Легендарная либерея

Пожалуй, никакая другая библиотека не вызывала такого жгучего интереса, как книжное собрание московских князей. Оно издавна было окружено ореолом таинственности, романтической загадочности и породило множество всевозможных легенд о подземельях, где за тридевятью замками спрятаны неслыханные сокровища. Об этой либерее (то есть библиотеке) ожесточенно спорят специалисты. Одни из них посвятили всю свою жизнь, чтобы доказать, что ее не было и быть не могло. Другие посвятили всю свою жизнь, чтобы доказать, что она не только существовала полтысячи лет назад, но и сохранилась до наших дней.

Что же в действительности известно науке? Кто и когда видел либерею, какие свидетельские показания сохранились, кто занимался ее поисками? Наконец, немаловажен и вопрос ее происхождения.

Начнем с самого первого упоминания, с самого раннего сообщения. Оно содержится в «Житии Максима Грека». Максим Грек - образованный человек, полиглот, книжный знаток, подлинный ученый-энциклопедист. Светское имя его Михаил Триволис. Родился он в семье албанского воеводы. Молодость провел в Италии. Здесь на протяжении многих лет слушал лекции в высших школах Болоньи, Падуи, Милана, во Флоренции изучал философию у прославленного гуманиста Иоанна Ласкариса, принимал участие в движении Савонароллы; в Венеции познакомился с выдающимся типографом Альдом Мануцием (один из шрифтов до наших дней сохранил название «альдине»).

В 1505 году Михаил Триволис постригся в монахи в Ватонедском монастыре на Афоне и получил имя Максим Грек. Монастырь этот славился тем, что ему достались коллекции книг двух византийских императоров - Андроника Палеолога и Иоанна Кантакузена.

Максим Грек с увлечением читал самую разнообразную литературу. Своей эрудицией и глубоким умом он вскоре завоевал уважение всей братии.

В марте 1515 года на Афон пришла грамота московского великого князя. Василий Иванович просил прислать для разбора княжеской библиотеки старца Савву. Но Савва был слишком дряхл для такой далекой поездки, и выбор пал на Максима Грека. В грамоте с Афона указывалось на него как на «искусного божественному писанию и на сказание или толкование всяких книг и церковных, и глаголемых еллинских».

В Москву Максим прибыл в 1518 году и оставался на Руси до конца жизни. Порой считают, что он нужен был только для перевода на русский язык греческих книг, что никакой библиотеки в Москве не было (Хотя уже сам факт вызова переводчика подтверждает наличие литературы на греческом языке). Но в некоторых сказаниях о Максиме Греке прямо говорится, что он был призван для разбора богатейшей библиотеки московских князей и для составления каталога.

Ученый монах был принят с почетом, князь обласкал его и поместил в кремлевском Чудове монастыре. Так длилось девять лет. Потом Грека обвинили в ереси и в сношениях с турецким султаном, заключили в Иосифо-Волоколамский мо­настырь, где его «морили голодом, стужею и угаром». И все его дальнейшие годы проходили в темницах и под надзором, пока он не попал в Троице-Сергиев монастырь, где получил относительную свободу. Страдания Максима сделали его в глазах современников святым, и уже в XVI веке стали возникать сказания о Максиме-философе. В одном из них рассказывается: «По меле же времени великий государь приснопамятный Василий Иоанович сего инока Максима призвав и вводит его во свою царскую книгохранителышцу и показа ему бесчисленное множество греческих книг. Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Грецех толиков множество книг сподобихся видети... Аз же, - сказал Максим Грек, - ныне, православный государь, Василий самодержьче, никогда только видех греческого любомудриа, яко же ваше сие царское рачительство о божественном сокровище. Великий же государь Василий Ивановичь в сладость послуша те его и преда ему книги на рассмотрение разбрати, которые будет еще непреложены на русский язык» (Вольный перевод этого текста Н. М. Карамзин включил в седьмой том своей «Истории государства Российского») .

В «Сказании» нет сведений о том, составил ли Максим Грек каталог, какие книги были в библиотеке, какие произвели особенно сильное впечатление. Известно, однако, что он перевел вначале «Толковую псалтырь», а потом, по просьбе Василия III, занимался переводом и исправлением других богослужебных книг...

Сообщение «Сказания о Максиме Греке» почти ни у кого не вызывает сомнений. Лишь С. Белокуров считал его недостоверным. Даже выпустил объемную книгу (вышла в свет в конце прошлого столетия), в которой утверждал, что не только библиотеки, но и вообще никаких греческих книг в Москве в то время не было, так как русские-де не доросли до понимания греческих и латинских ценностей. Возражение же против «Сказания» у него одно - оно создано слишком поздно. Но ведь при жизни к святым никого не причисляли и биографий о них не писали, так что и «Сказание» не могло появиться раньше второй половины XVI века (Максим Грек умер в 1556 году).

Надо признать, что свидетельство это все же носит общий характер.

Второе сообщение о московской библиотеке уже записано со слов очевидца; оно отличается большей обстоятельностью и конкретными деталями о тройных замках и о двух сводчатых подвалах. Кто же этот очевидец? И кто записал его «показания»?

Бывший рижский бургомистр Франц Ниенштедт в том же XVI веке составил «Ливонскую хронику». В ней есть рассказ о выселении в 1565 году немцев из Дерпта в русские города. Эта мера была вызвана тем, что Иван Грозный подозревал жителей в тайных связях с врагами России. Среди выселенных в Москву оказался и пастор одной из церквей Дерпта - магистр Иоганн Веттерман вместе с некоторыми своими прихожанами. В «Ливонской хронике» приводится такая история. «Его (т. е. Веттермана. - А. Г.) как ученого человека очень уважал великий князь, который даже велел в Москве показать ему свою либерею, которая состояла из книг на еврейском, греческом и латинском языках и которую великий князь в древние времена получил от константинопольского патриарха, когда предки его (царя) приняли христианскую веру по греческому исповеданию. Эти книги как драгоценное сокровище хранились замурованными в двух сводчатых подвалах. Так как великий князь слышал об этом отличном и ученом человеке, Иоганне Веттермане, много хорошего про его добродетели и знания, потому велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали более ста лет с лишком, и пригласил через своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана, Никиту Висровату и Фунику, вышеозначенного Иоганна Веттермана и с ним еще несколько лиц, которые знали московитский язык, как-то: Томаса Шреффера, Иохима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Эти книги были переданы в руки магистра Иоганна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с Птолемеевой и другими либереями.

Веттерман заявил, что, хотя он беден, он отдал бы все свое имущество, даже всех своих детей, чтобы только эти книги были в протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству. Канцлер и дьяк великого князя предложили Веттерману перевести какую-нибудь из этих книг на русский язык, а если согласится, то они предоставят в его распоряжение трех вышеупомянутых лиц и еще других людей великого князя и несколько хороших писцов, кроме того, постараются, чтобы Веттерман с товарищами получали от великого князя кормы и хорошие напитки в большом изобилии, а также хорошее помещение и жалованье и почет, а если они только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за своих».

Бесхитростно и неторопливо ведет свое повествование автор хроники. Веттерман и его товарищи решили день посовещаться. Предложение было очень уж заманчивым. Но тут взяло их раздумье: «Как только они кончат одну книгу, то им сейчас же дадут переводить другую, и, таким образом, им придется заниматься работой до самой своей смерти».

Немцы отказались, но отказ свой облекли в такую форму: «Когда первосвященник Онаний прислал Птолемею из Иерусалима в Египет 72 толковника, то к ним присоединили наиученнейших людей, которые знали писание и были весьма мудры; для успешного окончания дела по переводу книг следует, чтобы при совершении перевода присутствовали не простые миряне, а наумнейшие, знающие писание и начитанные люди». Этот вымышленный предлог немцы и просили передать Ивану Грозному. «При таком ответе, - продолжает хроникер, - Солкан, Фуника и Висровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им прямо навязать эту работу (так как велит всем им присутствовать при переводе), и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что и наверное случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Поэтому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их слишком несведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое предприятие. Так они все и избавились от подобной службы. Веттерман с товарищами просили одолжить им одну книгу на шесть недель; но Солкан ответил, что если узнает про это великий князь, то им плохо придется, потому что великий князь подумает, будто они уклоняются от работы».

Свою пространную «новеллу» Франц Ниенштедт заканчивает ссылкой на очевидцев: «Обо всем этом впоследствии мне рассказывали сами Томас Шреффер и Иоганн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».

Но нельзя ли установить, какие конкретно книги привели в восхищение Максима Грека и Иоганна Веттермана? Оказывается, можно. Существует список. Правда, копия, даже не копия, а отдельные выдержки, но какие! В список вошли исключительные редкости античного мира.

250 лет пролежал этот список в архивах, не привлекая особого внимания, во всяком случае, нигде не сохранилось указаний, чтобы кто-нибудь воспользовался им. Лишь в 1882 году профессор Дерптского университета Дабелов, читавший курс гражданского права, опубликовал в юридическом справочнике статью сугубо специального характера. В ней как бы между прочим приведены названия греческих и латинских книг, которые находились в библиотеке русских великих князей. Не всех, а только юридических. Где же почерпнул профессор такие сведения? В архиве приморского городка Пярну. Оттуда ему прислали четыре старые тетради - материалы для научного труда. В одной из них он обнаружил два пожелтевших листка. Безвестный немецкий пастор, которого называют «дабеловским анонимом», перечислил редкие книги московской царской библиотеки. Документ относился к XVI веку. Пастор приводит огромную цифру - 800! Столько греческих и латинских рукописей на пергаменте видел он своими глазами. Сам он описывает лишь некоторые из них.

Профессор снял копию с этого библиографического извлечения, а тетради отправил обратно в Пярну.

Перечень дабеловского анонима начинался словами: «Сколько у царя рукописей с Востока; таковых было всего до 800, которые частью он купил, частью получил в дар. Большая часть суть греческие; но также много и латинских».

Среди греческих упомянуты «Полибиевы истории». Из сорока томов историка Полибия сквозь толщу времени дошло до нас пять, да несколько разрозненных отрывков. Может быть, пастор видел как раз те, которые неизвестны науке?.. Он просто назвал: Аристофановы комедии, Пиндаровы стихотворения, не указав их заглавий... Далее в списке - «Базилика, новелла конституционес. Каждая рукопись также в переплете», «Гефестионова географика» и некоторые другие.

Историей Тита Ливия открывался список римских произведений. Причем пастор добавил, что ему предложили перевести именно «Ливиевы истории». Потом идут Цицероновы книги «Де република» и восемь книг «Историарум». Ценнейшие труды древности! Сочинение Цицерона «Де република» восстановлено далеко не полностью, а из восьми томов «Историарума» не сохранилось ни единого. Затем автор уже категорически утверждает, что «Светониевы истории о царях» им переведены... Речь идет о труде Гая Светония «Жизнь двенадцати цезарей».

«Тацитовы истории» и «Вергилия Энеида», «Оратории и поэмы Кальвуса», «Юстинианов кодекс конституций и собрание новелл» - что ни строка, то неожиданность... Мы наслышаны об ораторском искусстве Кальвуса, но нет сведений о его поэмах, так же как о «собрании новелл», включенных в Юстинианов кодекс.

И примечание: «Сии манускрипты писаны на тонком пергаменте и имеют золотые переплеты. Мне сказывал также царь, что они достались ему от самого императора и что он желает иметь перевод оных, чего, однако, я не был в состоянии сделать».

Таков список: в нем из 800 манускриптов перечислено всего несколько десятков, но и перечисленное уникально...

Слухи о таинственной либерее распространились по странам Европы в том же XVI веке. Во всяком случае, в Московию засылались специальные разведчики в составе официальных посольств. Так, просвещенные люди в Риме считали, что в Кремле есть какая-то библиотека с греческими книгами, они связывали ее с последними императорами Византии. И когда в Москву направился литовско-польский канцлер Лев Сапега для того, чтобы поздравить Бориса Годунова с вступлением на царство, Рим дал ему в «провожатые» своего агента Петра Аркудия. Грек по национальности, он на протяжении 14 лет обучался в Риме. Закончив курс и выдержав положенные диспуты, получил степень доктора философии и богословия.

Петр Аркудий, близкий к книжному делу, хорошо знал греческие и латинские рукописи и, как нельзя больше, подходил для поисков царской библиотеки. Русские, по словам этого агента, сначала рассказывали заманчивые вещи, показывали даже «Четьи-Минеи», но пустить в библиотеку отказались. Аркудий так и не смог обнаружить ее следов. И, оправдывая неуспех, написал в Рим, что библиотеки нет и никогда не было. Вот строки из этого донесения: «О греческой библиотеке, - относительно которой некоторые ученые люди подозревают, что она находится в Москве, - при всем нашем великом старании, а также с помощью авторитета господина канцлера не было никакой возможности узнать, что она на­ходилась когда-нибудь здесь». Да и вообще великие князья московские - люди необразованные...

В том же духе высказался и Лев Сапега: он шел даже еще дальше, утверждая, что в Москве библиотек вовсе нет, за исключением немногих церковных подборок. Это было, конечно, несправедливо и оскорбительно. Достаточно того, что за одну лишь середину XVI века на Руси были изданы историко-литературные своды, начато книгопечатание, работали крупные книжные мастерские, велась книжная торговля.

Кто-кто, а уж поляки-то имели представление о книжных возможностях Московской Руси. Вот один из примеров. Еще в XV веке секретарь польского короля Якуб познакомился в Москве со знаменитым архитектором Василием Дмитриевичем Ермолиным, который был великим книжником. Вернувшись в Польшу, Якуб прислал письмо; хотя оно и не сохранилось, судить о его содержании можно по ответу Ермолина, который известен как «Послание от друга к другу». Якуб просил купить для него в столице «Пролог полный на весь год в одном переплете да Осьмигласник по новому, да Два творца в одном переплете, а к ним жития 12 христовых апостолов в одном переплете». Ермолин сообщил, что эти книги имеются в продаже в большом количестве («купить можно много»), но переплетены они не так. Поэтому пусть Якуб вышлет бумагу, денег и подождет. Ермолин обещает заказать для него эти книги: «А я многим доброписцам велю такие делать по твоему приказу с хороших списков, как хочет твоя воля».

Другой пример не менее показателен. В том же XV веке Ян Длугош, работая над «Историей Польши» в трех томах, использовал русскую летопись; кроме того, в польских землях долгое время провела русская, так называемая Радзивилловская (Кенигсбергская) летопись. Так она называется потому, что «обитала» у польского магната Богуслава Радзивилла, а он передал ее в Кенигсбергскую библиотеку (Во время Семилетней войны летопись была возвращена в Россию).

...Прошли годы, и ученик Аркудия Паисий Лигарид так же упорно, как и его учитель, пытался проникнуть в тайну. В его письме к царю Алексею Михайловичу есть такие строки: «Сад, заключенный от алкающих, и источник, запечатанный от жаждующих, - по справедливости почитаются несуществующими. Я говорю сие к тому, - пояснял Лигарид, - что давно уже известно о собрании вашим величеством из разных книгохранилищ многих превосходных книг; почему нижайше и прошу дозволить мне свободный вход в ваши книгохранилища для рассмотрения и чтения греческих и латинских сочинений».

Высказывалось предположение, что Лигарид имел в виду Патриаршую библиотеку, а к Никону, истинному ее владельцу, он обратиться не мог, так как у них-де были враждебные отношения. Но в письме вполне ясно речь идет о превосходных книгах царской библиотеки, особо подчеркнуто наличие греческих и латинских. Петр Аркудий, по всей вероятности, рассказывал своим ученикам о легендарной либерее, которую ему не удалось разыскать.

Ее сокровищ Лигарид не увидел, хотя другими библиотеками Москвы пользовался неоднократно.

Та же участь постигла и хорвата Юрия Крижанича. Хотя он был сторонником сближения славянских народов, при­зывал Алексея Михайловича распространить русскую книгу на Балканах, Карпатах, в Польше, его все-таки считали агентом Ватикана и, в конце концов, сослали в Тобольск.

Так вот, Юрий Крижанич во второй свой приезд в Россию (конец 1659 года) подал через Посольский приказ царю прошение. В нем он добивался того, чтобы его назначили придворным библиотекарем - он готов даже самолично составить каталог. Вначале Крижанич указывает, что как в древние времена в Египте, Ассирии, Персии, Греции, так и ныне в Европе у всех самодержцев есть библиотеки, а присматривает за ними человек, который много языков знает и в книгах разбирается. Потом переходит к делу: «Ваше царское величество имеет многие книги. Не зло б было во един ряд их разложити, сочтати, списати, да ваше царское величество на время буде могло очи имел забавити, разумевающе,

о цели всякие книги спрашивают и что учат и ради учения да книги пред руками будут. Аще богу и вашему царскому величеству будет угодно, могу в сем деле послужити: бо умеемо четыре языки совершенно: словенский, латынский, немецкий, итальянский; умеемо и другие четыре языка несовершенно: греческий пиеменыи, греческий простыи, полскии и венгерский. Сие разумеем и можем преводити на словенский или на латынский язык свершено, хотя ж говорити их совершенно не можемо»...

В библиотеку его не допустили, поручив лишь перевод некоторых книг...

Шведский богослов Николай Берг, выпустивший уже при Петре I труд о русской церковной книжности, упоминает и о библиотеках, в том числе о библиотеке великих князей. Он отмечает каллиграфическое мастерство переписчиков, широкое распространение книг, наличие фондов в мо­настырях и церквах. И далее уже со слов И. Спарвенфельда - языковеда, дипломата и библиофила - прибавляет: «Есть какая-то библиотека у царя, довольно богатая рукописными и печатными книгами и что она хранится в его личном дворце».

Осталось сказать, что и французские купцы обращались с просьбой к Ришелье о приобретении в Москве редких сочинений.

Итак, немцы и итальянцы, поляки и шведы, французы и хорваты в той или иной форме в разное время и по разному поводу проявляли осведомленность о таинственной царской библиотеке. А что же сами русские? Неужели они абсолютно ничего не знали о тех восьмистах томах, что спрятаны в подземельях Кремлевского дворца? Ведь даже, по свидетельству иностранцев, царские чиновники присутствовали при знакомстве хотя бы с несколькими книгами.

Однако источники XVII века об этом ничего не сообщают, собственно, и из XVI века только ведь и дошло несколько строк из «Сказания о Максиме-философе».

Первые наши сведения о тайнике с книгами относятся к началу XVIII века. Тогда же начались и первые раскопки, первые практические шаги, направленные на поиски сокровищ...

1724 год. Пономарь одной из московских церквей Конон Осипов послал длинное «доношение» в правительственную канцелярию. В нем, в частности, говорилось: «Есть в Москве под Кремлем-городом тайник, и в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками до стропу. А те палаты за великою укрепою; у тех палат двери железные, поперек чепи в кольца проемные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, а в них решетки без затворов. А ныне тот тайник завален землею, за неведением, как виден ров под Цехаузной двор и тем рвом на тот тайник нашли на своды, и те своды проломаны и, проломавши, насыпали землю накрепко».

Пономарь объяснял, что эти сведения он получил от дьяка Большой царской казны Василия Макарьева. Макарьев же еще во время правления Софьи был послан в тайник, вошел в него близ Тайницких ворот, а вышел - к реке Неглинной, в круглую башню. Более того, «и в те окошка он смотрел, что наставлены сундуков полны палаты; а что в сундуках, про то он не ведает...».

Правительство Петра I не оставило без внимания эго «доношение». Оно было прочтено в Сенате, а сам Петр наложил резолюцию: «Освидетельствовать совершенно вице-губернатору». Новые попытки ни к чему не привели, в связи с чем последовало распоряжение «той поклажи больше не искать».

Спустя десять лет Осипов снова шлет бумагу в Сенат. Дважды обсуждался вопрос о раскопках, и разрешение было дано. Работы развернулись обширные, рвы копали в пята местах, но опять - неудача. Что это были за сундуки - осталось загадкой. Хранились ли в них книжные богатства или архив Ивана Грозного - неизвестно...

Прошло полтора столетия. Казалось, судьба древних античных книг должна быть предана забвению. Но в конце XIX века выступили крупные русские ученые. Прежде всего - палеограф Н. П. Лихачев. Он согласился, что и Веттерман и Максим Грек могли видеть содержимое библиотеки, но решительно восставал против перечня книг, обнаруженного Дабеловым. Затем слово взял знаток старой Москвы И. Е. Забелин. Он не отрицал наличия библиотеки. Более того, предположил, что книгохранилище находилось в ведении царского казначея Н. Фуникова (недаром он был в подземелье, когда книги показывали Веттерману). Ученый полагал также, что библиотека Ивана Грозного могла помещаться в какой-нибудь сводчатой подклети, недалеко от жилых деревянных царских хором. Вместе с тем, по его мнению, библиотека погибла в большом пожаре 1571 года.

Веские аргументы в пользу таинственной либереи привел академик А. И. Соболевский. «Сундуки с книгами где-то существуют, засыпанные землей или невредимые, и от нашей энергии и искусства зависит их отыскать», - делал он окончательный вывод.

Пока шло обсуждение, вспыхивали споры, директор Оружейной палаты князь Н. С. Щербатов вновь организовал (в конце прошлого века) раскопки в Кремле. Однако и они ничего не дали. Тогда были обследованы две кремлевские башни - Троицкая и Арсенальная, но и их тайники оказались пустыми. Тогда же, получив разрешение от Александра III, принялся за поиски немецкий ученый Тремер. Никаких результатов он тоже не добился, а уезжая на родину, изрек: «Наука поздравит Россию, если ей удастся отыскать свой затерянный клад».

Неоднократно предпринимались подобные попытки и после победы Советской власти. Часть подземной территории Кремля изучалась, например, при строительстве Дворца съездов в 1959-1960 годах. Много сил отдал этому археолог-любитель И. Стеллецкий, и - безуспешно.

Несколько лет назад была создана комиссия по розыскам библиотеки Ивана Грозного. Ее три года возглавлял академик М. Н. Тихомиров. Это ему принадлежат слова: «Библиотека московских царей с греческими и латинскими рукописями - это факт, не подлежащий сомнению». В небольшой, но удивительно емкой работе он указывает, что в ту далекую пору греческие книги не были редкостью на Руси. Их доставляли представители духовенства, художники, ремесленники, купцы. «Наконец, вспомним, - пишет М. Н. Тихомиров, - о приезде в Москву наследницы византийских императоров Софьи Фоминичны Палеолог, вышедшей замуж за Ивана III. С ней приехали многие греки. И неужели Софья и ее многочисленные спутники не имели с собой книг на родном языке? Факт совершенно невероятный. А ведь великий князь Василий Иванович, по сказанию, владевший библиотекой, был сыном Софьи. Возникает законный вопрос: если у русских существовала потребность в греческом языке, то куда же делись греческие книги, привозимые в Россию?»

Выдвигалась версия, что царскую либерею взял с собой Иван Грозный в Александрову слободу во время опричнины. Летопись сообщает, что в слободу из Москвы отправили большой обоз, в котором была «вся казна». А тогда к казне при­числялись и книги. Но и эта версия никак фактически не подтвердилась.

На вопрос писателя В. Жукова, стоит ли продолжать дальнейшие изыскания, председатель археологической комиссии АН СССР профессор С. О. Шмидт ответил: «Раскопки, проводившиеся на протяжении трех столетий, по разным причинам ни разу не были доведены до конца. Я присоединяюсь к мнению М. Н. Тихомирова, что библиотека вполне может существовать и, вероятнее всего, под землей, на территории Кремля. Сейчас специальные поиски библиотеки не ведутся, но появляется возможность получения дополнительных сведений о рукописях этой библиотеки и в памятниках древнегреческой письменности, и, возможно, в материалах архивов турецких султанов, архивах Афонских монастырей...» Таким образом, само наличие таинственной либереи у большинства исследователей сомнений не вызывает. Она была. А вот в том, сохранилась ли она до наших дней, - мнения резко расходятся. И все же хочется верить, что где-то, может быть, в подземельях Кремля, или Коломенского, или Александровой слободы «притаились» дубовые сундуки окованные железом, а в этих сундуках - заветные книжные сокровища...