Н. С. Борисов. Воздействие Куликовской битвы на русскую культуру конца XIV-XV вв.

Великое сражение на берегах Непрядвы и Дона - одно из самых важных событий, русской истории. Куликовская битва - яркая вспышка той материальной и духовной энергии, которая была накоплена созидательным и ратным трудом нескольких поколений русских людей. Составляющими той великой силы, которая на Куликовом поле надломила вековое могущество Орды, были повседневный, упорный труд крестьянина и ремесленника, горячее слово патриота-проповедника, доблесть воина и мастерство художника.

Куликовская битва была закономерным результатом и ярким проявлением социально-экономического и политического развития русских земель в XIV в. Посвященные ей произведения литературы и искусства в яркой, отчетливой форме обнаружили основные идеи и настроения, определявшие характер русской общественной мысли того периода.

Куликовская битва и связанные с ней события ускорили формирование идеологии единого централизованного государства. Идейное богатство памятников Куликовского цикла позволяет утверждать, что с конца XIV в. начался новый этап в развитии русской общественной мысли. Ее развитие во второй половине XIV-XV в. определялось главным фактором политической жизни Руси - существованием монголо-татарского ига. Осмысление причин установления ига, поиски путей возрождения страны, прославление первых успехов в борьбе с поработителями составляют основное содержание русской общественной мысли XIII-XV вв. Ее развитие во второй половине XIII-XV вв. соответственно переменам в отношении к главному вопросу - вопросу о монголо-татарском иге, о национальном возрождении - можно условно разделить на три этапа.

Первый этап, продолжавшийся примерно до начала XIV в., характеризуется отсутствием какой-либо стройной политической теории, какой-либо последовательно проводимой социально-политической идеи. Скорбь о погибели Руси, углубление чувства национального достоинства составляют основное содержание памятников, созданных в этот период.

На втором этапе постепенно формируется идеология новых политических центров, в особенности Москвы и Твери, происходит медленное собирание духовных сил народа, которое послужило одной из основ национального подъема конца XIV - начала XV в. Эти теории не могли, разумеется, носить откровенно антиордынского характера, но само их появление означало новый шаг в духовном возрождении страны.

Куликовская битва и сопутствовавший ей национальный подъем обусловливают начало нового, третьего, этапа в развитии русской средневековой мысли. Торжествует идея единства всех русских княжеств. Наиболее развитая (по сравнению с прочими местными теориями) и доказавшая свою жизненность и силу в ходе событий 1380 г. идея приоритета Москвы в русских землях, одним из главных оснований которого представляется ведущая роль Москвы в борьбе за свержение ордынского ига, становится стержнем русской общественной мысли последующего столетия. В литературе торжествует идея готовности к самопожертвованию в открытой вооруженной борьбе с "погаными".

Литература. Отражение Куликовской битвы в истории древнерусской литературы, идейное содержание памятников Куликовского цикла изучались несколькими поколениями литературоведов и историков¹. Проведена большая работа по выяснению взаимосвязей между памятниками Куликовского цикла, возможно более точной их датировке, а также по изучению взаимоотношений этих памятников с другими произведениями древнерусской литературы, в первую очередь со "Словом о полку Игореве". Выполнен глубокий лингвистический анализ памятников Куликовского цикла².

Одним из важных направлений изучения памятников Куликовского цикла является осмысление их идейного содержания на общем фоне духовной жизни Руси в период монголо-татарского ига. Имеется несколько работ, прямо посвященных этому вопросу³. Однако исчерпаны далеко не все возможности исследования в данном направлении. Необходимо теснее связать памятники Куликовского цикла с историей русской общественной мысли XIII-XV вв., проследить истоки и дальнейшую судьбу отразившихся в ней идей и настроений. Следует уделить больше внимания не только вопросу о том, откуда взяты те или иные образы, но и почему взяты именно они, как эти образы воспринимались в разные периоды истории Руси. Решение этой задачи требует глубокого понимания образного языка не только литературных произведений, но и памятников древнерусского зодчества, живописи, художественного ремесла, в окружении и под воздействием которых жили и развивались произведения Куликовского цикла.

Главная мысль всех литературных памятников Куликовского цикла - мысль о единстве Русской земли как основе победы над врагом. Дмитрий Донской идет навстречу Мамаю "съвокупився с всеми князями русскими". "И от начала миру не бывала такова сила русских князей", - восторженно восклицает летописец⁴. Властным призывом к единству звучат исполненные колокольной торжественности начальные слова "Задонщины": "Снидемся, братие и друзи, сынове русстии, съставим слово к слову и величим землю Русскую"⁵. Не за одну только "обиду" великого князя Московского идут сражаться многие тысячи "храбрых русичей", но "за вся младенца и старцы" и "за вся крестьяны", "за всю землю Русскую"⁶.

И перед боем краткими словами напутствовал князь идущих на битву воинов: "Братья мои, да потягнем вси съ единого"⁷. В этих словах звучит тот же призыв к братству по духу, по общему служению, который воплощен и в "Троице" Рублева.

То же настроение, та же мысль об общем подвиге за "Русь великую", о единстве перед лицом смерти звучит в "Задонщине" и в словах московского боярина Михаила Александровича, где в долгом перечне убитых воевод с эпической силой звучит тема единства, встает образ всей Русской земли, лучшие сыновья которой сложили головы на поле великой битвы⁸.

Исследователями давно отмечена противоречивая политическая тенденциозность различных редакций памятников Куликовского цикла. Призыв к единству - идейный стержень всех редакций "Летописной повести", "Задонщины", "Сказания" - сочетается с выдвижением на первый план тех или иных исторических лиц. Различная окраска идеи единства в той или иной редакции памятников вполне объяснима. По-разному понимали суть и цель объединительного процесса в великокняжеских хоромах и на митрополичьем дворе, в келье лесного монастыря и в избе крестьянина, в шатре воина и в мастерской ремесленника. Однако сама по себе необходимость единения уже не подлежала сомнению. Спор шел лишь о конкретных политических формах.

Свидетельством зрелости, актуальности идеи объединения могут служить и такие литературные современники памятников Куликовского цикла, как "Список городов русских"⁹, "Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго"¹⁰, общерусские летописные своды 1389 и 1408 гг.¹¹ В каждом из этих памятников выражена та же идея единства Русской земли, хотя и в различных ее аспектах и политических толкованиях.

Одной из форм выражения системы единства как основы могущества и славы Руси в памятниках Куликовского цикла выступает обращение к образам Киевской Руси. Наиболее яркий пример этого представляет собой "Задонщина", автор которой использовал художественные формы "Слова о полку Игореве" для прославления героев Куликова поля¹². Величавые тени киевских князей Владимира Святославича и Ярослава Владимировича, святых братьев Бориса и Глеба встают за спиной Дмитрия Донского и его воинства. Именем второго Святополка, киевского князя-братоубийцы, клеймит "Сказание" отступника общего дела князя Олега Рязанского¹³.

Уже с середины XIV в. неизменными помощниками и заступниками московских князей выступают сыновья киевского князя Владимира Святославича - первые русские святые, братья Борис и Глеб¹⁴. Едва ли случайно, что дважды отъезд московского князя Семена Ивановича в Орду - в 1340 и 1342 гг. - был приурочен ко 2 мая - дню памяти Бориса и Глеба¹⁵. Заметим, что наблюдения над русскими летописями XIV-XV вв. показывают необычайно внимательное отношение к выбору дня для совершения того или иного важного дела¹⁶. Внимание к датам и совпадениям, основанное на символизме христианского мировоззрения, а также до некоторой степени на полуязыческой вере в приметы, особенно обострилось в тревожную, полную страхов и надежд эпоху борьбы за свержение монголо-татарского ига¹⁷.

Другим примером возвращения к вдохновляющим, героическим образам, связанным с религиозными представлениями Киевской Руси, по-видимому, можно признать запечатленное памятниками Куликовского цикла широкое распространение в конце XIV-XV в. культов Георгия и Дмитрия Солунского. Конечно, популярность этих святых воинов была в значительной мере традиционной, характерной для княжеско-боярской среды и во второй половине XIII - начале XIV в. Однако ряд фактов позволяет говорить об особом значении этих культов во второй половине XIV в. Пространная летописная повесть о Куликовской битве, составленная, по-видимому, вскоре после 1380 г., называет Георгия наряду с Дмитрием Солунским, Борисом и Глебом небесным покровителями русского войска¹⁸. Их имена, напоминавшие о знаменитых предках - Ярославе (Георгии) Владимировиче киевском, Юрии (Георгии) Владимировиче Долгоруком, Всеволоде (Дмитрии) Большое Гнездо, Юрии (Георгии) Всеволодовиче владимирском, - популярны в княжеской среде. Дмитрий Солунский считался небесным покровителем Дмитрия Донского¹⁹. Ко дню памяти Георгия были приурочены такие важные события в жизни московских князей, как отъезд сына Дмитрия Донского Василия в Орду в 1383 г. и его рискованный побег из ордынского плена в 1385 г.²⁰

Одним из самых значительных политических деятелей Киевской Руси, образ которого получил отражение в памятниках Куликовского цикла, был киевский князь Владимир Святославич. В этом образе сливались героика былин и патетика церковного панегирика, слава защитника Русской земли от "поганых" печенегов и христианское благочестие. Согласно "Задонщине" образ князя Владимира вдохновляет Дмитрия Донского и его сподвижников²¹.

В Москве культ Владимира, канонизированного в XIII в., был популярен, видимо, уже со времен князя Даниила Александровича. Интересно отметить, что в день памяти Владимира, 15 июля, родился герой Куликовской битвы князь Владимир Андреевич, нареченный этим крайне редким в тот период в княжеской среде именем, безусловно, в честь знаменитого предка²². В Новгороде уже в 1311 г. была построена каменная церковь в честь Владимира²³.

Напоминание о Владимире Святославиче как общем предке в устах древнерусского книжника должно было служить делу единения русских князей. В "Задонщине" Дмитрий Донской обращается к собравшимся князьям: "Братия и князи руския, гнездо есмя великого князя Владимира киевъского"²⁴. То же обращение, дополненное похвалой Владимиру, содержится и в "Сказании"²⁵.

Обращение к вдохновляющим, героическим образам прошлого выразилось и в канонизации Александра Невского, осуществленной в 1381 г.²⁶ Великий предок московских князей, чье имя стало символом доблести, самоотверженного служения Русской земле, упоминается и в памятниках Куликовского цикла²⁷.

Листая "ветхие летописцы" и как бы примеряя доспехи киевских богатырей на "князей нынешних", книжники конца XIV-XV в. проповедовали идею, исполненную поэтической прелести и не лишенную исторической справедливости, - идею о возмездии за давние многочисленные "обиды", нанесенные кочевниками, о победном исходе тяжелого единоборства Руси и Степи. Эту мысль по-своему выразил автор "Задонщины", повторив литературную форму "Слова о полку Игореве", но наполнив ее новым, мажорным содержанием. Куликовская битва - долгожданное возмездие степнякам. Она положила конец полуторастолетнему угнетению Руси. Автор "Задонщины" чувствует себя стоящим на пороге нового, более светлого периода в жизни страны, и это чувство изливается во взволнованных, порой сбивчивых, но глубоко искренних словах: "Уже бо по Русской земли простреся веселье и буйство и възнесеся слава русская на поганых хулу. Уже веръжено диво на землю. Уже грозы великого князя по всей земле текуть. Стреляй, князь великий, с своею храброю дружиною поганого Мамая хиновина за землю Русскую, за веру христьянскую"²⁸.

Мамаево побоище, по мнению автора "Задонщины", не только положило конец периоду монголо-татарского владычества, начавшегося "от Калатьския рати", от битвы на р. Калке в 1223 г. Оно означало конец и другого, почти одновременного с татарщиной, периода, начало которого отмечено горьким событием - "на реке Каяле одолеша род Афетов". Битва "на Каяле" упомянута в "Задонщине", разумеется, не только потому, что автор хотел воспользоваться художественными образами "Слова о полку Игореве". Поход 1185 г. представлялся ему рубежом, начиная с которого "Руская земля седить невесела"²⁹. Та же мысль об ответном ударе, нанесенном степнякам на Куликовом поле, прослеживается и в воспоминании о нашествии Батыя, проходящем через все памятники Куликовского цикла. Устами жителей Кафы автор "Задонщины" насмешливо обращается к потерпевшему поражение Мамаю: "То ти была орда Залеская, времена первый. А не быти тебе в Батыя царя"³⁰.

Представляя Куликовскую битву как начало нового периода в истории Руси, как решающий момент в борьбе со Степью, автор "Задонщины" обнаружил необычайно широкое, дальновидное понимание исторического значения событий 1380 г. Более того, он сумел отразить в своем произведении и духовную основу освобождения Руси - тот нравственный идеал³¹, ту возрожденную гордость, образом которой в архитектуре конца XIV в. стал вознесенный над кручей по-владимирски легкий и стройный собор Успения на Городке в Звенигороде. "Князи и бояре и удалые люди, оставимте вся домы своя и богатество, жены и дети и скот, честь и славу мира сего получити, главы своя положите за Землю Рускую и за веру християньскую", - восклицает автор "Задонщины"³². "Лутче бы нам потятым быть, нежели полоняным быти от поганых", - говорит боярин-инок Пересвет перед поединком с татарином³³. Эти гордые слова прямо перекликаются с обращением к братьям рязанского князя Юрия, одного из героев "Повести о разорении Рязани Батыем": "Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти"³⁴.

Одним из главных вопросов, волновавших русских людей XIV-XV вв. и получивших отражение в памятниках Куликовского цикла, был давний спор о характере взаимоотношений с Ордой. Уже во времена Александра Невского находились люди, которые подобно князю Андрею суздальскому не желали служить татарам. Открытая вооруженная борьба с Ордой, которая в середине XIII в. выглядела рискованной авантюрой, грозящей новым погромом Руси, стала реальной политической программой в эпоху Дмитрия Донского. Есть основания полагать, что на протяжении последнего столетия ига при дворе великого князя Московского постоянно боролись две группировки, две внешнеполитические программы. На их существование указывает и послание хана Едигея великому князю Василию Дмитриевичу³⁵, и "Послание на Угру" ростовского архиепископа Вассиана³⁶.

Сторонники традиционных даннических отношений с Ордой не хотели рисковать "тишиной" и, быть может, надеялись с помощью ордынцев укрепить западные границы Руси³⁷. Более решительно настроенная часть московских феодалов, опираясь на сочувствие изнемогавших под тяжестью ига "черных людей", требовала активной наступательной политики в отношении Орды. Проведение в жизнь той или иной линии определялось конкретной исторической обстановкой, расстановкой сил при великокняжеском дворе. Однако с 70-х годов XIV в. "степная" политика московских князей приобретает более или менее устойчивый наступательный характер, запечатленный и исторически обоснованный в литературных произведениях, посвященных Куликовской битве. "Веръжем печаль на восточную страну", - призывает автор "Задонщины"³⁸. Потерпев поражение, татары сокрушаются, что больше им "в Русь ратью не ходити" и "выхода... у русских князей не прашивать"³⁹.

Составленные в период, когда монголо-татарское иго, хотя и в смягченной форме, продолжало все же тяготеть над Русью, памятники Куликовского цикла не могли, разумеется, без околичностей, во весь голос призвать к немедленному восстанию, к военному разгрому Орды. При всем героическом, антиордынском пафосе этих произведений в них слышатся и нотки умеренности, осторожности в отношениях со Степью. Само по себе выступление против Мамая носит оборонительный характер и вызвано, по словам русских князей в "Задонщине", тем, что "татарове на поля наши наступают, а вотчину нашу у нас отнимають"⁴⁰. Дмитрий Донской, по "Летописной повести", готов был дать Мамаю обычную дань, "он же не восхоте, но высоко мысляше"⁴¹.

В эпоху Куликовской битвы с особой силой прозвучала традиционная для древнерусской литературы тема героизма, ратной славы, идеалов воинской доблести. Эти идеалы отразились в таких более ранних литературных произведениях периода монголо-татарского ига, как "Повесть о разорении Рязани Батыем", "Повесть о Меркурии Смоленском", "Житие Александра Невского", летописная повесть о битве на реке Воже, а также в фольклоре⁴². В произведениях Куликовского цикла на смену мужеству отчаяния, мужеству обреченных рязанских князей, мужеству приносящего себя в жертву Меркурия Смоленского приходит спокойное, уверенное в конечной победе мужество Дмитрия Донского и Владимира Храброго, за спиной которых вся сила земли Русской. На смену трагическому образу "смертной чаши", которую рано или поздно суждено испить всем героям "Повести о разорении Рязани Батыем", приходит образ могучей "высокой руки" Дмитрии Донского и его войска. Автор "Летописной повести" восхищается решимостью и отвагой Дмитрия Донского: "О крепкыя и твердыя дерзость мужества! О, како не убояся, ни усумнися толика множества народа ратных?"⁴³

Воспоминания о Мамаевом побоище навсегда остались в памяти народа. Светлые идеалы бескорыстного служения и самопожертвования, созданные напряженной духовной работой лучших людей тогдашней Руси, были скреплены кровью героев Куликовской битвы и оттого обрели силу и нерушимость.

Архитектура. Архитектура неразрывно связана с экономической и политической жизнью страны: в средние века она являлась "господствующим искусством, которому подчинялись и с которым вступали в синтез другие виды художественного творчества"⁴⁴.

Установление монголо-татарского ига привело к длительному упадку каменного строительства почти во всех русских землях⁴⁵. Даже в первой половине XIV в. в северо-восточной Руси постройка каменного храма была выдающимся событием, привлекавшим всеобщее внимание. Идейно-политическая "нагрузка" каждого памятника резко возросла. Большое политическое значение постройки каждого каменного храма, мемориальный характер памятников архитектуры с особой отчетливостью проявились в московском строительстве второй половины XIV - начала XV в.

Оставляя в стороне спорный вопрос о художественных особенностях памятников раннемосковского зодчества, обратимся к анализу идейно-политического значения постройки некоторых из них.

Хронология этого строительства весьма неравномерна. Отчетливо* выделяется "всплеск" 70-х - начала 80-х годов, справедливо связанный Н. Н. Ворониным с идеологической подготовкой решающего поединка с Ордой: "Строительство храмов перешло в ближайший тыл будущей битвы, в город на Оке"⁴⁶. В 1374 г. князем Владимиром Андреевичем, двоюродным братом и верным сподвижником Дмитрия Донского, была построена деревянная крепость в Серпухове. В 1380 г. и перед самой Куликовской битвой, в серпуховском кремле был торжественно освящен деревянный Троицкий собор. Посвящение этого храма - как бы взывало к единению, к подвигу⁴⁷.

Одновременно с постройкой серпуховского кремля по распоряжению Владимира Андреевича вблизи города был основан Высоцкий-монастырь, усиливший оборонительный потенциал Серпухова. Собор нового монастыря был посвящен Зачатию Анны. Культ Анны, матери девы Марии, был составной частью богородичного культа, принявшего со времен Калиты характер официального московского культа⁴⁸.

В 1379 г. началось строительство каменного Успенского собора в Коломне. В том же году Сергий Радонежский "повелением князя великого Дмитриа Ивановичя" основал монастырь "на Страмыне", собор которого также был посвящен Успению⁴⁹. В самой Москве, "на южном направлении", близ большой коломенской дороги, в 1379 г. был заложен Успенский собор Симонова монастыря⁵⁰.

Подобное посвящение московских и подмосковных соборов, построенных или заложенных накануне Куликовской битвы, по-видимому, было вызвано не только особым политическим значением культа Богоматери для Москвы. Сказалось и то, что битва на реке Воже, "мать Куликовской победы"⁵¹, произошла 11 августа 1378 г., "на госпожино говеино", за несколько дней до праздновавшегося 15 августа Успения Богоматери⁵².

Застой строительства в московских землях, вызванный прежде "всего временным усилением ордынского ига в 80-е годы XIV в., продолжался до начала 90-х годов⁵³. С начала 90-х годов международная обстановка складывается более благоприятно для Москвы, нежели в предшествующее десятилетие. Время относительной "тишины" (90-е годы XIV в.) отмечено в первую очередь строительством в Московском Кремле. Это строительство имело отчетливую идейную направленность, продолжало возникшую в 70-е годы связь московского каменного строительства с вооруженной борьбой против ордынского ига.

Первой, в самом начале 90-х годов, была построена "на великокняжеском дворе" церковь Благовещения. Она была "маленькой одно-апсидной домовой капеллой с одностолпным подклетом-казной"⁵⁴. Летописные сведения об этой церкви весьма путаны⁵⁵. Однако многое может прояснить небольшой экскурс в историю междукняжеских отношений тех лет. В начале 1389 г. вспыхнуло "розмирие" между Дмитрием Донским и его давним сподвижником, героем Куликовской битвы, вторым по значению князем московского княжеского дома, Владимиром Андреевичем Серпуховским. Причины этой распри, грозившей: перерасти в губительную усобицу, до сих пор не совсем ясны. Однако уже 25 марта 1389 г., на праздник Благовещения, произошло торжественное примирение князей⁵⁶. Правда, мир не был прочным: яблока раздора - Дмитров и Галич, отобранные Дмитрием у двоюродного" брата, - так и не были возвращены⁵⁷. Смерть Дмитрия Донского 19 мая 1389 г. подала серпуховскому князю новые надежды. Его оппозиционность в отношении Москвы резко усилилась⁵⁸. Понимая, что единство московского княжеского дома было одной из основ его политических и военных успехов, молодой великий князь Василий Дмитриевич всеми силами старался погасить вражду. В начале января 1390 г. он увеличил удел Владимира Андреевича, отдав ему Волок и Ржеву. Одной из мер, призванных скрепить давшее трещину единство, была постройка княжеской церкви, посвященной Благовещению - дню, когда был заключен мир между Дмитрием Донским и Владимиром Храбрым. Благовещенская церковь была как бы символом того "единачества", подчинения корыстных интересов общему делу, которое позволило одержать победу над Ордой на Куликовом поле.

В 1392 г. по указанию Василия I был расписан Успенский собор в Коломне⁵⁹. Большие дорогостоящие живописные работы в Московской земле в то время были еще редкостью. Украсив живописью храм, история создания которого напоминала о Куликовской битве, молодой московский князь продемонстрировал свою верность героической освободительной традиции, свое почтение к памяти отца.

В следующем году на месте маленькой деревянной "церквицы" в честь Лазаря вдова Дмитрия Донского княгиня Евдокия начинает постройку "зело чудной" церкви в честь Рождества Богородицы⁶⁰. Как известно, день Куликовской битвы пришелся по церковному календарю именно на праздник Рождества Богородицы⁶¹. В начале 1394 г. сам митрополит Киприан освятил новый кремлевский храм, напоминавший; своим посвящением о дне 8 сентября 1380 г.

На освящении присутствовали все пять сыновей Дмитрия Донского⁶². Это был своеобразный "съезд" московских князей, по-видимому, имевший целью не только почтить мать, строительницу храма, но к продемонстрировать верность памяти Куликовской битвы.

На особое значение этого храма указывают и необычное время его освящения⁶³, и тот факт, что уже в следующем, 1395 г., он был расписан, тогда как более важная с феодально-иерархической точки зрения постройка - великокняжеская церковь Благовещения - дожидалась росписи еще десять лет⁶⁴.

Усиление напряженности на русско-литовской границе, превращение Литвы в главного недруга Московской Руси в конце 90-х годов XIV в. меняет географию московского строительства. Подобно тому как в предчувствии Куликовской битвы строились храмы "на южном направлении", так теперь они строятся "на западном". Известно четыре памятника, непосредственно связанных с этим строительством: церковь Иоакима и Анны и Никольский собор в Можайске, собор Успения на Городке и Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде. Ни один из них не имеет точной, зафиксированной летописью даты постройки⁶⁵, что, естественно, приводит к разномыслию исследователей на сей счет⁶⁶. Нам представляется вполне убедительной датировка можайских храмов концом 90-х годов XIV в., предложенная Н. Н. Ворониным⁶⁷. Именно в эти годы политическая обстановка делала постройку каменных храмов в Можайске наиболее актуальной. Можайск был форпостом Московской Руси против Литвы. Значение его еще более возросло в связи с разгоревшейся в эти годы борьбой за Смоленск. Помимо военного значения Можайск был своего рода "западным порталом" Московской Руси, оформление которого должно было создать должное представление о ее могуществе. В строительстве, по-видимому, участвовали лучшие московские зодчие⁶⁸. Расположенные на высоких точках местности, устремленные ввысь, можайские храмы возносили хвалу не только "царю небесному", но и владыке земному.

Посвящение можайских храмов глубоко символично. Празднование Иоакима и Анны, родителей Богородицы, совершалось 9 сентября. Оно входило, наряду с Успением и Рождеством, в число наиболее чтимых осенних праздников, которые после событий 1378 и 1380 гг. приобрели особое значение "страдной поры" русского оружия. В этот день полки Дмитрия Донского "стояли на костях" на Куликовом поле.

Почитание Николы также приобрело в XIV в. ярко выраженный патриотический оттенок. Никола в целом ряде произведений предстает как защитник Руси от врагов. Считалось, что он особенно покровительствует именно пограничному Можайску, где уже в XIV в. особо почиталась известная скульптура "Никола Можайский".

Постройку звенигородского Успенского собора Н. Н. Воронин относил к 1399-1400 гг., а собора Рождества Богородицы Саввино-Сторожевского монастыря - к 1404-1405 гг. И это предположение выглядит весьма убедительным, находит подтверждение в политической ситуации тех лет. Постройка собора Успения на Городке, по всей видимости, явилась результатом успешного похода московских войск под командованием Юрия Звенигородского на Среднюю Волгу в 1399 г. Дело было не только в том, что из похода Юрий привез богатую добычу. Этот поход имел особое значение как новый шаг активной, наступательной политики московских князей в Поволжье, начало которой было положено Дмитрием Донским⁶⁹. И своим посвящением, и поводом к началу строительства этот храм напоминал о славной эпохе Дмитрия Донского. Звенигород был избран местом постройки прежде всего как важнейшая крепость "на западном направлении", где в этот момент назревал открытый конфликт с Литвой⁷⁰. Показательно, что тогда же, в 1398-1399 гг., вблизи Звенигорода, над самой смоленской дорогой, был основан Саввино-Сторожевский монастырь, усиливший оборонный потенциал города⁷¹.

Постройка каменного собора Рождества Богородицы в Саввино-Сторожевском монастыре в 1404-1405 гг. исторически вполне оправдана. Именно в 1404 г. "Польша и Литва, заключив союз с Орденом, начали открытую вооруженную борьбу против Владимирского княжения, поставив своей задачей овладение Смоленском, а также распространение своего влияния на Великий Новгород"⁷². И тогда на береговой круче, у подножия которой проходила торная дорога на Можайск и дальше на Смоленск, как грозная тень 1380 года поднялся белокаменный собор Рождества Богородицы.

Связь зодчества Москвы с борьбой за освобождение Руси от ордынского ига сохранялась до конца XV в.⁷³ Мемориальный характер каменных храмов, получивший особое развитие в связи с борьбой, за национальную независимость в XIV-XV вв., становится характерной чертой русской архитектуры последующих веков.

Живопись. Вопрос о прямом или косвенном отражении борьбы против золотоордынского ига вообще и Куликовской битвы в частности в русской средневековой живописи - один из самых сложных и малоизученных вопросов истории русского искусства. Выяснение влияния ордынского ига на развитие древнерусской живописи - задача чрезвычайно трудная, во-первых, из-за почти полного отсутствия точно датированных памятников живописи этого периода, во-вторых, вследствие самой природы средневековой живописи, основанной на создании предельно обобщенного образа-знака, как правило, не приемлющего никаких сиюминутных черт.

Пытаясь связать появление в живописи новых образов и настроений с действительностью, найти в этих образах конкретное историческое содержание, исследователь постоянно рискует впасть в упрощение, подвергнуться обвинениям в вульгаризации истории древнерусской живописи. И все же традиционное истолкование развития русской средневековой живописи как замкнутого, подчиненного только своим внутренним законам процесса постепенно уступает место более или менее удачным попыткам глубже понять язык красок, образов и символов, нащупать скрытые связи между живописью и живой действительностью Руси второй половины XIV - начала XV в.

Влияние Куликовской битвы на творчество художников того времени прослеживается на целом ряде памятников живописи, связанных с Московским княжеством. Своеобразным живописным гимном Куликовской битве стала икона "Архангел Михаил", написанная, очевидно, для церкви Рождества Богородицы, возведенной в 1394 г. в Московском Кремле⁷⁴. Патетика иконы соответствовала идейной направленности постройки храма, посвящение которого напоминало о дне 8 сентября 1380 г. Гневный архангел с поднятым мечом, изображенный в среднике иконы, может быть признан классическим символом героического периода истории Московской Руси. Искусно подобранные сюжеты клейм полны намеков на историю Куликовской битвы.

Другим не менее ярким отражением великого события следует признать замечательный образец московского шитья - "воздух" княгини Марии Тверской, вдовы князя Семена Гордого. Композиция "воздуха" складывается из центральной сцены предстояния московских "первосвятителей" - митрополитов Петра, Феогноста и Алексея - Нерукотворному Спасу и боковых изображений избранных святых, среди которых Дмитрий Солунский⁷⁵, киевский князь Владимир⁷⁶, мученик Никита, "победитель беса", и "русский бог" Николай Мирликийский⁷⁷.

Композиция "воздуха" приобретает особый смысл, если принять вполне убедительное предположение о том, что Дмитрий Донской стоял на Куликовом поле под стягом с изображением Нерукотворного Спаса⁷⁸.

Драматизм эпохи Куликовской битвы определил, по мнению исследователей, высокое эмоциональное напряжение образов иконы "Успение Богоматери" написанной на оборотной стороне знаменитой "Богоматери Донской"⁷⁹.

Ту же "куликовскую" символику можно заметить и в уцелевших фрагментах росписей звенигородских соборов. На столбах собора Успения на Городке находятся помещенные в круги изображения Флора и Лавра, современные постройке храма. Образы Флора и Лавра, покровителей коневодства, а также конного воинства, редки в московском искусстве той поры. Их появление в росписях Успенского собора связано, по-видимому, с воспоминаниями о Куликовской битве: в день памяти Флора и Лавра, 18 августа 1380 г., Сергий Радонежский согласно "Сказанию" благословил Дмитрия Донского на битву с Мамаем⁸⁰.

Для того чтобы глубже понять историческое значение еще одного памятника московской живописи конца XIV в. - деисусного чина из нынешнего иконостаса Благовещенского собора Московского Кремля, еще раз обратимся к политической истории Руси в этот период. Конец 90-х годов XIV в. был полон военных тревог. Две громадные армии копились к югу и западу от границ Московской Руси. Предполагалось, что готовится великий поединок между Литвой и Ордой. Однако никто не мог быть уверен в том, как будут развиваться события. У всех в памяти свежи были события 1395 г., когда великий князь литовский Витовт, распространив слухи о том, что идет войной на Тимура, нового хозяина Золотой Орды, в действительности двинулся на русские земли и овладел Смоленском⁸¹. Помнили и о событиях 1380 г., когда союз ордынцев и литовских князей против Руси стал грозной политической реальностью.

Особенно велика была опасность с запада, где явно складывалась мощная антирусская коалиция. В 1398 г. Витовт заключил соглашение с Орденом, по которому предусматривались совместные действия против Руси⁸². Одновременно стало известно о союзе литовского князя и свергнутого правителя Орды Тохтамыша. "Я тебя посажю на Орде... а ты мене посади на Московском великом княжении", - говорил Витовт Тохтамышу⁸³.

Русская земля готовилась к борьбе. Необходимо было вновь, как и перед Куликовской битвой, воодушевить людей на ратный подвиг. Этой цели служило не только можайско-звенигородское строительство, но и роспись великокняжеского собора, посвященного предводителю небесного воинства Михаилу Архангелу, выполненная в 1399 г. Феофаном Греком⁸⁴.

В этой связи заслуживает особого внимания деисусный чин нынешнего иконостаса Благовещенского собора Московского Кремля. Все большее число исследователей относят этот памятник живописи не к 1405 г., когда была выполнена роспись Благовещенского собора, а к более раннему периоду. Были высказаны предположения о том, что сохранившийся деисусный чин конца XIV в. происходит из Успенского собора в Коломне, либо возник в ходе работ по украшению новой живописью Архангельского собора в 1399 г.⁸⁵ И в том, и в другом случае этот памятник живописи имел большое религиозно-политическое значение и мог по-своему, в символической форме, выражать определенные "публицистические" идеи. Последнее подтверждается анализом состава деисусного чина.

Высказанное Л. В. Бетиным предположение о том, что деисусный чин, находящийся ныне в Благовещенском соборе, имеет не только религиозное, но и историко-политическое содержание, безусловно, верно по своей сути⁸⁶. Однако оно требует некоторых уточнений в его конкретном истолковании. Оставляя в стороне вопрос об изображениях Даниила и Симеона столпников⁸⁷, обратимся к образам Дмитрия Солунского и Георгия Победоносца, изображения которых, по мнению Лазарева, именно в это время вошли в состав деисусного чина⁸⁸.

Популярность Георгия в конце XIV в. в княжеской среде иногда объясняют соименностью второму сыну Дмитрия Донского Юрию Звенигородскому⁸⁹ или, обосновывая появление Георгия в деисусном чине Благовещенского собора, указывают на его соименность старшему брату Калиты Юрию Даниловичу⁹⁰. Все эти толкования вызывают целый ряд вопросов⁹¹. Однако все встает на свои места, если допустить, что Василий I Дмитриевич считал своим небесным покровителем не только, и даже не столько Василия Великого или всех "трех святителей"⁹², сколько именно Георгия, с днем памяти которого были связаны некоторые важные события в его жизни⁹³.

Не исключено, что Василий, как и некоторые другие русские князья⁹⁴, имел два христианских имени: Василий и Георгий. Второе имя не упоминалось летописцами во избежание смешения Василия I с его братом Юрием Звенигородским. Показательно, что своего первенца, родившегося почти за месяц до весеннего Юрьева дня, Василий I назвал Георгием⁹⁵.

Почитание Василием I Георгия Победоносца как своего личного покровителя общепонятным в Древней Руси языком религиозных символов выражало мысль о преемственности его политики по отношению к политике отца. Образ Георгия прямо напоминал о героических временах Куликовской битвы⁹⁶. Постепенно он становился символом воинской доблести москвичей⁹⁷. Славные дела, совершенные "под покровительством" Дмитрия Солунского князем Дмитрием Ивановичем Донским, должны были смениться не менее славными ратными подвигами под стягом с изображением Георгия. Именно эта идея преемственности героических деяний сына и отца, верности славной памяти Куликовской битвы и нашла свое выражение в появлении образов Георгия и Дмитрия в деисусном чине Благовещенского собора и вслед за ним в других виднейших деисусных чинах времен Василия I⁹⁸.

История живописи в эпоху Василия I немыслима без имени Андрея Рублева. Литература, посвященная Рублеву, поистине необозрима. И все же связь творчества великого художника с живой, страдающей и ликующей Русью конца XIV - начала XV в. остается до конца не раскрытой. Трудно представить себе большую противоположность, что ужас татарских погромов и безмолвная беседа ангелов рублевской "Троицы". И все же живопись Рублева - порождение своего времени. Более того, она своего рода итог полутора столетий истории Руси. Живопись Рублева не умещается в темных и тесных кельях московских исихастов. Она значительнее, чем только "призыв к единению" испокон века враждующих удельных дядей и племянников. И хотя живопись эта кровно связана со своим временем, историзм ее заключается в том, что она есть прежде всего порождение целого периода истории Руси - периода борьбы против ордынского ига.

Рублев, как и всякий большой художник, нес на своих плечах бремя истории своего народа. И заслуга его в том, что он сумел понять и выразить самый трагический и одновременно самый героический период этой истории. "Троица" Рублева - это произведение духовно свободного человека. И в этом ее огромная историческая ценность.

Искусство Рублева было заложено уже в гордом ответе рязанских князей Батыю⁹⁹. Оно, как семя, брошенное в землю, ждало своего часа. И когда час настал - оно дало всходы. Это преодоление страха смерти, этот спокойный, просветленный взгляд на жизнь не как на существование, но как на служение, запечатленный в "Троице", в "Звенигородском Спасе", в апостолах из "Страшного суда" не был личным, келейным достижением Рублева. Это был плод полуторастолетней работы народного духа. Это был взгляд лучших людей целого поколения, того поколения, которое повело открытую борьбу за освобождение Родины от ненавистного золотоордынского ига.

Вглядываясь в едва различимые черты жизни художника, можно заметить один интересный штрих. Свою знаменитую роспись во Владимире Рублев начинает 25 мая 1408 г.¹⁰⁰ В этот день праздновалось Третье Обретение главы Иоанна Предтечи. История московского строительства первой половины XIV в. наглядно показывает, сколь тщательно выбирался день для закладки и освящения храма¹⁰¹. Такое же "осмысленное" отношение заметно и в выборе дня для начала живописных работ. Феофан Грек начал роспись церкви Рождества Богородицы 4 июня 1395 г.¹⁰² В этот день праздновалась память первого константинопольского патриарха Митрофана, современника и друга Константина Великого¹⁰³. На Руси особого почитания Митрофана в XIV в. не наблюдается¹⁰⁴. Видимо, великий византиец сам определил день начала работ. И на Руси он не хотел расставаться с памятью об оставленной родине и о ее "святынях".

Приурочивая начало работ к 25 мая, Рублев, по-видимому, вкладывал в это особый символический смысл. Образ Иоанна Предтечи занимает особое место в мировоззрении художника¹⁰⁵. К этому образу тянутся многие нити духовных исканий той эпохи.

Конец мая - начало июня - обычное время начала росписи храмов. Однако Рублев, конечно, мог ускорить или замедлить начало работ на несколько дней. По-видимому, его волновала и привлекала именно история долгих "странствий" знаменитой святыни - "главы Иоанна Предтечи"¹⁰⁶, укрываемой от ярости "неверных" и иконоборцев, обретенной, но вновь потерянной из-за лености и небрежения ее хранителей. История святыни, которую бог отнял у людей за их неверие и грехи, но которая в конце концов была отыскана людьми, достойными этой чести, была во многом сродни плачу летописцев по отнятой богом за грехи людей чести и свободе Руси, вновь обрести которую можно было лишь вернувшись на путь братолюбия и бескорыстного служения добру. В сущности, это была та же идея возвращения к жизни, возрождения, которая в различных формах звучит во многих памятниках литературы и искусства эпохи Куликовской битвы.

Выбор даты начала владимирских росписей отчасти позволяет понять, какие мысли овладели художником, когда он вступил под своды древнего Успенского собора во Владимире и оказался наедине с величавыми образами исчезнувшей в огне ордынских погромов Владимиро-Суздальской Руси. Работа Рублева и Даниила Черного во Владимире была первым случаем, когда художники Московской Руси встали лицом к лицу с произведениями своих великих предшественников¹⁰⁷. Это обязывало их к осознанию исторического значения почти двух веков, прошедших со времен Всеволода Большое Гнездо и Юрия Владимирского. И начав свою работу 25 мая, художники тем самым как бы выразили итог своих раздумий - твердую веру в то, что обретенная, наконец, святыня - свобода родной земли от чужеземного ига - уже никогда не будет потеряна.

Воздействие Куликовской битвы на развитие русской культуры было глубоким и разносторонним. Главные идеи той эпохи - идеи единения, героической борьбы за землю Русскую, возрождения киевской и владимирской исторической и культурной традиций - нашли яркое воплощение в самых различных памятниках литературы и искусства. Развитие этих областей духовной культуры шло в теснейшей связи с борьбой за национальное освобождение. Куликовская битва наполнила новым историческим содержанием, придала особую патриотическую окраску традиционным образам и сюжетам древнерусского искусства.

Книга "Тело помнит все" - https://www.chitai-gorod.ru/ на сайте Читай-город