Религиозные течения эпохи Маурьев

Середина первого тысячелетия до н. э. явилась для Индии эпохой поисков и реформ в религиозно-философской сфере. Ведизм как религия в известной мере утратил свой авторитет. Примитивный характер его мифологических представлений, запутанный и архаический ритуал, грубо материальные притязания жрецов, в которых многие уже перестали видеть носителей какой-то высшей мудрости, — все это совершенно не соответствовало духу новой эпохи и вызывало протест. Первой по времени попыткой преодолеть выявившийся кризис было движение, зафиксированное в Упанишадах. Оно в целом, однако, не только не отвергало ведизм, по стремилось возродить его на новой, теоретически более совершенной основе. В конечном итоге именно эта ветвь индийской культуры одержала решительную победу над всеми иными направлениями, но для этого ей понадобилась тысяча лет борьбы с системами, воплощавшими реформационный принцип более решительно и последовательно. Традиция называла их неортодоксальными (т. е. не признававшими авторитета Вед), включая в их число две новые религии, зародившиеся в это время,— джайнизм и буддизм, а также всю совокупность школ, выражавших материалистическую тенденцию в индийской философской мысли. Объединение материалистов с религиозными реформаторами объяснялось тем, что и те и другие сомневались в непреложной ценности озедийеких текстов.

Между ранними Упанишадами и появлением новых, принципиально независимых от брахманизма философских и религиозно-философских систем был период, наполненный интенсивными духовными поисками. Выразителями новых концепций выступали многие аскеты, порвавшие с узами повседневной жизни и старыми традициями. Их называли паривраджа-ками (буквально — странник, бродяга) и шраманами. (Позднее под шраманами стали понимать аскетов неортодоксальных течений и сект.) Вначале шраманы не основывали своих общин и школ, затем вокруг наиболее известных «скитальцев» стали грушшроваться верные последователи.

В этот период «брожения умов» появилось большое число разнообразных течении и школ, многие идеи которых были затем восприняты и разработаны создателями основных ре-формационных учений. Все ранние шраманские школы отрицали авторитет Вед и покоящиеся на пем идеологические л социальные нормы. Отсюда, естественно, вытекало их катего рическое несогласие с притязаниями брахманства на роль единственных носителей высшей истины, понимание которой считалось недоступным рядовому человеку. Идеологические привилегии брахманства обосновывали и его роль высшей варны в ведийском обществе, нет ничего странного в том, что шраманы, состоявшие в своем подавляющем большинстве из представителей других варн, отрицали социальные претензии жречества весьма последовательно.

Другой существенный признак всех выдвигавшихся шраманами доктрин состоял в глубине, с которой ставились в них проблемы этики. Отвергая традиционный варновый уклад жизни, провозглашенный и детализированный в ведийской литературе, они должны были по-новому подойти к вопросу о месте человека в природе и обществе, его назначении. Интенсивность теоретических усилий в этом направлении была неодинаковой в различных реформационных школах. Однако несомненно, что тщательная разработка этической проблематики в джайнизме и буддизме не была специфической чертой только этих двух движений, она выражала собой высшую точку тех поисков новых норм поведения, которые были характерны для всех неортодоксальных учении того периода.

Социальный облик шраманских аскетических общин пред ставлял собой знаменательное в истории Индии явление. Сами по себе шраманы — учителя не провозглашали какой-либо социальной программы, но многие их идеи и особенно непримиримая оппозиционность к «брахманской Индии» делали их потенциальными союзниками правителей древнеиндийских государств в борьбе с племенной раздробленностью, которая поддерживалась идеологией брахманизма. Процесс централизации в политической жизни Индии не случайно совпал по времени с объединительными тенденциями в духовной жизни: на смену множеству отдельных учителей приходит несколько школ, пользующихся общеиндийским признанием.

Некоторые школы не имели общеиндийокого значения, но все они оказали немалое влияние на развитие идей и представлений как этой, так и последующих эпох. Буддийская традиция называет имена шести «еретических» учителей, с которыми буддисты воли жаркие споры. Среди них находятся и создатели двух важнейших рсформациопных течений — джайнизма и адживикизма.

Джайнизм и его учение

Наиболее ранней неортодоксальной религией Индии явился джайнизм. Время зарождения и имя создателя новои веры сохранила нам древняя традиция. Им является Вардхамана, кшатрий из Видсхи (современный Бихар), живший в VI в, до н. э. В возрасте 28 лет он покинул отчий дом, удалился в лес и предался аскетизму и философским раздумьям (связь умерщвления плоти и выражаемой таким путем отрешенности от обычных людских интересов и слабостей со способностью человека к умственному сосредоточению представлялась древнему индийцу самоочевидной, слова «аскет» и «мудрец» были для наго синонимами). После 12 лет подвижничества у него выкристаллизовались положения нового учения. Впоследствии он проповедовал в различных частях Индии и собрал вокруг себя множество учеников. Вардхамана прожил более 80 лет; первоначально его учение утвердилось только в Бихаре, где у него были влиятельные покровители, позднее очаги этого учения возникли в самых отдаленных районах Индии. Основателя стали называть Махавира (великий герой) или Джина (победитель); эти почетные титулы нередко прилагались к особо почитаемым религиозным учителям (от последнего эпитета пошло и название учения — джайнизм, т, е. связанное с Джиной). К непосредственным носителям новой религии, которые вели монашеский образ жизни, прибавились многочисленные миряне, т. е. светские ее приверженцы, не отказывавшиеся от имущества и семьи, но соблюдавшие определенные, (выработанные джайнизмом ритуалы. С течением времени джай низм превращается в существенный фактор не только культурной, но и социальной жизни Индии.

(По убеждению самих джайпов (так именуют себя последователи Вардхаманы — Джины), их учение зародилось еще в глубочайшей древности. Они приводят имена 24 своих учителей — так называемых тиртхапкаров (создателей пути), причем Вардхамана только завершает этот описок. В действительности, однако, все основные положения новой веры связаны с его именем (или относятся к еще более позднему времени). Рассказы о тиртханкарах представляют собой смесь мифов, легенд и воспоминаний об отдельных более ранних попытках религиозной реформации.)

В раннеджайнских сочинениях излагается существо провозглашенного Джиной (и развитого его ближайшими последователями) учения. Основой представлений о мире служит здесь (как и в других современных ему системах) непосредственное, чувственно получаемое знание о вещах; этот своеобразный реализм вообще присущ большинству учений, создававшихся в древности (и не только в Индии). Джайнизм не знает противопоставления материального и духовного; способность людей чувствовать и мыслить — такое же естественное проявление жизни, как и процессы в окружающей человека природе. На первый взгляд это положение можно считать шагом к материализму, и отчасти такое истолкование правомерно, но именно отчасти, так как джайнизм последовательно развивает обе заключенные в нем возможности логической интерпретации: он не только «материалпзирует» духовное, но и «одушевляет» материальное. Архаическое учение о душе доводится в нем до своей крайней точки. Душа присутствует во всех вещах, ее имеют растения и даже камни. Души существуют вечно и не были созданы богами.

Наравне с данными непосредственного опыта джайны признают реальность категорий, порожденных мышлением Вед и Упанмшад: так, они верят в перерождение и в закон кармы, определяющей новое воплощение существа в соответствии с его прошлыми деяниями.

Признаваемая джайнизмом всеобщая одушевленность природы как нельзя лучше уживается с этим воззрением, всякая грань между различными видами существ исчезает: человек может обратиться в камень, а камень — в конце концов подняться до человеческой природы. Закон кармы определяет положение души, которая может попасть в животное, человеческое, божественное или адское состояние.

Подобно большинству древнеиндийских учений, джайнизм считает своей основной целью не познание, как таковое, а выработку предписаний и норм, которые помогли бы человеку в практическом осуществлении религиозного идеала. Как и в Упанишадах, джайнизм видит его в «окончательном освобождении», т. е. в преодолении всех страстей и привязанностей и растворении существа в безличном вселенском целом. Когда это состояние достигнуто человеком, он выходит из подчинения всем естественным законам существования и никогда вновь более не возродится. «Освобожденный» выше всего в мнре, он превосходит даже богов, так как они также подвластны закону кармы. Люди, и особенно архаты (т. е. достигшие полной святости), стоят более высоко, чем боги, потому что боги не могут достигнуть состояния архатства. Чтобы освободиться, богу нужно возродиться среди людей, в мире людском. Путь к освобождению состоит в необыкновенно суровом аскетизме, воздержании, умерщвлении плоти.

Единственный значительный раскол в истории джайнской веры был связан как раз с аскетической практикой: шветам-бары (одетые в белое) подверглись осуждению со стороны наиболее ортодоксальной группировки, отвергавшей всякую одежду; приверженцы ее именовались дигамбарами (т. е. те, кому одеждой служат стороны света).

«Освободиться» могла только душа аскета, а не мирянина. И не случайно, что в джайнизме аскетическая практика получила столь большое развитие, значительно большее, чем в остальных древнеиндийских религиях. Даже само обозначение Махавиры — Джина, т. е. «победитель», было связано с победой над цепью перерождений, над мирскими чувствами и носило аскетическое содержание.

Существенной особенностью и главным принципом джайнской этики является ахимса (пснанесение вреда живым существам). Джайнский монах не только не убивал животных, но и предпринимал множество предосторожностей, чтобы случайно не раздавить какое-нибудь мельчайшее насекомое. Правила поведения монахов были затем тщательно разработаны и зафиксированы в джайнских текстах. Для джайнских монахов являлось обязательным выполнение 28 правил поведения, среди которых — обет правдивости, сдержанности, бесстрастности, строгий запрет воровства. Для мирян, последователей джайнизма, эти этические предписания не были столь строги и многочисленны.

Вскоре джайнизм широко распространился в Индии, однако выдержать конкуренцию с буддизмом и с индуизмом он так и не смог. С первых веков нашей эры начинается очевидный упадок этой религии, хотя в виде небольшой замкнутой общине она сохранилась в Индии вплоть до наших дней. Влияние джайнизма на индийскую культуру древности и оред-нековья было, однако, весьма значительным. Джайнизм породил довольно обширную литературу, а присущий его философии реализм способствовал интересу джайнов к различным областям науки. Вклад джайнизма в эту сферу был особенно существен.

Ранний буддизм. Основы учения

Буддизм, как и другие реформационные системы, получил наибольшее распространение в Северо-Восточной Индии, и прежде всею в Магадхе, которая рассматривалась как центр неортодоксальных учений, как страна, с трудом поддающаяся брахманизации. Неортодоксальные, так называемые еретические, течепия имели много общею между собой, хотя между ними существовали и немалые различия. Буддизм вначале не имел особого влияния и конкурировал с другими неортодоксальными течениями, добиваясь поддержки со стороны сильных государств и особенно магадхских правителей.

Новое учение, выступавшее против резких кастовых перегородок, за равенство людей по рождению, особенно привлекало торговые слои, разбогатевших вайшьев, которым брахманизм отводил весьма скромное место в общественной и социальной иерархии. Буддизм нашел поддержку и среди кшатриев, которые в это время все больше сосредоточивали власть в своих руках, но еще чувствовали сильное идеологическое давление со стороны брахманов, объявлявших себя наивысшей и единственно священной варной и даже земными богами.

Б буддийскую общину — сангху допускались свободные представители всех варн, что значительно расширяло сферу влияния нового учения. Для тех же, кто не вступал в санг-ху, была надежда достичь небес — это был тот идеал, который рисовал для мирян Будда. Основной упор в раннем буддизме делался на этическую сторону; сложные метафизические вопросы Будда не разбирал в своих проповедях, обращенных к мирянам.

Успех буддизма в период его становления объяснялся в немалой степени тем, что Будда в своих проповедях не призывал к уничтожению всех старых традиций и обычаев, которые в условиях древнего консервативного общества и соответствующих ему идей прочно утвердились в общественной и духовной жизни, а старался выдвинуть новое толкование, дать свое объяснение многим установившимся нормам.

Буддизм явился по существу оригинальным учением. Степень его отличия от других индийских систем настолько велика, что неоднократно предпринимались попытки сблизить его с религиями, зародившимися за пределами Индии, например с христианством. Однако сумма этих нововведений была четко вписана в рамки общих традиционных идей, которые буддизм никогда полностью и не отвергал.

Не случайно ученые прослеживают связь буддизма с учением Упанишад. Это не означает, впрочем, что Будда разделял принципы учения Упанишад. Скорее можно предполагать, что уже Упанишады сами по себе отобразили некоторые новые представления, возникшие в ходе развития sup ев-не индийского общества и культуры в различных райоттах страны.

Сходство буддизма и брахманизма в ряде черт может быть объяснено различными причинами, но весьма существенно, что с появлением буддизма и других реформационных систем бытовая религия индийцев, которой следовали в течение многих веков, существенно не изменилась. Буддизм, как и джайнизм, воспринял обрядовую сторону религии из традиционных для Индии ритуалов, санкционировавших «брахманизмом. По той же причине божества ведийско-брахманистской Индии не были преданы анафеме.

Буддизм не отменял традиционных индийских божеств, но он предоставил им в собственной системе столь незначительное место, что, растворившись в буддизме, они должны были бы в конце концов как бы исчезнуть сами. Включение брахманских божеств в буддизм значительно расширило его популярность среди населения различных частей Индии, но, поглощая эти верования, буддизм сам рисковал раствориться в них. Что касается ранней стадии развития буддийской доктрины, то в этот период почитание ведийских божеств не противоречило сколько-нибудь своеобразию и независимости повой религии, в рамках которой оно осуществлялось. Существенной особенностью буддизма (как, впрочем, и идеологии Упанишад) было безразличие к конкретным формам культа.

Буддизм, подобно Упанишадам, признает перерождение и закон кармы. Отрицая душу как нерушимую целостность, буддизм с категоричностью утверждает неуничтожимость духовной энергии. Никакое ее проявление не может обратиться в ничто. Оно лишь отдельно выхваченный момент непрерывного процесса трансформации. Вечность духовного порождает закон кармы. Раз действие не исчезает, оно рано или поздно проявляется в своих неизбежных последствиях. Являясь же духовным актом по самой своей природе, оно не сковано жизнью тела: новое рождение предопределяется, таким образом, прежними деяниями или во всяком случае испытывает на себе их определяющее влияние.

Давая характеристику буддийскому учению, академик Ф. И. Щербатской писал: «...бытие... представляет собой непрерывный процесс ежеминутного рождения и исчезновения. Процесс этот подчинен закону причинности... Нет не только ничего вечного, но нет вообще длящегося бытия, следовательно, не существует субстанций, ни духовных, ни материальных».

Будда рассматривал все в мире в состоянии постоянного изменения. Дхармы (непознаваемые частицы), путем различных сочетаний составляя материальные и духовные элементы, находятся в вечном движении, непрерывном изменении сочетаний.

Основой буддизма, безусловно, является учение о «четырех благородных пстинах», которые, согласно традиции, были изложены Буддой в его первой проповеди. В этих «истинах» Будда определяет характер человеческого существования, причины человеческих страданий и намечает «путь спасения». В конечном итоге последнему и была подчинепа суть этой основной проповеди Будды. Традиция приписывает Будде слова о том, что, подобно тому как вода в океане имеет привкус соли, так и его учение имеет лишь «вкус спасения». Будда объявил жизнь страданием, которое возникает в связи с желанием, стремлением к земному существованию и его радостям. Поэтому он призывал отказаться от желаний и указывал «путь спасения». Это значило уйти из-под закона кармы и вырваться из круга перерождений, в который человек попадал из-за незнания истины. Вступивший в сангху мог достичь и нирваны, когда человек освобождался от пут земной жизни, всяческих страданий и страстей и побеждал в себе свое собственное «я», преодолевая дуализм тела и духа.

В состоянии нирваны постоянно изменяющиеся дхармы прекращают движение, а значит, и поток новых сочетаний. Наступает полный разрыв с сансарой — переходом из одной телесной формы в другую, с миром субстанций. Нирвана, достижение которой было связано с исчезновением цепи дальнейших возрождений, рассматривалась как высшая цель, к которой стремились верующие. Идеалом служил архат — святой человек, подошедший к состоянию нирваны благодаря своим деяниям и духовному у совершенствованию.

Не случайно oгромноe значение в буддизме играла этическая сторона. Нравственный аспект в поведении человека должен был занять особое место. Будда призывал следовать восьмиричному пути — правильным взглядам, правильному поведению, правильным усилиям, правильной речи, правильному образу мыслей и т. д. Эти принципы и определяли суть буддийской морали. В своем праведном следовании этому «праведному пути» человек, согласно учению Будды, должен был полагаться на самого себя, а не искать защиты, помощи и спасения извне. «Сам человек совершает зло, сам оскверняет себя, — говорится в «Дхаммападе». — Не совершает зла он тоже сам, и сам же очищает себя. Одному другого не очистить».

Буддизм не признавал обязательности существования бога-творца, бога-созидателя, который порождает все в мире, в том числе человека, бога, от которого зависит судьба человека. «Для людей, которые верят в такого бога, — говорил Будда, — не существует ни желания, ни усилия, нет необходимости делать какое-либо дело или воздержаться от него». Согласно же брахманизму, жизнь человека, его судьба целиком зависят от воли богов, которые вершили помыслами и судьбами людей.

Само слово «будда» значит «просветленный», «познавший истину». Так по традиции стал величаться Сиддхартха Гаутама после того, как он достиг просветления, сидя под деревом близ города Гая. Сиддхартха был сыном главы могущественного племени Шакьев, но затем, отказавшись от богатства и радостей мирской жизни, стал отшельником. Дошедшие до нас раннсбуддийские тексты сохранили много свидетельств о жизни основателя учения Будды. Большой интерес представляют эпиграфические материалы IV—III вв. до н. э., упоминающие о Будде и указывающие на место его рождения (Лумбини), что совпадает с данными религиозных текстов.

Среди современных ученых ведутся острые споры об историчности Будды, делаются попытки восстановить первоначальное учение, которое проповедовалось самим Буддой. Эти вопросы чрезвычайно сложны, особенно если учесть, что канонические тексты, которыми располагает современный исследователь, датируются примерно III в. до н. э. (записаны они были, по традиции, на Цейлоне в 80 г. до н. э.), т. е. несколько столетий спустя после смерти основателя учения. В настоящее время наиболее принятой датой смерти Будды считается 483 г. до н. э. (датой рождения — 563 г. до н. э.).

Учение адживиков

Основными конкурентами буддистов в ранний период были адживики. Значительная популярность адживикизма в V—III вв. до н.э. прежде всего вытекала из последовательной и радикальной критики брахмапшма, провозглашенной Госалой — создателем аджившкизма. Недовольство социальным порядком, отстаиваемым брахманством, поднимало престиж реформационпых движений ев самых широких слоях. Отрицание несправедливости кастовой системы и брахманского толкования кармы, решительно проведенное Госалой, привлекало как низы общества, так и разбогатевших, но безродных выходцев из тор-ювых и ремесленных прослоек. Госала с самого начала не ограничил свою проповедь узкими рамками какой-либо мона-шеюкой общины, он обращался с изложением своих взглядов к «миру мирян». Внешняя простота доктрины (сведение всех философских категорий в конечном итоге к всеохватывающей силе предопределения — нияти и к вытекающему из этого фатализму) также увеличивала ее популярность в широких слоях населения, продолжавших (даже и после принятия адживикизма) следовать в повседневной жизни привычным им обрядам, признавать многие традиционные представления о мире и т. д. На раннем этапе (V в. до ж. э.) адживиктизм имел, по-видимому, даже больше последователей, чем буддизм. Вероятно, это было связано с явно выраженной тенденцией к социальной реформе. Не случайно среди последователей адживикизма традиция называет не только выходцев из богатых торговых и ремесленных кругов, но особо подчеркивается его популярность среди низших слоев, прежде всего горшечникш. С этим, очевидно, связано сообщение «Вая-лураны» (источника, сложившегося в III—VI вв. н. э., но восходящего к более ранней традиции) о том, что последователями адживиков были шудры, люди смешанных каст и даже неприкасаемые. Буддисты и адживики активно соперничали друг с другом в борьбе за привлечение новых последователей. Не удивительно поэтому, что буддийские сутры отзываются о Госале и его учениях необычайно резко. Теоретические споры переходили иногда в открытые столкновения. Извесаныи буддийский комментатор Буддхагхоша рассказывает историю о некоем богатом ростовщике Мигаре, жителе столицы Кошалы — Шравасти, который долгое время покровительствовал аджи-викам и делал богатые подношения их общине. Когда же Мигара решил обратиться IB буддизм, то облагодетельствованные им адживики буквально «осадили» его дом, опасаясь, очевидно, не столько потери одного из своих последователей, сколько утраты материальной поддержки, которую он неизменно им оказывал.

Буддисты в палийском каноне сравнивали Госалу с рыбаком, забросившим сеть в устье реки и погубившим множество рыб (т. е. увлекшим за собой многих из тех, кто мог бы пополнить ряды буддистов),— ясное указание не только на соперничество двух учений, но и на значительную в эту эпоху популярность адживиков.

Если в V в. до н. э. аджпвики пользовались большим влиянием, чем буддисты и джайны, то затем это соперничество окончилось, как известно, победой буддизма. Одной из причин этого являлась, очевидно, и определенная односторонность учения адживиков: отрицая традиционную брахманскую систему взглядов, адживикизм, однако, не противопоставил ей, подобно буддизму, какого-либо положительного ответа на основные вопросы, волновавшие людей той эпохи. Назначение человека, его место в мире и обществе, ценность индивидуального усилия и принципы, на которых должно было основываться «правильное поведение»,— проблемы, так много занимавшие джайнов и буддистов, по существу пе получили какого-либо отражения в учении Госалы. «Всеобщая предопределенность», провозглашенная его системой, исключала в принципе постановку всех этих вопросов.

Религиозно-философские течения и данные Мегасфена

Важный материал о религиозной жизни магадхско-маурийской эпохи дают сведения Мегасфена. Мегасфен и следовавшие за ним античные писатели правильно различали ортодоксальные и неортодоксальные направления, подразделяя древнеиндийских философов на брахманов и шраманов.

Близкие параллели с индийскими сочинениями обнаруживают сохранившиеся у Страбона свидетельства о шраманах Следуя за Мегасфеном, он подчеркивает их связь с царями, которые обращаются к ним для выяснения причин происходящих событий (это соответствует индийским данным о шраманах).

Страбоп рассказывает об особой группе шраманов, известных как прорицатели и заклинатели, которые странствуют по селениям и городам, выпрашивая подаяние (эти свидетельства можно отнести к странствующим аскетам — адживикам, пользовавшимся большой популярностью как прорицатели).

Очевидно, со шраманами связано и сообщение Страбона о прампах (но всей вероятности, один из вариантов названия «шраманы») «Писатели, — пишет Страбон,— противопоставляют брахманам прампов как некий особый вид философов, склонный к диспутам и опровержениям Эти философы осмеивают брахманов, занимающихся изучением явлении природы и астрономией, как кичливых и неразумных» Здесь с удивительной точностью передана обстановка в период появления реформационных, так называемых шраманских, школ, выступавших против брахманов и их доктрин и ведущих разнообразные диспуты по многим проблемам существования мира и человека Шраманы-«еретики» действительно противопоставляли себя брахмана, осмеивали их, боролись с теорией об исключительности брахманов.

Шраманы выступали против кичливости брахманов, против их особого будто бы права поучать все общество, духовно всех наставлять на путь истинный. Буддийские тексты эти притязания брахманов часто называют необоснованными, вводящими в заблуждение, лживыми.

У античных авторов сохранилось упоминание, восходящее, очевидно, к Мегасфену, о существовании среди шраманов группы голых аскетов (эти данные можно связать с джайна ми-дигамбарами, которые ходили нагими).

В целом Мегасфен правильно уловил некоторые черты идеологического развития: существование двух основных на правлений — ортодоксального течения и противопоставляемого ему реформаторского (шраманского) движения, включающего различные секты Очевидно, в период пребывания в Индии селевкидского посла брахманизм сохранял большое влияние, а выступившие против него шраманские секты еще не воспринимались как нечто серьезное и ни одно из реформационных течений не стало таким влиятельным и сильным, что заслужило бы особое внимание чужестранца При этом нельзя, конечно, забывать о специфике дошедших до нас фрагментов Мегасфена, который мог и не заметить многих важных явлений религиозной жизни раннемаурийской Индии.