути и стремилась к тому, чтобы уничтожить у себя полностью власть Рима и взять целиком в свои руки управление как светскими делами, так и духовными. Сильная, богатая буржуазия не могла удовлетвориться "религией бедных государств" и пошла по пути кальвинизма, развившегося в богатейших городах Нидерландов, этих деятельных и энергичнейших борцов за буржуазный режим, за свободное развитие капитализма. И внутри Германии, в особенности в ее западной части, там, где было много богатых и сильных городов, лютеранство склонило свою голову перед младшим, но более последовательным и прогрессивным соперником, каким являлся кальвинизм, эта, по словам Энгельса, религия наиболее смелой части тогдашней буржуазии.

"Между тем как лютеранская реформация в Германии вырождалась и вела страну к гибели, кальвинистская реформация послужила знаменем республиканцам в Женеве, в Голландии и в Шотландии, освободила Голландию от владычества Испании и Германской империи..." ( Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 314-315)

Стимулируя развитие капитализма, внушая веру в то, что неравномерное распределение благ является результатом божественного провидения, кальвинизм принял четко классовый характер, острие которого было направлено против "отверженных" крестьян, подмастерьев, чернорабочих. Предоставив избранным (т. е. буржуазии) право восстания, вплоть до совершения буржуазных революций и казни королей, кальвинизм запрещал борьбу "отверженным", т. е. трудящимся. Правда, и "пауперы трудятся", но богоугодным трудом является лишь "обогащающий" труд. Кальвинизм отличается от лютеранства и организацией церкви. "...Устройство церкви Кальвина было насквозь демократичным и республиканским; а где уже и царство божие республиканизировано, могли ли там земные царства оставаться верноподданными королей, епископов и феодалов?" ( Там же, т. 22, с. 308) Республиканское устройство церкви выражалось в избрании пасторов, однако путем рекомендации, которая была сосредоточена в руках избранных, т. е. буржуазии, руководившей религиозной жизнью. Республиканизм Кальвина вел к теократическому устройству государства.

Катастрофа, постигшая папство и взорвавшаяся, словно бомба, впервые в Германии, охватила и другие европейские государства, вступившие на путь капиталистического развития, причем характер и размер этой катастрофы изменялись в соответствии со степенью и с особенностью экономического и политического развития каждой страны в отдельности. Лютеранство стало религией менее развитых государств Западной Европы, кальвинизм - наиболее развитых.

В XVI в. Западная Европа представляла собою столь сложную в социальном отношении картину, что переход от] одного исповедания к другому далеко не везде шел по прямой линии, тем более что даже внутри каждого государства буржуазия не была достаточно сильна, чтобы уничтожить разлагавшийся феодализм. При таких обстоятельствах естественно, что боровшиеся между собою феодальный и нарождающийся буржуазный классы должны были идти на различные компромиссы. Папство же стремилось использовать к своей выгоде противоречивые интересы этих классов, и во многих случаях это ему удалось. С помощью так называемой контрреформации Рим отвоевал часть позиций, потерянных им в первой половине XVI в., в особенности в первые годы после выступления Лютера и других деятелей Реформации. Это обратное завоевание Римом своего влияния и основанного на этом влиянии могущества объяснялось в значительной степени тем страхом, который овладел господствовавшими классами в связи с Великой крестьянской войной 1525 г. в Германии. Этот страх побудил буржуазию пойти на сделку с феодалами и папством, протянуть им руку, с тем чтобы объединенными силами подавить восстание крестьян и плебейских масс, боровшихся вместе и находившихся под влиянием революционных идей, наиболее энергичным и ярким проповедником которых был в это время в Германии Томас Мюнцер.

Реформация поставила, по выражению Ф. Меринга, на ноги весь народ и слила различные местные крестьянские восстания, происходившие в Германии в продолжение многих десятилетий, в одно громадное революционное движение. Крестьяне требовали уничтожения крепостных отношений, отмены дворянских привилегий на охоту и рыбную ловлю, ограничения барщины и оброков, восстановления прав общин на леса и выпасы, устранения произвола в судах и в управлении и предоставления общинам права избирать и смещать духовных лиц. Восставшие крестьяне нашли энергичных союзников в лице мансфельдских и мейссенских горнорабочих, которых Томас Мюнцер сначала из Мюльгаузена, а затем будучи на театре военных действий призывал оказать деятельную помощь крестьянам, боровшимся за "народное дело" ( Ф. Энгельс очень высоко оценивал революционные идеи T. Мюнцера, отмечая, что, "подобно тому как религиозная философия Мюнцера приближалась к атеизму, его политическая программа была близка к коммунизму..." (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 371)). В этот именно момент все имущие классы, не исключая и антипапских элементов, единым фронтом выступили против крестьян и горнорабочих, и Мартин Лютер, незадолго до того еще бывший национальным героем, порвал с повстанцами и всецело оказался в лагере князей, дворянства и буржуазии. Со страшной яростью Лютер напал на повстанцев в своем пресловутом памфлете "Против разбойников и убийц - бунтующих крестьян". "Крестьяне, - писал Лютер, - творят дело дьявола, и в особенности архидьявол есть тот, кто управляет в Мюльгаузене и не совершает теперь ничего, кроме грабежа, убийства и кровопролития; он является, как говорит Христос, человекоубийцей искони". Крестьян, писал Лютер, надо убивать, как бешеных собак, ибо следует помнить, что, "если ты не убьешь бунтовщика, он убьет тебя... Ставших на сторону крестьян ожидает огонь вечный... Теперь такое странное время, что князь скорее может заслужить благоволение небес кровопролитием, чем другие люди молитвою". В вопросе о подавлении крестьянских восстаний для защиты интересов имущих классов сближение между лютеранством и католицизмом оказалось возможным и легким делом.

Так, в недрах Реформации, являвшейся своеобразной формой революционного выступления, в силу диалектического развития исторического процесса зрела контрреволюция, или, употребляя церковный термин, контрреформация.

Будучи в первую очередь протестом широких народных масс против папской эксплуатации, Реформация являлась в то же время провозвестницей капитализма, первым актом буржуазной революции, как охарактеризовал ее Ф. Энгельс. Экономическая подоплека Реформации проявила себя в идеологической борьбе двух противоположных принципов: принципа индивидуализма и свободы, с одной стороны, и принципа слепого повиновения, традиционного авторитета в делах веры, с другой стороны. Борьба этих принципов в религиозной области получила конкретную форму в Расхождениях по вопросу о благодати. Для представителей нового учения, для лютеран, человек "спасается" не внешним действием на него благодати, а внутренним приобщением к ней. Поэтому посредничество священника между верующим и источником благодати совершенно не нужно, вопреки утверждениям католической церкви. Никакой совершенный акт (opus operatum) при пассивности человека не может "спасти" его, если он сам внутренне не приобщается к благодати. Это внутреннее приобщение через веру протестанты противопоставляли послушному, пассивному восприятию того, что диктуется церковью. Вот почему Людвиг Фейербах, с большой исторической натяжкой, в своей "Сущности христианства" называл Лютера рационалистом, а Гегель, уже совершенно неправильно, говорил об учении Лютера как о "царстве чистой мысли". В действительности Лютер, давая некоторый простор человеческой мысли, теснейшим образом сковывал ее авторитетом Библии. Вот почему Маркс говорил о Лютере, что он "победил рабство по набожности только тем, что поставил на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека" ( Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 422-423).

Проект Валькирия www.bookvoed.ru