К стране Патагония

Обходиться с людьми такое же великое 
искусство, как управлять кораблями. 
И те и другие, и люди и корабли, 
одинаково подвластны коварным и могучим силам 
и больше кичатся своими достоинствами, 
нежели желают признать свои ошибки. 

 Джозеф Конрад 

Сразу после освящения знамен армады на пяти кораблях поставлены бизань-паруса, и флот, салютуя бортовыми орудиями, отдается на волю течения Гвадалквивира. Речные лоцманы доводят суда до Санлукар-де-Баррамеды, гавани, лежащей перед Севильей, где команды дождутся благоприятного ветра и завершат последние приготовления к отплытию. К ним относится соглашение, заключенное Магелланом с его офицерами и рассчитанное на будущее. Антонио Пигафетта в точности его зафиксировал и рассказал к тому же о сложной ситуации, возникшей среди участников плавания, не успело оно начаться:

«Генерал-капитан, человек умный, опытный и заботящийся о своей репутации, начал предприятие с того, что объявил четкие и удобные правила, что было установившейся традицией среди тех, кто отправляется в море. Правда, он раскрыл товарищам ход предполагаемого плавания... далеко не полностью, чтобы отчаяние и страх не были причиной отказа от повиновения ему. Ибо плавание, каким оно ему представлялось, продлится долго, и неистовые штормы не раз обрушатся на флотилию.

Но кормчие и капитаны других кораблей, которые должны были сопровождать Магеллана, его не любили. Причина того осталась для меня сокрытой, но можно предположить, что всему виной его португальское происхождение. Они же сами были испанцы или кастильцы - значит, люди, относящиеся к другим зачастую недоброжелательно и злобно. Тем не менее, они должны были ему безоговорочно повиноваться, и он издал следующие приказы, чтобы в море, где днем и ночью таятся всяческие опасности, корабли не потеряли друг друга из виду».

Затем Пигафетта сообщает, какими световыми сигналами нужно обмениваться, когда следует ставить паруса или убрать паруса, какими знаками необходимо пользоваться в случае различных происшествий. Одно основное правило подчеркивается особо: что бы ни случилось, остальные корабли должны следовать за «Тринидадом», на котором находится Магеллан. Генерал-капитан разделил команды кораблей на три вахты, которые подчиняются несущим в данное время службу капитанам, кормчим, боцманам и шкиперам.

Для уяснения принятых в те времена рангов подчиненности на кораблях вкратце их охарактеризуем. Высшая командная власть на корабле принадлежала капитану (capitan). Наряду с ним, подчиняясь капитану, приказы на судне отдавали офицер по навигации - кормчий (piloto) и главный офицер по палубе - шкипер (maestre). Вместе с боцманом (contramaestre) шкипер осуществлял практическое управление судном, то есть все манипуляции с парусами и другую работу, необходимую для приведения в движение кораблей и проявления их мореходных качеств. Боцману подчинялся боцманмат (nochiero), само его название говорит о том, что он нес за боцмана нелюбимые ночные вахты. Разумеется, что все упомянутые лица отвечали во время всей вахты за все происходящее на корабле, поэтому, конечно, шкипера на помощь не звали, когда, например, необходимо было зарифить или поставить паруса. Столь же неверным будет представление, будто бы капитан давал указания, какие следует принимать меры по каждому отдельному поводу, или участвовал в определении местоположения судна или открытой земли. В отличие от нашего времени, когда ранг капитана, как правило, венчает карьеру моряка, капитаны времен Магеллана назначались по другим соображениям. Они должны были блюсти определен­ные деловые интересы, или быть заслуженными офицерами армии, или просто людьми, которым обеспечены прибыльные посты.

24 августа, во время стоянки в Санлукаре, Магеллан улучает момент для составления другого «превосходного правила», к которому прибегали все тогдашние путешественники: в нотариальной конторе в Севилье он диктует свое завещание. Это - последняя воля глубоко набожного человека. Озабоченный тем, чтобы его останки были упокоены в освященном месте, он подробно перечисляет церемонии, которыми должно сопровождаться его погребение. Он предписывает накормить пятнадцать нищих и одеть трех бедняков, жертвует золотые и серебряные дукаты на спасение душ грешников, на монастыри, приюты, орден крестоносцев и на выкуп христиан, томящихся в турецком плену. Потом перечисляются суммы в пользу его пажа Кристобаля Рабело и раба Энрике, который со смертью своего господина должен стать свободным человеком, «поскольку он христианин и может помолиться за упокой моей души». Все титулы, дарованные ему императором, все недвижимое имущество и доля от будущих прибылей, а также его нынешние поместья и доходы наследует сын Родриго, ему, как сказано в завещании, сейчас полгода.

Если Родриго безвременно умрет, все наследство переходит к ребенку, которым теперь беременна Беатрис Барбоза де Магеллан. Магеллан скрупулезно перечисляет все, какие только возможно, случаи смерти, называет своими наследниками поочередно жену, брата, сестру и требует, чтобы они сохранили его имя и его герб. Упомянуто и приданое Беатрис, находящееся в ведении другого нотариуса. Им предоставлено распоряжаться Беатрис по собственному усмотрению, будь она вдова или вторично замужем.

Но заботы эти напрасны. Родриго умирает в 1521 году, второй ребенок появляется на свет мертвым, и Беатрис проживет только до марта 1522 года. Император нарушает и обещания, и договоры; ни одно из пожеланий Магеллана не будет исполнено.

В церкви Нуэстра-Сеньора-де-Баррамеда вымаливают тем временем поддержку всевышнего те, кто на этом свете имеет значительно меньше для включения в завещание. В судовые роли внесены имена еще двадцати пяти человек. Двести шестьдесят пять раз выслушивают священники покаяние в грехах мужчин и подлых, и благородных. Они узнают о мстительности и враждебности, насилии и злобе. Все это так и отправится вместе с ними в плавание. Ни одно отпущение грехов не в состоянии предотвратить того, что многие из них в ближайшем будущем пойдут на борту врукопашную, чтобы завладеть тощими крысами, или будут бездеятельно смотреть, как их спутников убивают на берегу, словно бешеных псов. И точно так же многие проявят себя в ходе плавания в такой мере великодушными, мужественными и смелыми, что тем, кто прозябает свой век, это покажется невероятным. Противоречивым и единым устремлениям этих негодяев и героев мы обязаны тем, что через несколько лет мир облетит «величайшая со дня сотворения человека новость».

Великое приключение начинается 20 сентября. Легкий ветер выносит армаду в море, называемое пока Северным, или Морем-Океаном. Через шесть дней флот достигает Канарских островов. Три или четыре дня проводят команды в Санта-Крус-де-Тенерифе. Доставляют на борт различный груз, заготовленный выслан­ным сюда заранее купцом. Потом двинулись к Пунта-Роха на юге острова Тенерифе, где флот запасается смолой. «Конопатчики» применяют ее в большом количестве для заделывания швов между досками палубы, рассыхающимися в тропической жаре. Именно тогда Магеллан получает весть от тестя. Дьогу Барбоза сообщает, что тот должен быть начеку и опасаться испанских капитанов. Они похвалялись в кругу друзей, что убьют генерал-капитана, как только дело дойдет до ссоры. Ответ Магеллана не очень показателен и явно рассчитан для предъявления кому-либо еще, кроме тестя. Он будет выполнять свою миссию, пишет Магеллан, как покорный слуга императора, которому, в конце концов, поклялись в преданности и другие капитаны.

В ночь на 3 октября корабли покидают Тенерифе. Вместо рекомендованного юго-западного курса генерал-капитан скоро велит повернуть на юго-юго-запад, и нельзя назвать несправедливым желание Хуана де Картахены, чтобы Магеллан объяснил свои действия. На самом же деле наиболее удобный маршрут для парусных судов в Бразилию в это время года пролегает к западу от островов Зеленого Мыса; теперешний курс доставит флоту много неприятностей. Возможно, стремясь разоблачить своих противников, Магеллан реагирует весьма резко: Картахена не должен задавать вопросы, а днем следовать за его флагом, ночью за светом его кормового фонаря, отвечает он властно. Погода и Картахена не замедлят ему отплатить.

Антонио Пигафетта пишет о бедственных штормах, при которых необходимо было немедленно убирать паруса, так как каравеллы так нещадно кренило, что их грот-реи касались воды. Сообщает он и о хмурых дождливых днях без единого дунове­ния ветерка. Во время штиля матросы охотились на акул, которые в здешних водах встречаются в изобилии. «Но крупные акулы - это не то, чем можно вкусно отобедать, да и маленькие едва-едва приемлемы». Хронист рассказывает также об отчаянии, охватывающем матросов в ураганные ночи:

«В те штормовые ночи мы много раз видели святого Эльма. Однажды, когда была особенно плохая погода, святой в образе горящего факела находился близко почти всю ночь. Он опустился на верхушку грот-мачты и оставался там более двух с половиной часов. Это успокоило нас, ибо мы доселе в слезах ожидали смерти. Прежде чем святой огонь иссяк, он ударил нам в глаза с такой силой, что мы более четверти часа слонялись, как слепые, вымаливая милосердия, поскольку теперь уже никто не верил, что этот шторм их поглотит. Ведь общеизвестно, что, если тот огонь, внутри которого и находится упомянутый святой Эльм, появляется над кораблем и опускается на него... корабль никогда не терпит крушение».

Те, кто связывал грозовые разряды атмосферного электричества с верой в чудеса, еще не скоро разочаровались: даже мореплаватели прошлого столетия разделяли подобные суеверия.

К концу месяца начались другие происшествия. В армаде было заведено, что остальные корабли ежедневно приближались к «Тринидаду» на расстояние, позволяющее слышать друг друга. Тогда капитаны докладывали о достойных внимания событиях дня или получали необходимые указания. Причем капитанам следовало обращаться вначале с предписанным приветствием: «Слава богу, господин генерал-капитан и начальник - доброго пути». Картахена, однако, изменяет церемонию. Однажды матрос с «Сан-Антонио» выкрикивает слова приветствия, но не по принятой форме, а называя Магеллана просто капитаном. Когда тот потребовал приветствовать его надлежащим образом, Картахена возразил, что позволил обратиться к нему лучшему члену команды, впоследствии он может выбрать для этой цели даже пажа.

Магеллану не остается ничего другого, как выждать время для возмездия; в ближайшие дни его противник вообще отказался от проявления каких бы то ни было знаков уважения. Подходящий момент наступает, когда назначается некий судебный совет и все капитаны должны собраться на «Тринидаде». Как можно было предвидеть, совет становится ареной ожесточенного спора. Но Картахене не дают возможности высказать свои претензии. Магеллан хватает его со словами: «Вы мой пленник!» И хотя Картахена открыто призывает собравшихся помочь ему и арестовать генерал-капитана, не находится никого, кто готов был бы это сделать. Так первый мятежник армады без долгих проволочек был взят да растянут на козлах и освобожден из этого постыдного положения только после того, как за него поручился Луис де Мендоса. Поскольку Мендоса заверяет, что будет держать Картахену на «Виктории» под арестом, Магеллан освобождает противника. Его великодушие останется безответным. Решение назначить главного счетовода Антонио де Косу новым капитаном «Сан-Антонио» тоже кажется сомнительным. У Магеллана скоро возникнет много причин не доверять ему; насколько обоснованно это недоверие, будет продемонстрировано в бухте Сан-Хулиан. Возможно, назначением де Косы он хочет показать стану противников, что им нечего беспокоиться за свои командные посты, пока авторитет генерал-капитана остается неприкосновенным.

А корректные взаимоотношения необходимы, ведь предстоит очень сложный переход. Попав в океане в область на границе пассатов, где царит безветренная, но грозовая погода, корабли дрейфуют с почти полностью обвисшими парусами. Потом на них снова обрушиваются такие неистовые штормы и смерчи, что моряки уже несколько раз готовы были обрубить мачты. Дневной рацион пищи сокращается до полутора фунтов сухарей и двух литров воды; отчаяние охватывает людей на палубе. А не правда ли то, о чем перешептывались в севильских тавер­нах, будто Руй Фалейру не принял участие в плавании потому, что звезды предсказали ему плохой конец? Не высланы ли в самом деле две португальские эскадры, чтобы потопить их в этом бесконечном море, словно слепых котят? Могут ли они доверять генерал-капитану, если этого не делают их непосредственные начальники?

Только когда пересекли экватор, юго-восточный пассат и попутные течения понесли армаду к стране, открытой в 1500 году испанцем Висенте Яньесом Пинсоном, - к Бразилии. Последователь Пинсона Педру Алвариш Кабрал присвоил ей имя Терра-Ди-Санта-Крус - Земля Святого Креста, - но это название не прижилось. Ибо бразильское дерево, которое там валили, в равной степени высоко ценилось и красильщиками, и кожевниками и для многих людей было не менее притягательно, чем крест Спасителя. Наконец 29 ноября завидели землю в районе мыса Сан-Агуштиньу. Две недели корабли следуют вдоль береговой линии, потом, 13 декабря, достигают бухты с возвышающейся над ней горой причудливой формы. А поскольку сегодня день святой Люсии, она получает название Санта-Люсия - ныне там раскинулся Рио-де-Жанейро.

Это знаменательный день для Жуана Лопиша Карвальу, кормчего «Консепсьона», прожившего в Бразилии четыре года, и для его сына, матерью которого была индианка. Пигафетта часто и подробно его расспрашивал и узнал многое, более характерное лично для него и его современников, чем для страны Бразилия:

«Люди здесь не христиане и истинно вообще не молятся. Вместо этого они повинуются природным инстинктам, как дикие звери. Кое-кому из здешних людей уже сто, быть может, даже сто двадцать - сто сорок лет или больше, ходят они всюду обнаженные, что мужчины, что женщины. Живут в длинных хижинах, называемых ими „боии", спят в хлопчатобумажных сетях, которые на их языке называются „амаке"».

Жизнь бразильских индейцев в представлении европейцев. Французская гравюра по дереву 1551 год

Удивительно, что моряки до сих пор не обратили внимания, как могут им быть полезны эти «висячие матрасы». Очевидно, они были заняты совсем другим, так как хронист замечает: «За топор или нож они предлагали нам одну или двух своих дочерей в качестве рабынь, однако, собственных жен они не отдадут ни за что на свете». Магеллан запрещает непристойную торговлю: во-первых, он опасается за запасы обменного фонда, во-вторых, флот находится сейчас в областях, подвластных Португалии.

Европейцы появились здесь одновременно с сулящими хороший урожай дождями, сменившими длительную засуху, поэтому индейцы встречают их как вестников благоденствия. Заготовители провианта сторговывают большое количество бататов, ананасов, мяса тапиров и молочных поросят. За двух гусей отдают гребень, за корзину рыбы, которой в состоянии насытиться десять человек, - маленькое зеркало или ножницы. И Пигафетта не преминул ликующе заявить, что выменял на игральную карту пять кур, причем его товарищи по торговле считают, что они его превзошли. Рождественские праздники тоже проводят у подножия причудливой горы, и свободного времени хватает для изображения всех и всяческих диковин. Пигафетта описывает мужчин, их фартуки из оперения попугаев, украшения из каменных палочек, которые они продевают в сделанные в нижней губе дырочки, их каноэ, где могут разместиться тридцать - сорок человек и которые продвигаются с помощью весел, похожих на лопату. Когда они отправляются бродить по округе, то берут с собой лук и стрелы, их сопровождают жены, которые, согнувшись под тяжестью детей, привязанных к спине, и дорожной поклажи, шагают позади. Сообщается, что все местные жители поголовно - каннибалы. Но это происходит не потому, что они высоко ценят мясо врагов, а «в угоду традиции». Каждый день, так заверяет Карвальу легковерного Пигафетту, они будто бы берут по куску мяса от тела убитого и съедают его вместе с обычной пищей, дабы никогда не забывать о врагах. Если он хочет сказать, что такие приемы пищи имеют ритуальное значение, то весьма близок к истине.

Бразильские индейцы (по Ратцелю)

Андрес де Сан-Мартин, первый кормчий армады, между тем старается определить их местоположение. 17 декабря он наблюдает Юпитер и Луну, находящиеся в этот день в положении соединения - на одном и том же градусе долготы. А так как немецкий астрономический календарь Региомонтана (Иоганн Мюллер, 1436-1476) указывает, когда это явление должно произойти на меридиане Севильи, Сан-Мартин надеется с его помощью вычислить географическую долготу. Однако результат оказывается неприемлемым, и кормчий полагает, что виноват календарь. Но причина заключается в нем самом, поскольку он не может точно определить время в момент наблюдения. Однако несравненно более удовлетворительными оказываются его вычисления географической широты бухты Санта-Люсия: 23°45' южной широты, что превышает фактическую цифру приблизительно на сорок пять минут.

На берегу бухты заключаются выгодные торговые сделки и проводятся научные изыскания. Магеллан из-за каких-то разногласий смещает Антонио де Косу с поста, на который он был только-только назначен, и провозглашает своего племянника Алвару ди Мишкиту капитаном «Сан-Антонио». С другими грешниками он поступает более сурово: шкипера «Виктории» казнят, ибо он сотворил такое, о чем некогда ходили сплетни про жителей Содома.

27 декабря флот поворачивает на юг. Трюмы для провизии заполнены, корабли приведены в порядок, так что все находятся в прекрасном расположении духа, хоть близкое побережье требует повышенного внимания и непрестанного промера глубин. Через две недели, 10 января 1520 года, впередсмотрящие увидели силуэты трех гор, принятых поначалу за остров. Жуан Лопиш Карвальу знает лучше, что это такое - мыс Санта-Мария, что неподалеку от Рио-де-Солис. Именно здесь, так считают многие, начинается пролив, ведущий в море, омывающее Молуккские острова.

«Эта местность ранее получила название мыс Санта-Мария, и считалось, что отсюда можно попасть в Южное море, но далее отсюда никто не проникал. Ничего не сообщается о том, огибали ли какие-либо корабли эти предгорья и следовали ли дальше. Как теперь стало известно, это не оконечность суши [подобно южному мысу Африки], а река, которая в месте впадения в океан достигает семнадцати лиг ширины. Люди, названные каннибалами, съели здесь испанского капитана Хуана де Солиса и шестьдесят его людей, когда он, как мы, отправился на открытие чужих земель и им [местным жителям] столь опрометчиво доверял».

Этот могучий поток известен под названием Рио-де-Ла-Плата. Когда Пигафетта записывает приведенное высказывание, он предугадывает, пожалуй, больше, чем почти все его современники. У мыса Санта-Мария его генерал-капитан тоже ни в коей мере не уверен, что по ту сторону Рио-де-Солиса находится пролив, который приведет к островам Пряностей. Вопреки советам кормчих Магеллан вводит корабли в устье и продвигается до тех пор, пока люди у лотов вот уже не первый раз сообщают, что глубина не менее трех саженей. Наконец он высылает два самых маленьких корабля на северо-запад, а сам в сопровождении еще одного корабля поворачивает на юг. Полный надежды, он велит черпать воду, но вода неизменно пресная, и скоро он достигает южного берега. Команды, отправившиеся на исследование вверх по течению, вернулись с аналогичными новостями. Все изображения на прекрасных картах Атлантики, соединяющейся здесь с Южным морем, - просто мечты. Никто нам не сообщает, как воспринял Магеллан это открытие. Судя по всему, он относится к тем незаурядным людям, для которых препятствия и превратности судьбы - только предвестники успеха. И, тем не менее, он сейчас, должно быть, испытывал сомнения. Ведь теперь, и это главное, его попутчики догадываются, что он знает о своем загадочном проливе не более чем они.

Как выясняется, окрестности Рио-де-Солиса по-прежнему населены. Наученные горькой судьбой предшественников, испанцы решаются сойти на берег только большими отрядами в полном вооружении. Это объясняет, почему им ни разу, несмотря на многочисленные попытки, не удалось захватить местных жителей. К тому же очень рослые, одетые в шкуры «мужчины из племени каннибалов» были хорошими бегунами. «У этих людей шаг не уступает нашему прыжку». Но однажды один из них, движимый любопытством и отвагой, приплыл в лодке к флагманскому кораблю. Пигафетта записал, что «он был огромного роста, а голос его сродни буйволиному». Все-таки среди обменного фонда для него нашлось две подходящие рубахи. Потом Магеллан демонстрирует пришельцу серебряную посуду; к вящей радости, «великан» уверяет, что этого металла здесь сколько угодно. Больше на корабль он не возвращается, и, таким образом, надежды, им разбуженные, скоро угасают. Только Пигафетта продолжает беззаботно сочинять про семь островов реки, где сокрыты ее величайшие драгоценные каменья.

Армада пребывает в бухте Ла-Плата до 3 февраля, затем опять следует вдоль побережья на юг. Множатся неполадки: на «Сан-Антонио» обнаружили течь, плотникам понадобилось два дня, чтобы ее заделать; гибельных штормов избегли только благодаря совместной помощи «святого Эльма, святого Николая и святой Клары». Через день корабли оказались среди рифов. «Виктория» несколько раз садилась на них, но всякий раз легко освобождалась. Магеллан решает пока держаться подальше от этой земли. Лишь с началом последней недели февраля он распорядился плыть на запад. Это весьма примечательно, так как такой курс приведет его прямиком к заливу Сан-Матиас, к бухте, очень похожей на бухту Ла-Платы. Конечно, нет ничего удивительного, что одно из свидетельств того плавания, приписываемое итальянскому кормчему Джованни Батиста Пунцаролю (Понсурону?) или его соотечественнику Леоне Панкальдо, сообщает о поисках пролива и здесь. Целый день пытаются обнаружить проход, но в результате приходят к выводу, что бухта не имеет выхода на запад. Генерал-капитан опять взял курс на юг - быть может, прав Иоганн Шёнер, изобразивший пролив на сорок пятом градусе широты.

Баия-де-лос-Патос - Утиная бухта - называет Магеллан следующее открытие, к которому флот приблизился 27 февраля; франсиско Альбо в вахтенном журнале говорит о Баия-де-лос-Лобос-Маринос - о бухте Морских Волков. Так мы впервые слышим о патагонских южных котиках. На двух островах, лежащих перед побережьем, их огромное количество, но моряки очень редко решаются приблизиться к ним, а Пигафетта с опаской замечает: «Если бы эти звери могли бегать, они были бы ужасно страшны и опасны». Пингвинов, именно там впервые увиденных, он, напротив, ласково называет «гусятами»:

«Великое множество гусят там не поддается исчислению - мы за полчаса загрузили ими все корабли. Те гусята - черные, и у них по всему телу перья одинаковой длины и качества. Летать они не могут и кормятся рыбой. Они были такие жирные, что мы их не ощипывали, а свежевали».

Охота на пингвинов. Рисунок из мастерской де Бри (1601)

Естественно, первая охотничья вылазка протекала не совсем так безобидно, как ее описывает итальянец. Магеллан послал шестерых матросов на один из островов, где они должны были запастись дровами и пресной водой. Они не нашли там ни того, ни другого и забили несколько дюжин пингвинов, тела которых самым необычным образом спасли им жизнь. Разразившийся шторм воспрепятствовал их возвращению, поэтому им пришлось провести ночь на острове, изнывая от жгучего холода и в постоянном страхе перед «морскими волками». На следующее утро их товарищи нашли сначала только пустую лодку и решили, что их постигла неудача. Но тут они заметили кучу мертвых пингвинов, под ней, довольно сносно защищенные, но все-таки почти замерзшие, лежали пропавшие.

Все более жестокие по мере продвижения на юг холода и все чаще обрушивающиеся штормы предвещают начало патагонской зимы. Стоит март. На некотором отдалении от берега граница льда, приносимого течением, порой подступает к сороковому градусу широты. Магеллан ищет подходящую бухту, где флот мог бы перезимовать. Похоже, что такую нашли, но она оказывается западнею, в которой штормы держат флот целую неделю. Все это время существовала опасность разбиться о берег, и мореплаватели надеялись только на крепость якорных канатов. Опять пропадает экипаж одной лодки. Он, правда, не находит пингвинов и вынужден все то время, пока не стихнет ветер, питаться одними моллюсками. Видимо, лишь на третью неделю марта удается вырваться из суровых объятий бухты Невзгод, носящей сегодня то же название - Баия-де-лос-Десвелос. Она находится на широте южнее 48 0 - призрачная мечта Иоганна Шёнера о южноамериканском проливе тоже развеялась.

К концу месяца вперед смотрящие наконец обнаружили подходящее место для якорной стоянки. Бухта, окруженная тальковой равниной со скудной растительностью, получает название Пуэрто-де-Сан-Хулиан. Она производит мрачное впечатление: гальковые осыпи, лагуны, берега которых покрыты соляной коркой, тощая трава да чахлые заросли колючих мимоз - вот что определяет окружающий ландшафт. Но в бухте много рыбы и птицы, а в реке, впадающей неподалеку в море, достаточно чистой питьевой воды, дрова тоже найдутся. 31 марта 1520 года, накануне вербного воскресенья, якоря врезаются в грунт. Весь следующий день Магеллан посвятил богослужению. Накануне святого праздника надо наставить на путь истинный непокорных, ибо, как сообщают путевые заметки, Магеллан вынужден наказать тех, кто противится его воле.

Почему же в командах роптание? Дневные рационы снова сокращены, холод, постоянный страх перед кораблекрушением, пустошь кругом - именно это побудило команды последовать за противниками Магеллана. Сейчас совершенно бесполезно напоминание генерал-капитана, что они должны хранить верность миссии, возложенной на них императором. Все золото и пряности, какие он им красноречиво обещает, их более не привлекают. Вместо этого людей обуревает сколь наивное, столь и неослабное подозрение: португалец хочет их погубить, чтобы примириться со своим королем. Иначе зачем он два месяца кряду заставлял их выносить все тяготы и лишения областей океана, где они плыли, хотя кормчие знают про "volta do mar largo"²², маршрут через Атлантику, десятилетиями используемый моряками? Но вот они продвинулись на юг дальше, чем когда-либо проникали испанцы. Так почему же он не отпустит их назад, на родину, ведь совершенно ясно, что пролив оказался миражом? Ведь было решено плыть на Молуккские острова, а о снеге и льде не было и речи.

В вербное воскресенье противники генерал-капитана переходят к открытому неповиновению. Только приверженцы Магеллана Хуан Серрано и Алвару ди Мишкита приходят на мессу, остальные капитаны не покидают своих кораблей. Торжественный обед, который дает генерал-капитан на «Тринидаде», очень напоминает поминки дальнего родственника, когда никто не знает, как следует поступить дальше. Но сейчас растерянность очень рискованна, так как противники готовятся к действиям. Затишье длится только несколько часов. Ближайшей ночью Кесада, Картахена и Элькано с тридцатью присоединившимися к ним людьми захватывают «Сан-Антонио». Мишкиту заковывают в цепи, а растерявшийся экипаж разоружают. Шкипера, который призывает к сопротивлению, Кесада сбивает с ног и смертельно ранит. Теперь мятежники располагают тремя кораблями и сразу приступают к наведению своего порядка. Нескольких португальцев, вызывающих подозрение, заковывают в кандалы, готовят орудия к бою. Хуан Себастьян де Элькано руководит необходимыми приготовлениями, в то время как Антонио де Коса и его паж Луис дель Молино затевают то, без чего не обходится, пожалуй, ни один мятеж, - вскрывают трюмы с провизией; наконец-то более чем вдосталь и мяса, и вина.

То была действительно штормовая ночь, ведь и на флагманском корабле, и на «Сантьяго» должны быть слышны пьяные крики: «В Испанию!» и «Да здравствует король!», которыми изменники сопровождают приготовления к бою. Но Магеллану мужества не занимать, он желает узнать, что произошло. В утренние сумерки 2 апреля посылается лодка к «Сан-Антонио», чтобы несколько матросов с него помогли доставить пресную воду. Лодку бунтовщики отсылают назад, и скоро от них приходят вести. Они ставят Магеллана в известность, что, отослав лодку, желают оградить себя от дальнейших посягательств на их права и свободу. Если генерал-капитан впредь согласен принимать все решения совместно с ними, то они снова станут его верными попутчиками и готовы оказывать ему всемерное уважение. Генерал-капитан тут же предлагает капитанам, поднявшим мятеж, прибыть на флагманское судно для переговоров по всем их жалобам. Само собой разумеется, что те отказываются. Дальнейший ход событий доказывает, что они не зря боятся Магеллана. Он мгновенно принимает единственно правильное решение: приказывает альгуасилу²³ флота Гомесу де Эспиноса и шестерым солдатам направиться на «Викторию» и захватить ее, ведь это самое уязвимое судно у мятежников, ее кормчий прибыл с генерал-капитаном из Португалии, там может быть достаточно людей, поддерживающих Магеллана.

Под предлогом доставки сообщения Эспиноса ступает на борт каравеллы Мендосы и рьяно выполняет поставленную задачу. Через мгновение капитан Луис де Мендоса с перерезанным горлом истекает кровью на палубе своего корабля. Одновременно Дуарти Барбоза с пятнадцатью полностью вооруженными латниками берет «Викторию» на абордаж. Их оружие вряд ли было пущено в ход, так как возникла скорее суматоха, чем схватка. Экипаж принял участие в мятеже явно не по собственной воле и теперь дает захватить себя врасплох. Итак, три: два в пользу Магеллана. Он немедленно блокирует выход из бухты своими кораблями. Запертым в бухте предлагают сдаться, но безрезультатно. Остается только быть начеку и держать ловушку «на замке». Проходит день.

Тем временем бунтовщики на «Сан-Антонио» заняты не только обсуждением раздора с генерал-капитаном, но и славно поглощают винные припасы. Никто не заметил, как приливная волна вырвала якорь из грунта и корабль стало сносить к выходу из бухты. Незадолго до полуночи он оказался под прицелом пушек «Тринидада», и, прежде чем ошеломленный Кесада сумел мобилизовать для обороны людей, прогремел первый залп. Не менее неожиданным оказывается удар с другой стороны, когда команда с «Виктории» забрасывает на борт «Сан-Антонио» абор­дажные крючья. На клич: «За кого вы?» - чаще всего слышится ответ: «За короля и Магеллана». Небольшой отряд вокруг Кесады мгновенно разбит. Цирюльникам достается немного работы²⁴.

В сущности, те, кто отдал себя сейчас в руки Магеллана, были несильными противниками. Движимые уязвленной гордостью и постоянным недовольством, они оказались неспособными действовать по-настоящему решительно. С командами их не связывали ни взаимная симпатия, ни перенесенные лишения. Этот мятеж недовольных столь мало драматичен, что Пигафетта упоминает о нем лишь вскользь. Рыцарь мальтийского креста видел и кое-что похуже, чем это столкновение, когда команды, словно овцы, переходят то на одну, то на другую сторону, а вожаки, в конце концов, добровольно отдаются на милость победителя. Кстати, точно так же поступил Картахена, увидев, что его дело проиграно. Он вынужден был сдаться в основном потому, что знал: «люди с бака» в этой схватке за ним не пойдут.

Магеллан должен вершить суд. Император предоставил ему власть над телом, жизнью и имуществом своих подданных. Если он ею не воспользуется, то не сможет даже спокойно, без противодействия повернуть назад, не говоря уж о продолжении плавания. Сорок человек признаны добровольными участниками бунта. Генерал-капитан приговорил их к смертной казни, но сразу же помиловал. Он не хочет лишаться ни сорока попутчиков, ни тем более брать на себя ответственность за пролитие чужой крови. Совсем по-другому он поступает с подстрекателями. Мендосу - его мертвое тело - подвергают истязаниям, четвертуют и сажают на кол: чудовищный акт, но в те времена нередкий. Кесаде, убившему шкипера «Сан-Антонио», отрубают голову. Приговор приводит в исполнение его слуга Молино, таким образом, спасая собственную жизнь. Картахена назначен лично императором, и поэтому Магеллан не правомочен тво­рить над ним суд. Тем не менее, его ожидает ужасное наказание: когда флот покинет бухту Сан-Хулиан, его оставят на берегу. Священник Санчес де Рейна, злоупотребивший своим положением, подстрекая простодушных матросов, разделит его участь. Хуан Себастьян де Элькано выходит из переделки безнаказанно. Баск, видно, родился в рубашке - скрывшись от испанского правосудия именно во флоте Магеллана, он и сейчас выходит сухим из воды, хотя принадлежал к основным руководителям мятежников.

После такого счастливого, по крайней мере, для него, исхода событий Магеллан вполне обоснованно должен был бы быть даже благодарен мятежникам. Закончилось время скрытого сопротивления и уступок, не приносящих примирения; он - такое выражение бытует и в Испании - «показал свои зубы». В конце мая, после потери «Сантьяго», о чем будет рассказано ниже, все руководящие должности заняты верными людьми. Племянник Магеллана Алвару ди Мишкита командует «Сан-Антонио», его шурин Дуарти Барбоза - «Викторией», а Хуан Серрано, брат его друга, - «Консепсьоном». Лентяи становятся работящими, недовольные стараются вовсю. Активная деятельность царит в бухте Сан-Хулиан. Строится кузница. Суда одно за другим вытягиваются на берег, очищаются от наросших ракушек и водорослей. Особенно тяжелые дни наступают у плотников. Следы от снарядов на «Сан-Антонио» должны быть столь же тщательно заделаны, как и следы работы моллюсков-древоточцев на корпусах всех кораблей. Тяжело приходится сорока помилованным, ведь они вынуждены исполнять все работы в цепях.

Магеллан велит в первую очередь привести в порядок «Сантьяго». Незнание того, каковы берега дальше к югу, заставляет его послать на разведку с этим кораблем Хуана Серрано. После тяжелого перехода 3 мая Серрано достигает реки, которую на­зывает Санта-Крус. В ее устье он проводит шесть дней, так как там очень много вкусной рыбы, наловить ее в огромных количествах не составляет почти никакого труда. Неудивительно, что здесь также встречаются морские котики, ведь численность их поголовья зависит от изобилия рыбы. Один из них без головы, освежеванный и выпотрошенный, весит около пяти центнеров. С такими значительными запасами мяса и соленой рыбы снова отправляются в плавание, которое будет неожиданно прервано 22 мая. Коварный памперо²⁵, даже сегодня внушающий страх, сорвал у «Сантьяго» мачты, прибой раздробил руль, и корабль понесло на скалистый берег. К счастью, Серрано и его товарищи сумели спастись, прежде чем «Сантьяго» был разбит о скалы. Потерпевшим крушение не остается ничего другого, как попытаться поскорее спасти то из остатков их корабля, что море выбрасывает на берег, - доски и такелаж. Из них моряки хотят построить плот, на котором пересекут недавно открытую ими реку. Это удается через двенадцать дней после крушения только двум сильным матросам. Следующие одиннадцать дней они затратили на преодоление приблизительно 100-километрового расстояния до бухты Сан-Хулиан. Хронист Антонио Эррера сообщает об ужасных тяготах того марша. Путь им преграждали заросли колючего кустарника и топкие болота. Голод они утоляли кореньями и листьями, жажду - кусочками льда. Когда они достигли бухты Сан-Хулиан, товарищи их не узнали.

Опасности мореплавания: кораблекрушение. Рисунок из мастерской де Бри (1599)

Без промедления генерал-капитан посылает к месту крушения около двух дюжин человек с вином и провизией. Их путь тоже был «суров и тернист, потребовалось четыре дня, чтобы только туда добраться. В дороге не было питьевой воды, только лед, да и того очень мало». И все-таки удается не только доставить потерпевших крушение в бухту Сан-Хулиан целыми и невредимыми, но и спасти с «Сантьяго» орудия и некоторые другие боеприпасы.

Целых два месяца считалось, что земля кругом необитаема, но вдруг в июне появились местные жители, кочующие в округе. Пигафетта так описывает встречу с первым из них:

«Неожиданно мы увидели на берегу великана, почти нагого, он прыгал и пел. Все время, пока пел, он бросал себе на голову песок и землю. Капитан [Магеллан] послал туда одного из подчиненных и приказал ему также прыгать и петь, чтобы абориген успокоился и уверился в нашем дружелюбии. Он поступил, как ему велели.

Двигаясь быстро и все время пританцовывая, матрос подвел великана к месту, где его ожидал капитан. Когда он нас увидел, его сковали страх и удивление. Веря, что мы спустились с неба, он то и дело показывал пальцем наверх. Это был исполин, так что даже самые представительные из нас достигали ему только до пояса, кроме того, он был ладно сложен, с очень крупным лицом, расцвеченным красной краской. Места вокруг глаз были обведены желтым цветом, а в центре щек красовались два нарисованных сердечка. Волосы на голове были выкрашены в белый цвет.

Его подвели к капитану: на нем были надеты искусно сшитые шкуры какого-то особенного зверя с красивым мехом... ноги великана были также обернуты шкурами наподобие башма­ков, в руках он держал короткий крепкий лук с толстой тетивой. При нем был пучок тростниковых стрел, не очень длинных, но, как и наши, с оперением. Правда, наконечники их были не металлические, а из заостренных обломков черных или белых камней».

'Ужасные великаны' в Патагонии. Рисунок из мастерской де Бри (1601)

Это был индеец-теуэльче. Вплоть до XVIII столетия ученые были убеждены, что у представителей этого племени гигантский рост, но первые измерения капитанов Луи-Антуана Бугенвиля, Сэмюэла Уоллиса и плававшего под командованием Джеймса Кука Джозефа Банкса опровергли распространенное мнение. Банкс тщательно измерил и зарисовал многих патагонцев - самые высокие из них не превышали шести футов. Согласно научному исследованию, проведенному в 1878 году, рост мужчин в среднем достигал 1,73 метра, у самых высоких - 1,86 метра. И тем не менее легенда о южноамериканских великанах то и дело возрождалась, особенно после находок в «захоронениях». Вполне возможно, что-то были останки огромных ленивцев. Исходя из этого, правильным будет, видимо, приписать громадные размеры «великанов» Пигафетты его фантазии. В других случаях он проявляет себя как хронист, достойный полного доверия. Раскраска лица, одежда, «башмаки» из шкур гуанако, форма лука и стрел - все это позже нашло подтверждение.

Жизнь теуэльче была неимоверно суровой. От морозных западных ветров, почти круглый год продувавших патагонскую равнину, спасали закаливание - даже младенцев купали в ледяной воде - и одежда из шкур гуанако. Носили ее мехом внутрь, обращенную кверху поверхность шкуры покрывали жиром и ох­рой, чтобы одежда не промокала. Жили они в палатках, построен­ных из рогатин и положенных поперек деревянных планок, поверх чего набрасывались шкуры. Все пространство, на котором обитали теуэльче, было разделено на отдельные угодья, где руководимые своими старейшинами кочевали разные племена. При этом они охотились в первую очередь на гуанако, лис, страусов-нанду, пум, а также различных грызунов и водоплавающих птиц и питались почти исключительно мясом. Как ниже описывает Пигафетта, во время охоты на гуанако они использовали пойманных детенышей, которых привязывали в засаде, и их крики привлекали стада взрослых особей. Подобно своим южным соседям, индейцам она, теуэльче были не так неловки и примитивны, как иногда заставляют думать записки итальянца. Мы мало знаем об их привлекательных мифах, об их беззаветной вере в лучшую потустороннюю жизнь, и причина этого - не столько в их высокой смертности из-за жестокого климата, сколько в результатах карательного военного похода 1879-1880 годов, предпринятого против них и других аборигенов.

Индейцы теуэльче. Иллюстрация XIX века

Еще одно замечание о понятии «патагонец». Правильный перевод этого слова - «большеногий», ошибочный перевод - «ластоногий». Магеллан назвал теуэльчей «патаганс» (по их обуви, напоминающей звериные лапы), что в буквальном смысле означает «собаки с очень большими лапами». Пигафетта изменил это слово на итальянский лад - «патагони», так же вскоре стали именовать не только людей, но и местности, ими населенные.

Дружелюбного «великана», о котором шла речь, Магеллан приглашает вместе с ним отобедать. У исполина оказывается отменный аппетит. Правда, это не значит, что стол был изысканным, так как патагонцы волей обстоятельств были далеко не гурманы: позже Пигафетта описывает, как они поглощали крыс, даже не потрудившись их освежевать. Потом гостю протягивают зеркало, и он приходит в такой ужас от вида своего воображаемого противника, что в испуге сбивает с ног четырех человек, стоящих рядом. Однако к своим соплеменникам он уходит вполне удовлетворенный после того, как генерал-капитан одарил его четками, двумя колокольчиками и другими безделушками. Теперь и остальные «великаны» отбросили робость, и наконец, путешественникам представился случай увидеть их достойных сожаления женщин.

«Мужчины держали в руках только луки, а женщины семенили сзади, груженные, словно вьючные ослы, и тащили все их пожитки. Женщины были не такие высокие, как мужчины, но гораздо толще. Когда мы их увидели, мы были удивлены и озадачены, ибо их груди достигали длины более фута. Разрисованы женщины были точно так же, как мужчины, и одеты, как они, только спереди они носили кусочек шкуры, прикрывающий место, отличающее их пол. На поводках они вели четырех маленьких зверушек, из шкур которых делали одежду».

Имеются в виду гуанако. Позже хронист получит достаточно возможностей описать самые различные особенности образа жизни патагонцев. Наиболее знаменательны его описания оружия, каким они пользовались, поскольку те племена стали объектами пристального научного изучения только тогда, когда они уже охотились с другими приспособлениями. Встречается и много фантастического. Например, описания обрядов погребения, в которых принимают участие примерно дюжина чертей, князь Тьмы Зетеб (Сетебос) и еще один хвостатый, испускающий пламя и из пасти и из зада.

Несмотря на это, Пигафетта, конечно, разительно отличается от многих открывателей, рассматривавших аборигенов только с той точки зрения, могут ли те быть полезны для их целей. Их быт они считали едва ли достойным упоминания, обращая внимание в лучшем случае на одну-другую странность. До нас не дошло сведений, разделял ли Магеллан чувства хрониста. С точки зрения современной морали неприглядным выглядит то, что он лишает свободы двух доверчивых аборигенов, но такая оценка зависит сугубо от нравственных устоев времени.

Патагонцы: женщина и дети. Рисунок из мастерской де Бри (1601)

Это происходит в последние дни июня, когда поблизости от бухты захватывают в плен четырех патагонцев, пришедших посмотреть на корабли. Двоих из них Магеллан сначала велит заковать в железо, двух других тоже заковывают, но ими воспользуются как «подсадными утками», так как генерал-капитан требует захватить еще местных жителей. Он хочет и должен, согласно заключенному договору, продемонстрировать их императору как невиданные диковины. Жуана Лопиша Карвальу из-за приобретенного им во время жизни в Бразилии опыта ставят во главе отряда испанцев, отправляющегося к поселению местных жителей, чтобы захватить там несколько женщин. В пути возникает рукопашная схватка с пленниками, в ходе которой один из них получает ранение, другой бежит. Все-таки Карвальу и его спутники беззаботно проводят ночь, никем не потревоженные, недалеко от патагонского поселения, жители которого, правда, следующим утром ушли в неизвестном направлении. Когда их обнаружили и нагнали, одного из преследователей ранили стрелой в бедро. Стрела оказалась ядовитой, человек скончался на месте, а патагонцы пустились наутек такими гигантскими прыжками, что посланные им вслед выстрелы из арбалетов и мушкетов не попали в цель.

«После того как это свершилось, наши похоронили мертвого и подожгли всю округу, где великаны оставили свои пожитки. Это истинная правда, что великаны бегают быстрее лошади и не терпят, если к их женщинам подойдешь слишком близко».

Магеллану остаются два пленника, захваченных днем раньше. С их помощью Пигафетта позже создаст патагонский словарь. В отличие от составленного списка бразильских слов, включающего только восемь понятий, теперь он называет девяносто четыре. Кроме того, он узнает дальнейшие диковины. «Как только эти великаны почувствуют боли в желудке, они не принимают лекарства, а засовывают себе в глотку стрелу длиной около двух футов, пока не возникает рвота зеленой массой, смешанной с кровью». Этот странный способ вскоре стали изображать на картах и рисунках. Он, видимо, зачастую был необходим, так как мы узнаём далее: «Оба великана, бывших у нас на кораблях, проглатывали большой ящик сухарей, неосвежеванных крыс и выпивали за один присест целое ведро воды».

С прискорбием вынужден итальянец по прошествии времени сообщить, что «его» патагонец умер. «Когда великан лежал при смерти, то попросил распятие, прижал его к груди и непрерывно целовал. Он умолял перед смертью, чтобы его крестили, и мы дали ему христианское имя Павел». Его друг по несчастью на «Сан-Антонио» также прожил недолго.

Время стоянки в Пуэрто-де-Сан-Хулиан заканчивается 24 августа 1520 года. Андрес де Сан-Мартин еще раз определил ее географические координаты. Результат оказался впечатляющим - 49°18' южной широты и 56° к западу от Тенерифе. Широта не соответствует истинному положению только на две минуты, долгота - почти на пять градусов. Магеллан отправляется к Рио-де-Санта-Крус, открытой Серрано, чтобы воспользоваться вынужденной передышкой, обусловленной зимой, и наловить там рыбы. Кроме того, у остова «Сантьяго» до сих пор лежат орудия и другие боеприпасы, спасенные потерпевшими кораблекрушение. На близком Монте-де-Кристо воздвигается деревянный крест, остаются Хуан Картахена, Санчес де Рейна и, что, бесспорно, менее достойно сожаления, разоренные патагонцы.

У реки Санта-Крус путешественники проводят следующие два месяца. О том, как они прошли, сообщается мало. Из речных обитателей мужчины отдают предпочтение одной рыбе, «длиной с два фута, покрытой частой чешуей и очень вкусной». Ее вылавливают сетями, крючками и засаливают в большом количестве. Другие заготавливают дрова или прилагают усилия, чтобы вырвать у моря останки «Сантьяго». В одном документе сказано, что плотник Мартин Перес при этих работах погиб. 29 сентября умирает также Хорхе Алеман, один из двух немцев, принявших участие в плавании Магеллана. Причина его смерти осталась неизвестной - и тогда, и раньше, в бухте Сан-Хулиан, умерли многие моряки, и хотелось бы знать, почему оборвалась их жизнь. Кое-кто уходит из жизни не по-христиански, например матрос Антонио Хеновес, бросившийся в море от страха перед наказанием за обвинение в распутстве. Другие утонули или стали жертвами холода и сырости. В заметках, повествующих о том плавании, все они остаются безликими.