ЕГИПЕТ В САИССКУЮ ЭПОХУ

Энергичные владетели Саиса, боровшиеся с половины VIII века за престол фараонов с эфиопами, балансировавшие между ними, мелкими династами и ассирийскими завоевателями и временно достигавшие цели, в лице Псаметиха I начали XXVI династию и открыли новый период истории Египта, называемый в науке временем реставрации или египетского возрождения, периодом последнего, предсмертного блеска.

При исключительно трудных условиях пробивала себе путь к власти и к объединению страны эта династия: на севере была великая завоевательная держава Асархаддона и Ассурбанипала, борьба с которой была невозможна; с юга на роль объединителей претендовали фараоны единокультурного и единоверного царства, считавшие себя более законными и богоугодными носителями египетских начал и имевшие в жреческих кругах, и отчасти в народе, многих приверженцев. Если принять в соображение общий упадок Египта, обнаружившийся к этому времени и вследствие естественной дряхлости трехтысячелетнего государства, и в виду смут, потрясавших его уже несколько поколений, то нельзя не признать, что задача саисских фараонов была не легче освободителей XVII—XVIII дин., и много труднее, чем у основателей Среднего царства. Только братоубийственная война с Шамашшумукином, ослабление Ассирии и отдаленность Эфиопии сделали возможным ее благоприятное разрешение, и Псаметих считает свое царствование со смерти Тахарки, хотя в то время (664) Фивы находились еще во власти Тануатамона и признавали власть последнего по крайней мере 8 лет; по Геродоту Псаметиху пришлось бежать в Сирию от «Эфиопа», убившего его отца Нехао, конечно, не «Сабакона», а Тануатамона. Теперь бывший ассирийский вассал и даже переименованный Ассурбанипалом в Набушезибани, свергнув ассирийское иго при содействии Лидии и греческих наемников, выступает против Тануатамона (у Полиэна против Теменфа); пользуясь теми же карийскими наемниками, побеждает его и довершает дело своих предков. Опять появляется цельный Египет, способный играть активную роль в политике, и этот факт произвел как на туземцев, так и на иностранцев большое впечатление, обусловившее создание легенд, каковы геродотова додекархия (между прочим, в связи с толкованием имени Псаметиха — «человек сосуда»), венский демотический папирус и т. д.

О дальнейших отношениях Псаметиха и его преемников к Азии и о попытках возродить там египетскую власть мы говорили. Они имели лишь временный успех, хотя несколько лет фараон и мог гордиться своими угодьями на Ливане и владычеством на Кипре. Последнее было даже совершенной новостью в египетской истории. Но если на этой почве борьба с Навуходоносором и оказалась сверх силы, все же положительным результатом ее было создание флота на Средиземном море, а также наводнение Финикии египетской культурой, не говоря уже о том, что сближение с греками нашло себе здесь новые пути и способы. Характерна также энергия, с какою, несмотря на все неудачи, саисские фараоны упорно стремятся на север, пользуясь каждым случаем, чтобы осесть в Азии и возродить древнюю египетскую империю.

Скульптурная голова царя Саисской эпохи

Одновременно с Сирией, объектом империалистической политики фараонов всегда бывали Нубия и Пунт. И в этом отношении саисские фараоны старались не отставать от Яхмосидов и Рамессидов, хотя и здесь их положение было гораздо труднее: против них стояли не мелкие полудикие племена, а организованное Напатское царство, само еще недавно не раз покорявшее Египет. Мы не знаем ничего о столкновениях с этим царством, но до нас дошли некоторые сведения о попытках фараонов пробраться в Нубию. При Псаметихе I мы знаем только о мирных сношениях. Так, в храме Мут в Фивах было найдено пять каменных плит с изображением кораблей, спускающихся из Нубии в Фивы и нагруженных продуктами Нубии: золотом, быками, пальмовыми орехами и др.; во главе одного из них стоит известный нам современник Псаметиха I, «начальник кораблей» Самтауи Тефнахт. Макс Мюллер недавно нашел на первом дворе Карнака надпись, весьма попорченную и мало понятную, в которой говорится о проникновении войск Псаметиха II (594—589); определенно говорят и Геродот (11,161) и Аристей. К этому походу относятся знаменитые надписи греческих, финикийских и др. наемников, начертанные в Абусимбеле на ногах сидящих колоссов Рамсеса II и принадлежащие к числу древнейших памятников греческой и финикийской эпиграфики. Одна из греческих надписей гласит: «когда царь Псаметих прибыл в Элефантину, люди, бывшие с Псаметихом, сыном Феокла, написали это. Они поднялись выше Керкиса до места, где перестает река. Потасимто командовал наемниками, Амасис — египтянами» (далее следуют подписи солдат: один из них, между прочим, говорит, что это был первый поход Псаметиха). Таким образом, экспедиция проникла до 2-го катаракта («где река перестает»). То обстоятельство, что во главе стоит, между прочим, грек, уже носящий имя Псаметиха, также заставляет относить экспедицию к Псаметиху II. Были ли встречи с войсками напатских фараонов и удалось ли саисским удержать в своих руках область «до Керкиса» — мы не знаем; нельзя доказать также мнения Брестеда, будто этот поход заставил напатских фараонов перенести резиденцию в более далекое Мероэ. На продолжение операций в Нубии в последующее время намекает надпись генерала Яхмоса, вероятно, современника одноименного царя. Он говорит, что «исполнял волю фараона» в Нубии. Возможно, впрочем, что он тожественен с Амасисом абу-симбельских надписей.

О сношениях с Пунтом нельзя сказать ничего определенного кроме того, что старинный путь в него пригодился для более грандиозного предприятия, сведениями о котором мы обязаны Геродоту. Он сообщает, что Нехао производил колоссальные работы по соединению Нила с Чермным морем, что при этих работах погибло 120 тысяч египтян и что они были приостановлены, когда царю сообщили изречение оракула, что он работает для азиата (т. е. Дария). Конечно, цифра невероятно преувеличена, а причина прекращения работ придумана позднее. Еще интереснее другое сообщение Геродота (IV, 42) о предпринятом по приказанию этого царя путешествии финикиян (т. е. финикийских матросов египетского флота) вокруг Африки, продолжавшемся три года и окончившемся успешно, но не имевшем практических результатов. Несмотря на многочисленные сомнения, высказывавшиеся с древности вплоть до нашего времени, большинство ученых принимает это известие (особенно характерно, чему Геродот не верит, что финикияне «имели солнце с правой стороны», т. е., обогнув незаметно юг, увидали, что восток направо) и полагает, что предприятие имело целью создать конкуренцию греческой торговле, захватившей Средиземное море, а может быть и проникнуть в богатые страны дальнего запада, открытые карфагенянами. Само собою разумеется, что первая часть пути была совершена по старой, проторенной дороге в Пунт.

Наконец, еще одна область египетской культуры, лежащая вне собственного Египта, — оазы Ливийской пустыни также входили в состав государства; по крайней мере, в самом ближайшем из них, Бахриэ («Северном»), лейпцигская экспедиция обнаружила два небольших храмика, построенные местными князьями: Уах-аб-ра (Априс) и Джед-Хонс-иуфонхом в царствование — один — Априса, другой — Амасиса.

Голова статуи начальника царских работ Псаметих-Нейт. Саисская эпоха

Таким образом, оазы удержали своих князей. В собственном же Египте были произведены внутренние реформы в интересах централизации. Городские наследственные князья и мелкие царьки заменяются царскими чиновниками, причем восстановляется древнее административное деление на номы. Верхний Египет, начинавшийся теперь к югу от Ермополя, управлялся «начальником Юга», как некогда при VI династии. До нас дошло несколько памятников от царских номархов; мы видим их и в Ираклеополе, и в Фарбейте, и в Эдфу, и в Бехбейте (повидимому, княжество в этом городе, родине династии, было почетным титулом — оно встречается часто). Интересная статуя одного из них, современника Псаметиха I, Неснауиоу находится в Берлинском музее и имеет на себе надпись с перечислением девяти областей, полученных одна за другой в управление этим чиновником. В Фивах теперь были самые запутанные условия. Еще со времени XXIII дин. древний град Амона превратился в духовный лен, управляемый жрицей, заключавшей свои имена в царские овалы и носившей титулы: «супруги бога», «служительницы бога», «руки бога». При ней состоял огромный штат чиновников, и значительные владения ее были разбросаны по всему Египту. На ряду с ней мы встречаем при XXIV и XXV дин. и настоящих фиванских номархов: Несупта него сына Монтуемхета; последнего Ассурбанипал даже называет царем Фив. Он носил тоже жреческий титул: был 4-м жрецом Амона, тем не менее титуловался «верховным жрецом всех богов юга и севера», оставляя в тени «первого жреца Амона». Таким образом, Псаметиху пришлось считаться с этими силами. Монтуемхета и его преемника (может быть, младшего сына) Петигора мы потом встречаем и при нем в качестве «князей Фив, начальников юга»; очевидно, они подчинились саисскому объединителю. Что же касается «супруги бога», то относительно ее ему пришлось прибегнуть к приему, испытанному еще Пианхи, который заставил тогдашнюю «супругу бога», дочь Осоркона III Шепенопет, удочерить его сестру Аменердис. Теперь «супругой бога» была Шепенопет II, дочь Тахарки, удочеренная, в свою очередь, упомянутой Аменердис. Таким образом эти царицы, не имея естественного потомства, были принуждены делаться игрушкой в руках борющихся сил и отдавать свое влияние победителю, удочеряя его царевен. Псаметих должен был, конечно, следовать примеру своих предшественников и заставить Шепенопет II удочерить его дочь Нейтикерт (Нитокрис). Это произошло уже в 9-м году его царствования (654), и по этому поводу составлена длинная интересная надпись, описывающая торжество:

«Год 9-й, первый месяц, 28-й день. Выход из дворца его старшей дочери, облаченной в виссон, украшенной малахитом заново. Слуги ее с нею в большом количестве. Свита исправляла путь. Принят путь прекрасный к пристани, чтобы направиться к югу, в Фивы. Корабли с нею в большом количестве; матросы — силачи. Нагружены корабли всякими хорошими вещами дворца. Офицер, приставленный сюда — единственный семер, ираклеопольский номарх, великий начальник солдат, начальник пристани Самтауитефнахт. Вестники плыли к югу, чтобы улучшить приношения пред нею. Все номархи — над своими приношениями, снабженные всякими прекрасными вещами: хлебом, пивом, быками, гусями, финиками, травой, всякими хорошими вещами. Один передавал ее другому, пока не прибыла она в Фивы.

Год 9-й, месяц 2-й, 14-го. Причаливание к городу Фив, граду богов. Принятие ее туда. Нашла она Фивы в виде толпы мужчин и депутаций женщин, стоявших с восклицаниями при ее приближении, окружая (ее) быками, гусями, дарами великими, обильными числом. Говорят они, восклицают они: «идет царевна Нейтикерт к дому Амона, чтобы он принял ее и был доволен ею. Идет царевна Шепенопет в Карнак, чтобы боги, находящиеся в нем, почтили ее. Непоколебимы и прочны все памятники царя Псаметиха, живущего вечно во веки веков. Принял Амон, владыка неба, царь богов, то, что сделал для него сын его Гор, великий сердцем».

Затем приблизилась она к царице Шепенопет. Та взглянула на нее, и была ею довольна. Полюбила она ее более всего. Поручила ей имущество, которое поручили ей отец и мать и ее великой дочери Аменердис».

Инвентарь етого имущества приводится целиком в надписи; в нем перечислены владения «супруги бога» в различных частях Египта, ее доходы от пожертвований фиванского номарха Монтуемхета, его сына Несупта, его жены, первого жреца Амона, третьего жреца Амона, фараона и различных египетских храмов. Когда Нейтикерт, в свою очередь, достигла старости, она должна была удочерить дочь Псаметиха I Анхнес-нофер-иебра, о чем у нас также имеется обстоятельная надпись. В ней она титулуется, между прочим, даже как «верховный жрец Амона». Ей пришлось пережить персидское завоевание и едва ли не быть последней носительницей странного титула.

Номархи — чиновники, кажется, теперь имели большие права и обладали большим достатком. Их гробницы нередко поражают роскошью, саркофаги — сложностью и тщательностью отделки, дороговизной материала. Они непосредственно строят храмы и ставят свои статуи, что, повидимому, теперь вообще перестает быть безусловной привилегией фараонэ; до нас дошло много документов частных лиц, жертвовавших богам поземельные участки и сооружавших священные здания. Конечно, традиционно, и на этих документах изображается весьма часто царь, как идеальный правоспособный жертвователь.

Портрет неизвестного жреца. Скульпткра саисской эпохи

На ряду с номархами Египта этого времени нам известно достаточное количество других чиновников. Есть у нас несколько визирей, немало придворных и т. п. Совместительство практиковалось в самых широких размерах: одно и то же лицо могло быть и верховным жрецом, и адмиралом флота, и начальником врачей. Должности и чины, невидимому, смешивались. Любили возрождать старые чины древнего мемфисского двора. Приводим, например, титулатуру одного доверенного лица Априса, посланного им, как некогда Схотепиебра, для ревизии абидосского храма: «князь номарх, единственный друг, министр двора, главный врач, заведующий казной, вельможа залы, почитаемый во дворце»... В виду военного характера эпохи, большое внимание обращалось на армию, флот и охрану страны. На ряду с ливийскими наемниками теперь появляются карийские, ионийские и вообще греческие, финикийские, даже иудейские и т. п. У Мемфиса появляются «лагери» греков и тирян; в Дафнэ на сев.-вост. границе — военное поселение греков из Кипра, на западе на ливийской границе, в Марее, также был значительный форт, равно как и в Элефантине стоял гарнизон для защиты юга. Нередко встречаются упоминания о «врат а юга» и «двух вратах» севера, о «вратах Средиземного моря» и о начальниках их — комендантах крепостей или номархах прилегающих областей. Встречаются также должности «начальников юга», «начальников северных стран», «начальников греков».

Интересна с этой стороны надпись элефантинского коменданта Несугора, современника Априса. Он говорит, что «его величество поставил его на важную должность своего старшего сына, губернатора врат южных стран, чтобы отражать племена, восстающие против него. Когда он распространяет страх перед ним на юге, все скрываются в своих долинах от ужаса»... Таким образом, Несугор приводит на память древнего «царевича Куша» в титуле наместника Нубии. Возможно, что ему подчинен был и южный оаз, по крайней мере в надписи он упоминает, что снабжал храмы местных богов вином из него. Полная титулатура Несугора напоминала древность: «номарх, князь, хранитель печати, единственный семер, великий в должности, высокий в чине, стоящий во главе народа, губернатор врат южных стран». Во Флоренции и Париже есть статуи другого «губернатора южных стран и начальника врат юга», также с титулами номарха, но кроме того «начальника храмов богини Нейт» — чрезвычайно важным жреческим титулом этого времени. Имя его — Уахабра (Априс); вероятно, он был современником Амасиса. Совмещал ли он фактически свой, связанный с Саисом жреческий титул, или он отправлял соединенные с ним обязанности до или после назначения на юг, или, наконец, одно из важных наименований было простым титулом и чином — мы не знаем. Интересно также частое упоминание о генералах. В Берлинском музее есть богатый каменный гроб одного из них, Петисе, бывшего родом из номархов, именовавшего себя «первым великим военачальником его величества, правителем Верхнего и Нижнего Египта, вельможей, главой людей» и жрецом различных святилищ. Возможно, что обилие чиновников с титулатурой номархов объясняется как архаизмом, так и тем, что многие потомки князей «додекархии» получили право сохрашпъ номинально свое княжеское звание. Что касается двух частей войска в это время, называемых Геродотом ермотибиями и каласириями, и размещенных — первые на севере в количестве 160 тысяч, вторые на юге (250 тыс.), то два корпуса египетской армии существовали уже давно. Ермотибии — первоначально кавалерия (ермехтове); каласирии — нубийское слово, которое значит «молодцы» — нубийская пехота.

Наемники, конечно, приносили с собою и свои верования и культы. Нам известно о существовании храмов финикийских и эллинских божеств, дошли изображения синкретического характера, например, находящаяся в Каирском музее и недавно изданная М. Мюллером плита из Дафнэ с изображением азиатского божества светил на льве, с совершающим пред ним обряд жрецом. Конечно, эти инородцы поддавались египетскому влиянию — уже это изображение достаточно обнаруживает его. Но влияние шло и дальше: иностранцы начинали принимать египетские культы, частью сопоставляя их со своими, частью непосредственно. Финикияне не хуже египтян ходили молиться в Абидос и оставляли там свои надписи; пред плаванием нередко посвящали египетским богам вотивные статуэтки с финикийскими надписями и т. п. О том, как относились греки к египетской религии, достаточно видно из Геродота.

Содержание большой армии и флота, составляя едва ли не главную заботу фараонов саисской династии, требовало огромных затрат. Для страны, разоренной вековыми смутами, они конечно были тяжелы, и отсюда стремления отыскать источники доходов, что было одной из причин, заставивших Амасиса наложить руку на храмовые доходы и тем обусловить себе у жрецов плохую память, а своей династии гибель.

Этот беглый обзор саисского государства может заставить думать об этой эпохе как о наиболее космополитической в египетской истории, о такой, когда, по вкоренившимся представлениям, Нильская долина якобы впервые была открыта для иностранцев, чтобы быть нагодненной и Берерожденной ими, когда фараоны не могли ни в чем обойтись без греков и семитов, когда они едва ли не превзошли лидийских царей в филэллинстве, жертвуя доспехи в греческие храмы, вопрошая греческие прорицалища, строя греческие колонии, принимая депутации по поводу олимпийских игр и, в свою очередь, давая грекам материал для подражания, доходившего до распространения в Элладе египетских имен. Однако мы глубоко ошибемся, если будем считать эту эпоху космополитической или недостаточно национальной. Редко в истории можно встретить более поразительный пример несоответствия идеалов с действительностью, чем в данную эпоху. Она была прежде всего реакцией против космополитического направления Нового царства, наиболее ярко выразившегося в эпоху Телль-Амарны, а затем при Рамессидах. Крах, последовавший за мишурным блеском империи последних, заставил египтян обратиться к своей истории и разобраться в ней так же, как это пришлось сделать иудеям. Излишнее внимание, уделявшееся Азии и Европе (Микенам), их искусству, семитическим языкам и религиям, космополитические идеи в представлении о божестве — все потеряло кредит, было признано греховным и непатриотичным, может быть, даже обусловившим подчинение этой же Азии в лице Ассирии. Египет времен империи был бесповоротно осужден. Пришлось взойти дальше, к той эпохе, когда Египет был ближе к богам, к тому времени, о котором красноречиво говорили древние тексты, как о поре сверхестественных откровений, и видимые свидетели его — пирамиды Древнего царства, область которых — Нижний Египет опять сделался местопребыванием династии. Итак, вместо Рамсеса идеалом является Хеопс и его время. Усердно справляется культ древних царей, ремонтируются их пирамиды и уцелевшие от их эпохи здания. Стараются редактировать официальные тексты архаическим, едва ли понятным для многих языком, тщательно изгоняя иностранные слова. Возрождаются забытые чины и должности; надписи этого времени, даже у частных лиц, с первого взгляда можно принять за произведения Древнего царства. На ряду с этим все больше и больше замечается укоренение семейных традиций и интерес к генеалогиям, мало-по-малу приведший к условиям, которые Геродоту показались кастами. Так, один жрец на памятной доске (Берл. муз.) перечисляет 17 поколений своих предков, также бывших жрецами Амонэ; некий архитектор Хнумабра оставил в Хаммамате надпись с перечислением 22 предков, также бывших архитекторами; среди надгробных надписей есть много с перечислением отдаленных предков, «занимавших ту же должность» и т. п. Национальная и религиозная исключительность шла рука об руку с семейной и профессиональной, и египтяне не замечали, что Древнее царство было чуждо последней.

Само собою разумеется, что архаистический риторизм в высокой степени коснулся религии. Семитические и вообще иностранные божества были изгнаны из пантеона. Древние, давно забытые тексты пирамид снова всплывают на поверхность, появляясь на саркофагах и папирусах. Фиванский новый бог Амон, бог Нового царства, отходит на задний план и продолжает царствовать, кроме Фив, в оазе и далекой Нубии; Дельта, сделавшаяся теперь главной областью, вспоминает своих древних богов — Осириса, Ра илиопольского, Пта мемфисского и, в особенности, богиню столицы и покровительницу династии — Нейт саисскую. Эта богиня неба, имевшая некогда военный характер и фетиш в виде щита с перекрещивающимися стрелами, теперь получает глубокое, космогоническое значение. Она всегда изображается в человеческом виде (в древности часто в виде своего фетиша), в короне Нижнего Египта; ее храм в Саисе делается религиозным и умственным центром страны; жрецы ее составляют богословскую школу, занимаются медициной и пользуются в государстве огромным влиянием, занимая видные должности, не только духовные, но и придворные и военные. О своей богине они говорили, что она «великая, мать всех богов, родивщая Ра первородно, когда еще не было рождений». К этому греки, сопоставлявшие ее с Афиной, прибавляли, что в ее храме была надпись: «я — сущее, грядущее и бывшее; моего покрывала никто не открывал; плод, рожденный мною, — солнце». В честь ее справлялись мистерии, доступные только для посвященных, которым открыто «величие Саиса, града всех богов», «величие Нейт, величие храма Нейт и величие обители Нейт—неба».

Бронзовая статуэтка Такушит. Саисская эпоха

Несмотря, однако, на высокие умозрения, клонившиеся к углублению религиозных представлений, последние в народных массах развивались не в глубину, а в количественном отношении, пополняясь новыми божествами, новыми предметами культа, новыми формами богопочитания и суеверия. Тот самый Пта, с именем которого соединялись богословские умозрения, получил в нашу эпоху сына в виде обожествленного древнего мудреца, советника царя III династии Джосера, Имхотепа, бывшего архитектором и автором древних писаний. Его слава, как мудреца, всегда жила в народе; его изречения постоянно цитировались, и на его гробнице в мемфисском некрополе справлялся его заупокойный культ. Теперь его канонизуют, объявляя, что сам Пта родил его от его матери Хротионх, и что он — бог медицины. Появляются его идольчики: он изображается в виде жреца, сидящего с папирусом в руках. Подобным же образом несколько позднее попали в полубоги: мемфисский жрец Джегор, отожествленный с богом Тотом, и знаменитый Аменофис, сын Паапия, мудрец, сподвижник Аменхотепа III, а также фиванский врач Ноферхотеп, объявленный одной из форм Хонса, как бог врачевания. Но египтянам этого времени было мало обожествлять людей. Внешнее благочестие делается весьма интенсивным и мелочным и доводит до крайности культ животных. Теперь уже чтут не один избранный экземпляр священного животного, а весь род; Египет начинает покрываться кладбищами кошек, обезьян, ибисов, кобчиков, которых бальзамируют, кладут в саркофаги или другие вместилища, сопровождая надписями и росписями, как на человеческих гробах. Погребать животных считалось богоугодным делом. С этого именно времени и датируется та мелочность, которая поражала классических писателей и которой были чужды более древние времена. Что касается культа Аписа, подобия и воплощения Пта, то это время было для него особенно благоприятным, и ни от одной эпохи до нас не дошло столько текстов из усыпальниц аписов в Серапее, как от этой. Здесь и официальные надписи с указаниями, когда тот или другой Апис родился, сколько лет жил, из какого города происходит и т. п., и памятные доски многочисленных паломников, приходивших поклониться странному божеству. Для примера приведем один из официальных текстов:

«В год 52-й при величестве этого бога Псаметихе I, пришли сказать его величеству: «храм твоего отца Осириса-Аписа и все, что находится в нем, грозит разрушением. Божественные члены стали видны в гробнице, ветхость коснулась его гроба».

Рельеф из гробницы За-Нефера. Саисская эпоха

Его величество распорядился обновить храм, чтобы он был прекраснее, чем прежний, и приказал, чтобы для бога было сделано все, как в день погребения. И все чиновники исполнили свои обязанности. Тело было бальзамировано благовонным маслом, повито пеленами из тончайшего полотна, саркофаги сделаны из лучшего дерева». Или при Нехао: «Год 16-й, 4-й месяц, 16-й день... День погребения этого бога. Этот бог доставлен в мире в некрополь, чтобы получить место в своем храме в западной пустыне Анхтауи, после того, как для него совершено все, что подобает в чистом доме издревле. Он родился в 53-м году, 6-й мес., 19-й день при его величестве Псаметихе Т. Он принят в дом Пта в 54-м году, в 3-й мес., 12-й день. Он оставил жизнь в 16-м г., 2-й мес., 6-й д. Жизни его было 16 л. 7 м. 17 дней. Величество царя Верхнего и Нижнего Египта Нехао приготовил все саркофаги и все прекрасные вещи для этого почтенного бога. Он выстроил для него это место упокоения в некрополе из чистого аянского песчаника прекрасной работы. Ничего подобного не было изначала. Да будет ему дарована жизнь, непоколебимость, мир, здравие и веселие сердца, подобно Ра, во веки».

От фараонов не отставали в попечениях о культе и номархи, а затем и простые люди, стараясь чем можно выразить усердие к богам и их символам, строя храмы, жертвуя поземельные участки и давая вклады. Ни от одной эпохи до нас не дошло столько дарственных надписей с изображениями символических поднесений богам участков земли. Точно также ни от одной эпохи мы не имеем столько статуэток божеств и идольчиков из бронзы, пасты, камня и т. п. разных величин и художественных достоинств. Что касается погребального культа этого времени, то прежде всего обращают на себя внимание огромные каменные саркофаги, часто сплошь покрытые тонко исполненными надписями и изображениями, дающими почти целиком известную «Книгу о преисподней», как, напр., один берлинский саркофаг, на котором до 3000 изображений. Гробничный инвентарь сделался еще сложнее; ушебти теперь кладутся десятками и даже сотнями, а часто по 400 — для каждого дня года и для каждой недели. Книга Мертвых в это время получила свою окончательную редакцию, так сказать, каноническую; состояние текста ее доказывает, что даже жрецы того времени, несмотря на пристрастие к архаическому стилю, уже не понимали многого в древних литературных памятниках.

Искусство этого времени соответствует общему направлению эпохи, но вместе с тем обнаруживает замечательный подъем. Цари строили много, но, к сожалению, до нас сохранилось мало; во всяком случае, замечательные колоннады со сложными капителями птолемеевских храмов коренятся в саисской эпохе и представляют реакцию против архитектуры Рамессидов. Скульптура, взявшая за образец статуи Древнего царства, выработала особый стиль в трактовке голов из твердого темнозеленого камня; некоторые из них поражают изяществом и реализмом, равно как тонкие работы из камня и пасты, представляющие идольчики и фигурки. И здесь замечается реакция против фиванского искусства: в барельефах фигуры не нагромождаются друг на друга в виде силуэтов, а изображаются рядом. В этом отношении особенно характерно для данной эпохи появление на стенах гробниц знакомых нам из Древнего царства изображений полевых работ, сельских сцен и т. п. Это иногда простые копии эпохи пирамид (например, гробница некоего Аба у Фив, скопировавшего для себя барельефы с гробницы вельможи Древнего царства в Сиуте, носившего то же имя), но сейчас же выдающие свое саисское происхождение большим реализмом и отсутствием надписей. В храме у пирамиды царя V дин. Сахура в Абусире уже давно справлялся культ богини «Сохмет царя Сахура». Теперь прекрасные скульптуры этого храма служили образцами; на них учились, что доказывается нанесенными на барельефы сетками и гипсовыми слепками с больших фигур.

Таким образом, саисской эпохе не были чужды ни религиозный и патриотический подъем, ни энергия, ни культурный блеск. Некоторые явления даже как будто указывают на жизнеспособность нации и возможность дальнейшего развития, и мы, действительно, увидим еще не раз доказательства того, что Египет пока еще не изжил себя в культурном отношении. Но крупная политическая роль в настоящее время и соперничество с такими деятелями, как Навуходоносор, а потом Кир и Камбиз, были ему не по силам, и вмешательство в азиатскую политику только осложняло его внутренние условия, заставляя иметь дело с разношерстной наемнической армией. Что она поглощала значительную часть ресурсов страны, это мы уже видели; но у нас есть свидетельства и о том, что она не всегда была надежна. Геродот (2, 30) сообщает о бунте и дезертирстве в Эфиопию элефантинского гарнизона при Псаметихе I. Хотя его рассказ и невероятно преувеличивает цифры и повидимому искажает факты, но возможность явления прекрасно доказана более поздним и менее удачным его повторением, документально засвидетельствованным надписью известного нам коменданта Элефантины при Априсе — Несугора. Он составил свою интересную надпись в память своих усердных деяний по отношению к местным богам и в благодарность за то, что они «избавили его от бедствий от наемников ливийских (?), греческих, азиатских и вообще иностранцев, имевших в сердцах своих (бунт) и замысливших уйти в Шас-херет». Он продолжает: «Его величество был в страхе вследствие зла, учиненного ими. Я не позволил им уйти в Нубию, но доставил их в резиденцию его величества, и он предал их наказанию». Но если на этот раз «страх» Априса был устранен благодаря Несугору, то следующий аналогичный факт, происшедший на западной границе и рассказанный Геродотом (2, 161 сл.), стоил ему трона. Всем известно повествование Геродота о вмешательстве Априса в ливийско-киренские дела, о бунте разбитых киренскими греками египетских войск, о посольстве Амасиса, которому против воли пришлось стать во главе бунта, о поражении, низложении, а затем и насильственной смерти Априса. Египетские источники дают возможность дать надлежащее освещение некоторым из этих рассказов, и еще раз доказывают, что у Геродота, на ряду с верным, многое не так понято, или заимствовано из предания, уже подвергшегося порче. Уже давно стали известны различные памятники, в которых Амасис, заключая свое имя в царский овал, все еще продолжал носить старые придворные титулы, сделав это даже на саркофаге своей матери. Этот саркофаг находится теперь в Стокгольмском музее, и из надписей на нем видно, что Амасис не был простолюдином, каким его выставляет Геродот, а чрез мать имел какое-то отношение к Апрису. Известна была печать с именами Априса и Амасиса вместе, а также сцена закладки храма в Мемфисе, где главную роль играет первый, а второй изображен в меньшем масштабе и позади. Наконец, в 1900 г. Даресси издал интересную длинную надпись, найденную на Элефантине и датированную третьим годом Амасиса. К сожалению, она весьма плохо сохранилась и трудна для понимания; во всяком случае ясно, что дело идет о дальнейшей стадии отношений между двумя царями и об окончательном устранении Априса. Амасису доложили, что Априс (имя помещено в царский овал, но без титулов) наступает с флотом и бесчисленное множество греков наводняет Дельту. Царь созывает совет; решено немедленно выступить. «Все в строй». Амасис производит смотр пехоте и кавалерии, садится в боевую колесницу, направляется к Андрополю, где расположились враги. «Его величество сражался, как лев, он произвел резню среди них; число их неизвестно. Множество кораблей унесло их, падая в воду; их видели опускающимися, подобно рыбам». Однако эта победа не была окончательной. Чрез пять месяцев опять докладывают Амасису: «враги наводнили дороги: их тысячи; они блуждают повсюду». Произошла новая битва, и на этот раз Априс был убит, спасаясь на корабле. Надпись выражается об этом таким образом: «Царь увидел своего друга падающим... у воды. Он похоронил его сам, как (?) царя, ибо его величество решил забыть то, что мерзость пред богами. Он установил ему заупокойные дары в большом количестве». Таким образом, Амасис (сб. Яхмос II), дальний родственник династии, добился при Априсе высокого положения, доведшего его до положения второго царя с правом заключать имя в овал. Произошло ли это путем бунта или иначе, т. е. относится ли рассказ Геродота к этому возвышению, сказать трудно. Затем Априс, желая избавиться от его опеки, становится, как и у Геродота, во главе наемнической греческой армии и флота, но сначала терпит поражение, а потом и находит себе в битве смерть. Амасис называет убитого царя своим другом и, как и у Геродота, погребает по-царски.

Несмотря на то, что, по Геродоту, Амасиса возвело на трон недовольство филэллинской политикой Априса, 44-летнее царствование его (569—525) было временем наибольшего распространения по Египту греков и наиболее тесных связей с Элладой и Киреной. При Амасисе окончательно сорганизовался и настоящий греческий город на египетской территории — Навкратис, существовавший еще с VII века и выросший из незначительной фактории милетян, а теперь превратившийся в колонию девяти малоазиатских городов, с городским устройством и великолепными храмами, главный из которых Эллений представлял обширную площадь, окруженную стенами и могущую вместить до 50 тысяч человек. Права монополии Канопского русла и порто-франко, дарованные городу, привлекли в него огромное население, обусловили его расцвет и значение в средиземноморской торговле. У нового торгового центра, конечно, скоро наблюдались связи со всем греческим миром — даже на нашем юге постоянно находят египто-греческие скарабеи навкратийского типа; другие египетские вещи, находимые у нас вплоть до Киева, также, вероятно, обязаны своим появлением посредничеству Навкратиса.

Греческие симпатии, дошедшие до того, что одной из жен Амасиса была гречанка из Кирены, несмотря на обильные храмовые постройки, перечисленные Геродотом и частью засвидетельствованные памятниками, обусловили для Амасиса дурную репутацию у жрецов и правоверных египтян. К тому же он и по внешности не особенно считался с традициями и вел образ жизни, мало подходящий для фараона, особенно правоверной и архаистической саисской эпохи. Про царя стали слагаться различные сплетни, частью сообщаемые Геродотом (2, 174), частью рассказываемые в парижской демотической хронике. Он раньше был атаманом воров, потом, будучи царем, продолжал пьянствовать, предаваться грубым забавам и т. п. Демотическая хроника представляет его, между прочим, во время увеселительной прогулки по озеру, напившимся до потери сознания и заставляющим рассказывать себе эротические истории и т. л. Но у Геродота (2, 177) есть и следы предания, благосклонного к Амасису; говорится, что при нем Египет пользовался наибольшим благосостоянием, и что он был автором мудрого закона о контроле над средствами к существованию. Эти сведения, очевидно, обязаны происхождением греческому элементу. Правда, многочисленные постройки, особенно в Саисе и Мемфисе и вообще в Дельте, а также гробницы в Фивах, указывают на художественную высоту эпохи и на ресурсы, которыми располагали строители. Внешняя политика Амасиса сначала была направлена к поддержанию равновесия в Азии путем союзов против новой грозной силы — Персии; благодаря этому произошло примирение с прежним соперником — Вавилоном. Конец Лидии и Вавилона заставил уже думать о собственной безопасности и предчувствовать неотвратимую катастрофу. Агрессивная политика таким образом могла быть в это царствование направлена на море, благодаря хорошему состоянию египто-финикийского флота и отсутствию его у вавилонского царя; она увенчалась присоединением Кипра. Затем упоминается о походе Амасиса на арабов, наконец и стремление по линии наименьшего сопротивления на запад, но и здесь дело обошлось без войны, так как киренские греки, вмешав его в свои смуты, сами стали к нему в вассальные отношения.

Итак, «эпоха реставрации и египетского ренессанса» полна противоречий. В ней глубокий национализм и патриотизм опираются на греческие войска и финикийский флот, религиозная исключительность и дошедшее до последних пределов внешнее благочестие уживаются с филэллинством, высокие идеи — с ребяческим суеверием, художественность отделки — с пустотой содержания, внешний блеск — с внутренним упадком, привязанность к национальной культуре — с изменой туземной династии; широко захватывающие стремления и необычайная энергия тщетно ищут себе простора и разбиваются о внешние препятствия. Все это условия, мало обещавшие в будущем, которое сделалось грозным в виду появления новой завоевательной империи, поставившей на очередь покорение Нильской долины и даже всей культурной Африки.

Кроме надписей, перереденных и снабженных комментарием и указаниями на литературу в последней части указанного труда Breasted'а, см. еше: Рiеhl, Saitica. Aegypt. Zeitschrift XXXI—XXXII. Wiedemann, Die Saitische Monumente des Vaticans. Recueildetrav. VI (1885). Тurajeff, Einige inedierte Saitica in russischen Sammlungen. Zeitschr. f. Aegypt. Sprache, 48 (1911). Между прочим статуя Несугора, вероятно тожественного с усмирителем бунта, но именующего себя «начальником врат моря». Тураев, Египетские заметки. Зап. клас. отд. Р. арх. общ. III. Остатки дворца Априса в Мемфисе найдены F I. Реtrie, 1909; Memphis II. The palace of Apries (British School XV). В 1896 Flinders Petrie нашел в Фипах некоторые надписи саисской эпохи, а также бронзовый шлем и железные орудия ассириян. См. Six tempels at Thebes. L., 1899. Надписи Монтуемхета еще pas издал Wreszinski (Oriental. Literaturzeitung 1910), а все памятники, относящиеся к его фамилии, собирает Legrain в последних выпусках Recueil de travaiix. Исследования: Mallet, Le cuite de Neit a Sais, 1888. Les premiers etablissements des Grecs en Egypte, 1893. Sethe, Imhotep, ein vergotterter Mensch, 1902 (Untersuchungen II 4). Туpaeв. Начальники греков. Журн. мин. нар. проев. 1901. Willi Muller, Die Umsegelung Africas durch phonizische Schiffer. Rathenbw (1894). Все еще считает рассказ о плавании легендарным Webb в статье, помешенной в English Historical Review, 1907. О наделавшем много шума фальшивом скарабее с надписью об объезде Африки см. между прочим Erman, Der angebliche Bericht iiber die Umschiffung Africas Sitzungsber. Берл. акад., 1908. XXXIX. Тоuraieff, Les objets egyptiens et egyptisants trouves dans la Russie meridiouale. Revue Archeol. 1911. Typaeв, Скарабеи с о. Березани. Известии археолог, комиссии 40. Статуэтка Имхотепа, найденная в Кубанской области. (Там же). Alt, Psametich II in Palestina und in Elephantine. Zeitschr. f. d. Alttestam. Wiss., 1910.