НОВОСТИ    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ    КНИГИ    КАРТЫ    ЮМОР    ССЫЛКИ   КАРТА САЙТА   О САЙТЕ  
Философия    Религия    Мифология    География    Рефераты    Музей 'Лувр'    Виноделие  





предыдущая главасодержаниеследующая глава

Триумф и трагедия

Мы жизнью наслаждались до упоения 
только тогда, когда дерзали. 

 Георг Форстер 

Уже через два дня после прибытия на Филиппинские острова встретились местные жители. Девять мужчин бесстрашно подплывают к кораблям и, как показалось Пигафетте, проявляют большое дружелюбие. Поймут ли прибывшие малайского раба Энрике, знают ли они что-нибудь о драгоценных пряностях? Но попытка Энрике не увенчалась успехом. Тогда Магеллан велит продемонстрировать образцы, которыми его снабдила Каса де Контратасьон: гвоздику, корицу, перец, мускатный орех, имбирь, золото. Без удивления, по-деловому, выкрикивая незнакомые слова, осмотрели гости выложенные вещи и заявили, что все это есть поблизости. Счастливый, многообещающий миг в жизни Фернана де Магеллана! На радостях он велит пажам угостить гостей, которые, по всей вероятности, просто проплывавшие мимо рыбаки, и дарит им «красные колпаки, гребни, колокольчики, ленты и другие вещицы». Смущенные островитяне в свою очередь передают ему все, что у них было с собой: немного пальмового вина, несколько кокосовых орехов и рыбу. Они обещают через четыре дня снова приплыть и привезти продукты. Магеллан велит дать залп из нескольких пушек. Таким образом, он демонстрирует островитянам не только радушие, но и мощь. Матросам едва-едва удается удержать этих достойных сочувствия детей природы, пытавшихся прыгнуть в воду, так их напугал грохот залпов. Расстаются они, однако, вполне дружелюбно.

Балансирные лодки с Каролин. Иллюстрация к отчету об экспедиции Дюмон-Дюрвиля (1883)
Балансирные лодки с Каролин. Иллюстрация к отчету об экспедиции Дюмон-Дюрвиля (1883)

Остров оказался надежным убежищем. Уверенность в благополучном исходе успокоила умы. Местность назвали Воды Доброго Предзнаменования, так как на острове кое-кто заметилв родниках золотоносный песок. Самое благоприятное воздействие на изнуренных людей оказали кокосовые орехи: их молоко и приятная мякоть очень быстро поставили больных на ноги. Поэтому нет ничего удивительного, что записи Пигафетты пестрят хвалебными отзывами о кокосовой пальме. Ведь ее дары не только подкрепляют европейцев, но и являются основой питания для всех жителей тех областей мира. Например, он описывает, как делаются зарубки на деревьях, чтобы получить сок для приготовления вина, как из волокон, сдираемых со «скорлупы» кокосовых орехов, плетут канаты и циновки, а из сердцевины получают масло.

Через четыре дня, сдержав обещание, снова появляются местные жители. Они привозят пальмовое вино, апельсины, кокосовые орехи и петуха. Кое-кто из них носит в ушах золотые серьги или браслеты на руках. Записи показывают, с каким вожделением рассматривают испанцы эти вещи. Итальянец назвал услужливых островитян кафрами27 - обобщающее понятие для всех темнокожих людей, не исповедующих христианство. В скором времени ему придется столкнуться с многочисленными этническими группами малайского и индонезийского происхождения, которые он не различает, поэтому впредь речь может идти только об индонезийцах и малайцах в целом. Удалось установить, что первые филиппинцы, с которыми тогда столкнулась экспедиция, относились, по всей вероятности, к племенам висайя28. Пигафетта также сплошь и рядом упоминал королей, но этот титул не следует принимать всерьез, так как речь идет всего лишь о феодальных князьках, в лучшем случае о правителях островов.

В Индонезии уже в XII веке достигло расцвета феодальное индуистское государство, которое сначала возникло на Суматре, а столетие спустя распространилось на большую территорию Явы и полуострова Малакка. Жители же Филиппинских островов находились в описываемый период все еще на стадии первобытнообщинного строя. Лишь на Лусоне, Себу и островах Сулу сформировался феодализм. Это произошло под влиянием империи Маджапахит, существовавшей приблизительно до 1520 года на Яве. Империя Маджапахит, так же как и предшествовавшая ей империя Шривиджайя, была индуистским государством, власть которого простиралась не только на названные острова, но и на Минданао и Ириан. Империя пала, когда на рубеже XV-XVI веков ислам полностью захватил весь этот регион и когда мусульманские феодальные владыки противопоставили распространенному здесь ранее индуизму собственное мировоззрение и религию. Таким образом, Магеллан и его соратники оказались здесь, как и португальцы в Индии и испанцы в Центральной Америке, в благоприятный для осуществления своих целей исторический период.

Индонезийские острова Калимантан, Тимор и Молукки, на которых побывают корабли Магеллана, также находились под влиянием империи Маджапахит. И там европейцы появились как раз в то время, когда правившие прибрежными территориями островов феодалы стали освобождаться из-под вассальной зави­симости империи и начали создавать исламские княжества. Этим объяснялись частые военные конфликты, о которых мы еще услышим и в которых примут участие испанцы. Если бы они встретили земли, принадлежавшие государству с высокой культурой, о которой свидетельствуют храмовые постройки Боробу-дура на Яве, имевшему прочные связи с Китаем и Индией, вполне возможно, что им бы пришлось ограничиться ролью просителей. Гостеприимные островитяне, передавшие на Хомонхоне Магеллану и его спутникам дары своей земли, бесспорно, были не князьями, а подданными. О том говорила и их одежда: продетые между ногами и обмотанные вокруг бедер куски материи и «хлопчатобумажные платки на голове» (тюрбаны). Они прекрасно ориентировались в здешних водах, Магеллан получил от них весьма ценные указания о дальнейшем пути. Хрониста же экспедиции в основном интересовали всякие странности; он, например, развлекает читателя рассказами о жителях расположенного рядом острова, у которых «в ушах такие большие дыры, что они могут в них просунуть руки».

25 марта, когда уже все было готово к отплытию, экспедиция чуть было не лишилась своего старательного летописца. Он решил заняться рыбной ловлей и, перелезая через снасти, упал за борт. Этого никто не заметил. Но трос, свисавший с грот-мачты, касался воды (весьма серьезный непорядок на судне), поэтому итальянец смог за него ухватиться и удержаться, пока его крики о помощи не были услышаны. Поспешившие на лодках матросы спасли его, но, как считал сам потерпевший, «то была не столько наша заслуга, сколько доброта и милость богоматери».

Через три дня становится очевидным, что кильватер флотилии соединил Европу и Азию: заметив предыдущей ночью не­подалеку огни, каравеллы взяли на них курс и оказались на острове Macao. Путешественники, встреченные рыбаками вначале настороженно, «через два часа увидели две длинные лодки - здесь их называют балангаи, - полные людей. В самой большой из них под навесом из циновок восседал король. Они быстро приблизились к флагманскому кораблю, и упомянутый раб [Энрике] заговорил с ним, и они поняли друг друга, потому что в той стране короли знают языков больше, чем простые люди». Круг замкнулся.

Слиток золота, подарок князя, который передают Магеллану, генерал-капитан вежливо отказывается принять. Император приказывал вести себя именно так, чтобы местные жители, доселе неизвестные европейцам, не догадались, как высоко ценят испанцы этот сверкающий фетиш.

В страстную пятницу Энрике отправляется на остров с заданием попросить у правителя продукты. Он сообщает, что всебудет должным образом оплачено. Армада прибыла с мирными намерениями. С явным облегчением раджа Каламбу и его приближенные поспешили на флагманское судно. Они доставили туда фарфоровые миски, полные риса, и несколько рыб, проявив готовность выполнить любое желание пришельцев. Магеллан действует осмотрительно. Он дарит гостю роскошное одеяние, заключает с ним, согласно обычаю, кровный дружественный союз, показывает сокровища, которыми полны трюмы его кораблей. Но это лишь прелюдия к представлениям иного рода. Сначала Магеллан приказал дать залп из пушек, что и здесь вызывает панику. Затем «капитан позвал одного из своих солдат при полном вооружении и в доспехах, а три товарища должны были на него нападать с мечами и кинжалами. Это показалось королю просто невероятным. Тогда капитан объяснил через раба, знающего язык, что человек, вооруженный подобным образом, стоит сотни его людей, и король не мог не признать правдивость утверждения. Капитан добавил, что на каждом корабле находятся по двести таких воинов».

Лодка тагалов с Лусона (Филиппины, по Ратцелю)
Лодка тагалов с Лусона (Филиппины, по Ратцелю)

После подобных недвусмысленных предупреждений Магеллан просит, чтобы двоим из его людей разрешили осмотреть остров. Это дозволяется; одним из посланцев стал Пигафетта. Все еще полный благодарности деве Марии за счастливое спасение, итальянец теперь принимает на свою душу тяжкий грех. Сначала его вводит в заблуждение местый обычай здравиц, так как здесь было принято грозить кулаком тому, за чье здоровье пили. Затем подают вареную свинину. И кто же осудит Пигафетту, если он до отказа набивает свой желудок, несмотря на то, что сейчас день самого строгого поста. Это не все - предстоит еще ужин и второй обед с «принцами». Конечно, не остается незамеченным, как изголодались пришельцы. Хронист сообщает, что после свинины, запеченной с рисом, рыбы, приправленной имбирем, и других блюд его товарищ свалился под стол в глубоком беспамятстве. Сам же Пигафетта находит время записать несколько курьезов, а окружающим не надоедает с восторгом наблюдать за росчерком его пера. Потом итальянца отводят в хижину, где все приготовлено для ночлега.

На следующее утро Пигафетта и его спутник вместе с раджей Сиаиу (или Сиани), братом правителя острова, прибыли на флагманский корабль. Брат правителя владеет землями, о которых с восторгом сообщают, что там найдены места, где имеются самородки золота размером с грецкий орех или яйцо. Действительно, во время завязавшейся меновой торговли было замечено, что этот металл здесь не слишком высоко ценится. Например, Магеллан пробовал дать местному жителю за продукты вместо обещанного ножа несколько золотых монет, но тот не согласился и настоял на своем. В другой раз «украшение из чистого золота тонкой работы выменяли на шесть ниток бисера... Но капитан не разрешал подобные сделки, чтобы островитяне думали, что наш товар мы считаем более ценным, чем их золото». За запретом, однако, скрывается нечто большее. Колумб приказывал без всякого сочувствия отрезать носы и уши тем солдатам, которые по собственной инициативе выменивали или грабили золото. Там, где мерцало золото, конкистадоров едва ли можно было удержать в повиновении - Магеллан тоже угрожал ослушникам смертной казнью.

Вот как описывает Пигафетта появление раджи Сиаиу на «Тринидаде»: «Черные как смоль волосы ниспадали на плечи, платок [тюрбан] покрывал его голову, в ушах у него было по две большие серьги, от пояса до колен он был обернут куском хлопчатобумажной ткани с шелковой вышивкой. Сбоку в резных ножнах из дерева он носил кинжал с позолоченной рукоятью. Его тело цвета дубленой кожи было все сплошь разрисовано и натерто стираксою и бензоем [эфирным маслом стираксового дерева]. Подданные его и брата - язычники - любят разрисовывать себя и ходят практически без одежды, за исключением куска полотна, которое они получают от некоего дерева и которым обматывают бедра. Женщины от пояса обернуты в хлопчатобумажную ткань. Их черные волосы ниспадают почти до земли, в ушах они носят своеобразные золотые серьги. Островитяне почти постоянно жуют плод, напоминающий грушу и названный арека. Его делят на четыре части, заворачивают в листья дерева, которое дает эти плоды, и добавляют немного извести. Эту смесь, после того как она уже основательно прожевана, они выбрасывают. Из-за этого рот у них становится густо-красным. Почти все жуют плод, так как он заметно прибавляет силы, да и жара стоит такая, что без этого многие не могут жить». Последнее утверждение слишком преувеличено. И жуют аборигены смесь, завернутую в листья не арековой пальмы (в ее состав входят только семена ареки), а в листья бетеля (Piper betle). И все-таки наблюдательность Пигафетты просто восхищает. Эта слаботонизирующая алкалоидная смесь, содержащаяся в семенах арековой пальмы, до сих пор употребляется во всем малайском мире.

Изображение кокосового и финикового деревьев, а также арековой пальмы. Рисунок из мастерской де Бри (1600)
Изображение кокосового и финикового деревьев, а также арековой пальмы. Рисунок из мастерской де Бри (1600)

31 марта Магеллан хочет отпраздновать особенно торжественно. Правомерно допустить, что он организует этот праздник не только в честь пасхи, но и по поводу годовщины мятежа в Сан-Хулиане. За минувший год он открыл морской путь, который безуспешно искали Колумб, отец и сын Каботы, Веспуччи, Пинсон, Солис, и первым пересек океан, отделяющий Америку от Азии. Теперь острова Пряностей в доступной близости, ему даже посчастливелось открыть для своего императора архипелаг, богатый золотом. Но Магеллан не удовлетворен, не ведает успокоения. Ко многим задачам, которые он так упорно пытается решить, Магеллан добавляет еще одну - обращение местных жителей в христианство.

Праздник действительно удался на славу. Пятьдесят человек, «одетые так торжественно, как только было возможно», отправились на берег, где поставили палатку из парусного полотна и воздвигли алтарь, который украсили листьями и цветами. Раджа Каламбу и его брат Сиаиу усаживают генерал-капитана в центр, вслед за ним целуют распятие, повторяя чужие молитвы. С кораблей гремит салют. Религиозная часть празднества завершается торжественным ужином и благочестивыми песнопениями. Затем следует нечто более земное. Магеллан велит для развлечения гостей продемонстрировать искусство фехтования. Потом приносят большой деревянный крест и терновый венец. Магеллан объясняет, что это символы могущества его государя. Их нужно водрузить на самом высоком месте острова, тогда ни один европеец не посмеет причинить им неприятности, кроме того, крест защитит их от непогоды и штормов. Правда, каждый день надо на него молиться.

Так как он хочет выяснить, известна ли островитянам идея о едином боге, Магеллан выспрашивает у Каламбу и Сиаиу о всевышнем, которому они воздают молитвы. Видно, Пигафетта плохо расслышал ответ, когда написал «Абба». Таким образом, он остался в неведении относительно того, что здесь ислам опередил христианство. А его командира этот мнимый успех на религиозном поприще побудил к самонадеянному замыслу: если у раджи есть враги, то генерал-капитан обязуется со своими кораблями и солдатами на них напасть и заставит их покориться Каламбу. На это раджа ответил, что действительно жители двух островов ему не подчиняются, но сейчас неподходящее время года для нападения.

Создается впечатление - ситуация еще повторится, - словно Магеллан планирует обратить уступчивых правителей в христианство, упрочить их власть и с их помощью колонизировать открытые местности. Похоже, что военный риск подобных намерений не вызывает у него никаких сомнений, и в то же время Магеллан, как и многие современники, поддался соблазну, который исходил от покорения Мексики Эрнаном Кортесом. Без сомнения, генерал-капитан стремился к тому же, но в отличие от его образца Магеллану уготована, по выражению Пигафетты, «злая судьба».

Наконец генерал-капитан собрался двинуться дальше. Он расспрашивает о гаванях, где можно было бы получить достаточно провизии и одновременно привести в порядок корабли. Называются ближайшие - Лейте, Минданао и Себу. Последняя, по-видимому, самая подходящая. Магеллан решает немедленно плыть туда, «потому что так распорядилась его злая судьба». Раджа Каламбу даже вызывается быть лоцманом, но так как его задерживает сбор риса, испанцы готовы помочь в уборке урожая. Сначала их силы остаются неиспользованными, потому что, как неодобрительно замечает Пигафетта, князь постоянно пьян. Но затем урожай совместными усилиями собран, и 4 апреля флотилия снова подняла паруса. Испанцы поплыли на северо-запад вдоль побережья острова Лейте и мимо острова, на котором, по сообщению итальянца, ловят летучих мышей размером с орла. На первый взгляд это сообщение может показаться сомнительным, так же как и заявление, что по вкусу они напоминают кур. Тем не менее, его, казалось бы, преувеличенные описания нашли со временем подтверждение. Но каким чудом показались отзывчивому Каламбу парусная оснастка и ход европейских кораблей: его собственная парусная лодка не могла угнаться за флотилией, и он в конце концов перебрался на «Тринидад», чтобы и дальше исправно нести службу лоцмана.

Через три дня после отплытия с Macao Каламбу привел флот к берегам Себу. Очевидно, остров плотно населен, так как вдали виднеются хижины на сваях, а на берегу собралось более двух тысяч местных жителей. Их привлек сюда не столько странный вид европейских кораблей, сколько церемониал, с каким флот подходил к берегу: «Мы подплывали к столице, поэтому генерал-капитан велел поднять на кораблях все флаги, затем мы приспустили паруса, как это принято в бою, и дали залпы из нескольких пушек, от чего люди на берегу в безумном страхе попадали на землю».

Оружие туземцев с Филиппинских островов (по Ратцелю)
Оружие туземцев с Филиппинских островов (по Ратцелю)

Такой воинственный образ действий довольно осложняет первые переговоры с раджей острова Себу. Энрике и другой посла­нец встретили на берегу возбужденных островитян, готовящихся отразить предполагаемое нападение. Потребовалось немало усилий, прежде чем ловкий на язык малаец переубедил вождей и доказал, что залпы были произведены только в знак приветствия. Его господин, объясняет он радже, подданный самого могущественного в мире короля, следует на Молуккские острова. Но на Macao он услышал о силе и великодушии правителя острова Себу и решил прибыть сюда, чтобы соединить приятное с полезным (выгодами от будущей взаимной торговли). Эти красноречивые слова достигли цели, но раджа все-таки настаивает на том, чтобы была выплачена положенная пошлина за стоянку флота в гавани. Итак, испанцы впервые столкнулись с достаточно хорошо организованной властью. Посланцы «самого могущественного в мире короля» вовсе не намерены оказывать «князьям диких народов» что-либо большее, чем чисто номинальные почести. Кажется, конфликта не избежать. К счастью, в гавани как раз находилось судно сиамского купца, который знал о португальских завоеваниях на Востоке. Именно его сообщениям о военной мощи чужеземцев да стараниям Каламбу испанцы обязаны тем, что удалось избежать кровавой стычки.

Целых два дня длятся переговоры. Магеллан пытается оказать давление на ход переговоров разного рода уловками и завуалированными угрозами. Сиамцу он демонстрирует одного из своих латников и просит передать радже, что покарать врагов своего короля он может с такой же легкостью, как смахнуть пот со лба. 9 апреля Магеллана на флагманском судне посещает племянник раджи, он является также престолонаследником. Генерал-капитан, перед которым тот низко склонил голову, сейчас совсем не похож на человека, каким он был еще месяцы назад. Сейчас он - сама надменность: сидя в кресле, обитом красным бархатом, он указывает гостям на их места. Его первый вопрос: имеют ли прибывшие достаточно полномочий, чтобы подписать договор? И еще кое-что изменилось. Высказанное раджей пожелание мира и освобождение от пошлины он воспринимает как нечто само собой разумеющееся.

Почти все, что он сейчас объявляет и чего требует, касается обращения островитян в христианство. Он порицает некоторые их обычаи, обучает библейской истории, красочно описывает радости истинной веры. Религиозность Магеллана не лицемерна. Это доказывает высказанное им в адрес островитян предостережение, что они ни в коем случае не должны креститься из страха или в расчете на какие-либо выгоды; они должны принять христианство добровольно и бескорыстно. И хотя Магеллан глубоко уважает веру их отцов, он не может утаить, что только те из них, кто будет молиться на крест, смогут быть уверены в наилучшем, доброжелательнейшем отношении к ним испанцев и его лично.

Это говорит глубоко религиозный Магеллан, которого мы знаем по второму завещанию. Здесь звучат, конечно, далеко не те ноты бескомпромиссного боевого клича крестоносцев "Deus vult!" («Так хочет бог!»), и все-таки многие определяющие черты характера этого человека типичны не для Ренессанса, а для минувшего незабвенного времени иберийского рыцарства. Вспомним хотя бы других первооткрывателей этой эпохи, проповедовавших вдали от родины веру Христову, но проявлявших чисто земной интерес к счетам, которые им вел банк святого Георгия в Генуе. Для генерал-капитана же доверчивое участие его слушателей значит так много, что, по сообщению Пигафетты, впервые после открытия пролива на глазах Магеллана он увидел слезы.

Мужчина с филиппинского острова Лусон (по Ратцелю)
Мужчина с филиппинского острова Лусон (по Ратцелю)

После того как был полностью произведен обмен подарками, хронист и один из офицеров решили посетить раджу острова Себу. Правитель принял их. Он сидел на циновке из пальмовых листьев в окружении своих придворных. Вот как Пигафетта описывает раджу: «Он был почти обнажен, только поясница обмотана куском материи. Голова повязана свободно ниспадающим платком, расшитым шелком. На шее у него красовалась дорогая цепь, в ушах золотые серьги с драгоценными камнями. Это был коренастый, очень тучный человек, его лицо было покрыто разнообразной татуировкой. Пищу он брал с циновки, которая лежала перед ним на полу; мы наблюдали, как он ел черепашьи яйца, выложенные в две фарфоровые мисочки. Рядом стояли четыре кружки, наполненные пальмовым вином, которое он потягивал с помощью тростниковой соломинки».

Европейцы приняли участие в трапезе. Энрике еще раз подтвердил их добрые намерения. Наконец вручены подарки и пришельцы с бросающейся в глаза поспешностью покидают резиденцию раджи. Это нарушает ход необычного пиршества, но итальянца, возможно, влекут «этнографические» исследования: «Принц, племянник раджи, проводил нас до своего дома и познакомил с четырьмя девушками, которые играли на приятно звучавших музыкальных инструментах. Музыка производила весьма приятное впечатление... Девушки были красивы, белокожи и почти такого же роста, как наши. Они были почти нагие, если не считать плетенки из пальмовых листьев, прикрывающей самые интимные места от пояса до колен. Волосы у них были длинные и черные, а на лице - крохотная вуаль и больше ничего. Принц нам предложил потанцевать с тремя из них».

Женщина  с Лусона (по Ратцелю)
Женщина с Лусона (по Ратцелю)

Вот так, хорошо повеселившись, посольство возвращается на борт. Однако два других члена экипажей, добровольцы Мартин Баррета и Хуан де Ароче, оказались менее крепкими и удачливыми: не перенеся лишений плавания, они умерли на Себу. Раджа разрешил похоронить их в центре поселка. Товарищи, устроившие столь великолепное погребение, и не подозревают, что многие также останутся здесь навсегда, только похоронят их со значительно меньшими почестями.

Тем временем остальные члены экипажей заняты «оценкой» привезенных кораблями товаров. Так как местные жители прибегают к мерам веса, сопоставимым с европейскими, торговля протекает без осложнений. Она удивительно выгодна: «Они давали нам десять кусков золота за четырнадцать фунтов железа.

Каждый кусок золота был стоимостью в полтора дуката». За всякую безделку получали свиней, рис и другие продукты.

Усилия Магеллана на религиозном поприще также вознаграж­даются. 14 апреля властитель Себу Хумабон решил принять христианство. Чтобы не создалось впечатление, будто генерал-капитан погряз в миссионерских делах, следует заметить, что крещение «короля» должно было принести настоящую материальную выгоду. Хумабон получал не только божеское благословение, но и становился подданным испанского владыки. Все события имеют самое что ни на есть мирское значение. Если раджа выбрал нового бога, значит, он отдал себя в распоряжение его наместника на земле.

Итак, пышные церемонии и политика определяют происходящее. Наконец сам Магеллан решает сойти на берег. Как только он ступил на берег, загрохотали пушки. За генерал-капита­ном идут сорок празднично одетых матросов, впереди два латника несут знамена испанского императора. Хумабон и Магеллан обнимаются, следуют сквозь толпу к высокому помосту, украшенному коврами и ветками пальм: «После чего капитан сказал королю... о своей благодарности всевышнему за то, что он наставил короля на путь истинный, озарил великой верой - христианством. Теперь ему [Магеллану] будет легче, чем прежде, покарать его [Хумабона] врагов. Король ответил, что полон благих намерений жить в христианстве, но некоторые из его вельмож проявляют непокорность, думая, что они ему ровня. Тогда капитан велел призвать знатных людей и заявил, что он их всех убьет, а земли передаст королю, если те не подчинятся».

Как и следовало ожидать, в один день раджа Себу стал единоличным правителем острова. Но дело этим не кончается. Магеллан заверяет, что скоро вернется с еще более сильным войском и сделает его самым могущественным монархом этого островного мира, ведь он первым принял христианство. Осененные крестом, который воздвигают перед помостом, оба повелителя могут обсудить выгоды их союза, так как сейчас поле деятельности уже принадлежит священникам. Наследник престола, купец из Сиама, раджа острова Macao и еще пятьсот островитян принимают христианство и перед святым крестом клянутся уничтожить идолов прежней веры. Все они получают католические имена. Хумабона отныне называют Карлосом. Церемониал завершает месса. Магеллан может считать, что совершил такое же большое дело, как открытие пролива: он только что вырвал из лап дьявола пятьсот душ, завтра их будет тысяча. Подозревает ли он, что его силы слишком малы, чтобы за несколько Дней переменить заведенный веками уклад? Естественно, он может открывать новые народы, но не имеет права переделыватьих по своему «образу и подобию». А вдруг островитяне распознают, что бог белых не спасает от стрел?

Вторая половина дня была предназначена для крещения женщин. Галантно и вдохновенно описывает Пигафетта супругу раджи, которая первой принимает крещение и получает христианское имя Хуана: «Королева, очень красивая молодая женщина, была одета в кусок материи черно-белого цвета, губы и ногти - ярко-алые. Головной убор у нее был из пальмовых листьев, а поверх него красовалась корона из тех же листьев, похожая на папскую [тиару]». Пока она со своими сорока придворными дамами ожидает священника, итальянец показывает ей статуэтку, изображающую деву Марию с младенцем. Как сообщает хронист, княгиня уговорила его подарить ей статуэтку - теперь она будет молиться на нее вместо старых идолов. Ей дарят вещицу, и на этом эпизод мог бы быть исчерпан, если бы не испанский капитан Мигель Лопес де Легаспи. Экспедиция под его руководством в апреле 1565 года обнаружила статуэтку, а также воздвигнутые во время той церемонии кресты совершенно целыми, поэтому прибывшие сюда позже миссионеры назвали местность „Ciudad de Jesus" - Город Иисуса».

К концу дня более восьмисот мужчин, женщин и детей завершили обряд крещения. Они собираются на берегу, чтобы посмотреть фейерверк, устроенный для них генерал-капитаном, любуются стрельбой канониров, а «капитан и король называют друг друга братьями». Кажется, все обстоит прекрасно. В ближайшие недели еще две тысячи жителей Себу и близлежащих островов принимают христианство. Ежедневно служится месса. Магеллан лично, не доверяя никому другому, объясняет новообращенным основы христианской религии.

Прежнее умиление Пигафетты проходит, в его описаниях месс нет уже ничего о самих богослужениях, зато очень много о княгине и великолепно разодетых придворных дамах. И конечно, мы узнаем, что не все правители признали преимущество христианского короля Карлоса-Хумабона: «Мы сожгли поселок, жители которого не желали подчиниться ни нам, ни королю, и воздвигли там крест, так как все они были язычниками. Если бы они были мусульманами, мы воздвигли бы во славу такого выдающегося подвига каменную колонну, так как обратить в христианство мусульман значительно сложнее, чем язычников». Произошло это на острове Мактан, расположенном совсем рядом с островом Себу. Его раджа скоро стал предводителем тех, кто не желал ни опеки пришельцев, ни обращения в христианство, ни мишурного блеска Карлоса-Хумабона. Таких много - этому способствует не только неразумное вмешательство Магеллана в междоусобицы местных правителей за обладание властью, но и самонадеянное поведение испанцев. В одном документе вскользь замечено, что дело дошло до раздоров, так как многие были ослеплены видом местных женщин. Более определенные сведения дает запись в ведомости о довольствии, где сказано, что Магеллан разжаловал своего шурина Дуарти Барбозу и передал командование «Викторией» своему другу и приверженцу Кристобалю Рабело. Легко догадаться, чем занимались Барбоза и компания на берегу в течение трехдневной самовольной отлучки с корабля.

Индонезийское и филиппинское оружие (по Ратцелю)
Индонезийское и филиппинское оружие (по Ратцелю)

Такие выходки приносят мало пользы упрочению новой религии. Вскоре генерал-капитан вынужден упрекнуть раджу в том, что его подданные все еще поклоняются идолам и приносят им жертвы. Это случилось, получил он ответ, во благо члена его семьи, самого смелого и мудрого человека страны, который уже несколько дней прикован к постели. Магеллан потребовал, чтобы больного тут же окрестили - весьма показательный, нетерпеливый и бескомпромиссный образ действия в вопросах религии. Более того, он готов присовокупить в залог собственную голову, если больной после крещения не выздоровеет. Смелые, твердые слова, похожие на те, что прозвучали в проливе, когда Магеллан говорил о кожаной обшивке рей. К счастью, залог не понадобился, так как происходит «в высшей степени примечательное чудо нашего времени». Процессия под предводительством самого генерал-капитана направилась к дому больного. Его находят не способным ни говорить, ни двинуться, что, однако, не мешает тут же окрестить его самого, двух жен и десять дочерей. Сразу после крещения больной смог заговорить, через пять дней был полностью здоров. «Когда больной убедился, что выздоровел, он на глазах короля и всего народа разбил изображение идола, которое несколько старых женщин спрятали в его доме. Еще он разрушил и сровнял с землей несколько храмов на берегу, где раньше они поедали принесенное в жертву мясо. Пока островитяне сносили эти постройки, они не переставая кричали: «Кастилия, Кастилия!»

Хотя Фернан де Магеллан сохранил голову на плечах, вдумчивому наблюдателю может показаться, что он ее уже давно потерял. Вместо того чтобы удовлетвориться расположением некоторых князей, завязать взаимовыгодные отношения и избегать любых конфликтов, он хочет тотчас же преподнести вновь обращенные души своему богу, а императору - новые владения. При этом служителей культа оставят без пищи, жилые постройки сожгут, людей замучают. Для него, безоговорочно стремящегося свершить Великое, чья воля преодолела и пролив и океан, это будет венцом помыслов, более желанным, чем все пряности Молуккских островов.

В то время как генерал-капитан озабочен искоренением религиозных обычаев, существовавших ранее на острове, Пигафетта фиксирует все, что о них узнает. Например, он описывает обряд жертвоприношения животных, когда после сложного ритуала убивают свинью и принимающие участие в обряде мажутся ее кровью; рассказывает о своеобразных обрядах погребения. В конце концов, Пигафетта в который уж раз поддается игре воображения: он рассказывает о появлении дурного знака, предвестника чего-то ужасного: «Каждую ночь, в полночь, в тот город прилетала угольно-черная птица размером с ворону. Едва она успевала сесть на землю, как все собаки кругом принимались скулить и лаять, визг и вой продолжались пять-шесть часов. Никто так нам и не сказал, что бы это могло значить». Может быть это был Зетеб, патагонский князь Тьмы, из мести последовавшей за ними, или один из обиженных, жаждущих свиной крови богов Себу? Если пришельцев и ждет злой рок, они сами его породили.

Силапулапу, правитель близлежащего островка Мактан, все еще противится обращению в христианство и не повинуется Карлосу-Хумабону, хотя один из его поселков сожжен дотла. Магеллан опять требует от него подчиниться радже острова Себу, а флотилии выплатить дань в виде трех мер риса, трех мер проса, трех коз и трех свиней. Он добивается немногого. Один из вождей с острова Мактан по имени Сула посылает своего сына с двумя козами и велит передать, что готов вместе с испанцами воевать против Силапулапу. Это, конечно, коварная хитрость, так как Сула предоставил только одну лодку с экипажем. Все-таки генерал-капитан решается на сражение. Он зашел слишком далеко, чтобы оставить безнаказанным неповиновение какого-то островного князька. Хуан Серрано, боевой товарищ еще со времен индийских походов, пытается доказать Магеллану, что сражение ничего не даст, что затея бессмысленна, результатом ее будет только гибель многих людей. Все напрасно. Даже Карлос-Хумабон не в восторге от плана и проявляет интерес только тогда, когда сам Магеллан решает возглавить поход: «Мы его и убеждали и уговаривали остаться, но он заявлял, что хороший полководец никогда не покидает свое войско». Возможно, Пигафетта и офицеры даже напоминают ему о договоре, заключенном с императором, один из параграфов которого гласил: если дойдет до военных действий, генерал-капитан не должен ни при каких обстоятельствах покидать флагманский корабль. Магеллан остается мужественен и непреклонен. Везде и всегда он добивался максимального, и в Севилье, и в бухте Сан-Хулиан, и в проливе, и в злобном океане. Не он, а другие потеряли тогда авторитет, здоровье, а часто и жизнь. Так достойно ли теперь прятаться за чужие спины?!

27 апреля 1521 года после полуночи отдан приказ занять места в трех самых больших лодках флотилии. Шестьдесят вооруженных мужчин в латах и шлемах сели в лодки, захватив с собой несколько небольших орудий. Испанское войско усилено тридцатью лодками с несколькими сотнями воинов раджи острова Себу. Правда, последних Магеллан рассматривал только как зрителей. Они должны оставаться в стороне, пока он будет наказывать всю рать Силапулапу. Это кажется странным - подставляя под удар правителя Мактана свою голову вместо Хумабона, он будет вынужден столкнуться с сотнями, возможно, тысячами воинов. Из слов, с которыми генерал-капитан обратился к участникам будущего сражения, становится понятна причина его самонадеянности: испанцы не должны дать себя запугать числом врагов. Значительно полезнее вспомнить конкистадора Кортеса, который с горсткой решительных людей завоевал империю ацтеков. Тогда двести человек покорили четверть миллиона - господь да пребудет с ними!

Ложный вывод. За три часа до восхода солнца испанцы вынуждены признать, что подходы к берегам острова Мактан усыпаны рифами: лодки европейцев здесь пройти не смогут. Нет возможности доставить на сушу пушки, и, таким образом, испанцы лишены своего главного оружия. Магеллан посылает сиамского купца к Силапулапу. Он предлагает ему свою дружбу, если тот подчинится монарху острова Себу, будет почитать императора Карла V и выплатит требуемую дань. Если он не подчинится, то узнает, как могут колоть испанские копья. Ответ был самоуверен и коварен одновременно: пусть христиане нападают, воины с Мактана тоже имеют копья, хоть и обожженные на кострах. Он просит только, чтобы бой начали с восходом солнца, так как ждет подкрепления. Это кажущееся подтверждение слабости заведет напа­дающих в западню. Магеллан не разглядел подвоха и дождался восхода солнца. Что случилось потом, не может никто рассказать лучше свидетеля, Антонио Пигафетты:

«Как только забрезжил день, сорок девять наших людей прыгнули в воду. Прежде чем мы достигли берега, нам пришлось прой­ти вброд расстояние двух выстрелов из арбалета, так как лодки из-за рифов и скал не могли подойти ближе к берегу. Остальные одиннадцать человек остались в лодках, чтобы их охранять. Как только мы достигли берега, сразу пошли в атаку. Те люди общей численностью более полутора тысяч человек разбились на три отряда. Едва завидев нас, они устремились вперед с душераздирающими воплями и оглушающими криками - два отряда на фланги, один - в центр. Капитан заметил опасность, поэтому разделил нас на две группы, и мы вступили в бой. Около получаса велся обстрел с дальнего расстояния из мушкетов и арбалетов, но все напрасно, так как выстрелы испанцев почти не пробивали грубые и крепкие деревянные щиты [их противников и только изредка ранили руки. Когда капитан это увидел, он закричал: «Прекратите стрелять! Не стреляйте!» Но никто его не слушал. Аборигены тоже заметили, что наш ружейный огонь не наносит ущерба. Они подняли невообразимый шум и продолжали стойко держаться. Только отстреляли наши мушкеты, аборигены принялись кричать еще громче, продолжая прыгать туда-сюда, полные страха, однако, не забывая прикрываться щитами. Так они уцелели и потом обрушили на нас такой шквал стрел, бамбуковых копий с металлическими наконечниками, заостренных кольев и камней, что мы еле сумели от него защититься».

Битва на острове Мактан. Рисунок из
Битва на острове Мактан. Рисунок из "Кратких донесений и сообщений" Хульсиуса (1602)

В надежде рассеять войско противника Магеллан приказал нескольким своим воинам поджечь близлежащую деревню. При этом два испанца погибли. Вместе с пламенем разгорались еще сильней гнев и сопротивление. Островитяне, наконец, поняли, что ноги их врагов не защищены, и стали умышленно туда целиться. Магеллан одним из первых был ранен стрелой выше колена. Он приказал организованно отступить, но только шесть человек, самых преданных, подчинились приказу и не бросили Магеллана. Остальные же в панике кинулись к лодкам, поэтому воинам Силапулапу легко удалось его окружить, так как в нем они распознали командира. Два раза ему сбивали с головы шлем, но «смелый капитан и рыцарь не сдался и вместе с оставшимися с ним людьми продолжал еще больше часа мужественно сражаться. Так как он был недалеко от берега, одному аборигену удалось ранить его в лицо. Капитан мгновенно проткнул противника его собственным копьем. Потом он схватился за свой меч, но смог его вытянуть только наполовину, так как брошенное бамбуковое копье разворотило ему руку. Как только враги это увидели, они ринулись на него, и один всадил ему большой дротик... глубоко в ногу. Тут генерал-капитан упал лицом вниз. Тотчас же они бросились на него с бамбуковыми копьями и дротиками и злодейски убили нашу отраду и надежду, утешение и светоч, нашего верного предводителя.

Когда они его окружили, он еще успел обернуться, чтобы посмотреть, все ли достигли лодок».

Умирает великий человек. Однажды он гордо возразил консулу Алваришу: «Я буду следовать путем, который выбрал». Путь завершен.

предыдущая главасодержаниеследующая глава








Рейтинг@Mail.ru
© HISTORIC.RU 2001–2023
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://historic.ru/ 'Всемирная история'