Лекция 24 (19 Января)

Мы видели, в каком состоянии находились религиозные партии в Европе после Нюрнбергского мира, заключенного между немецкими католиками и протестантами (1532 г.). Этим миром не заканчивалась, но только сдерживалась враждебная деятельность с обеих сторон. В Германии новое учение брало верх над старой религиозной системой; но с этим учением соединились не одни внутренние духовные побуждения, а и корыстные расчеты немецких князей, извлекавших свои выгоды из отнятия церковных имений и усиливавших свое могущество отторжением местного духовенства от папской власти. Но несмотря на мир Нюрнбергский, всякому мыслящему человеку тогдашнего времени было ясно, что сближение и примирение между католиками и протестантами с каждым днем становилось невозможнее. Задача, которая еще могла быть решена на Вормсском сейме, в 21 году, приняла другой характер в 32 году. Обе стороны теперь ожесточились; явились передовые партии, перед которыми побледнели первые вожди движения. Лютер подвергся упреку в слабости со стороны собственных приверженцев, и надо сказать, что этот упрек был справедлив с логической стороны: он не оправдал тех ожиданий, с которыми его приняли люди с умом более последовательным и крепким. С другой стороны, между католиками образовалась суровая партия, не хотевшая слышать не только о примирении с протестантами, но и о той внутренней реформе, реформе в недрах самого католицизма, которой требовали многие великие умы, которой требования выразились на соборах Констанцском и Базельском. Если мы прибавим к этим теоретическим разноречиям все те временные частные политические цели, которые соединялись с ними, то мы получим понятие о трудности эпохи, в которую пришлось жить людям XVI столетия.

Из великих государств Европы только одна Испания определила ясно свои отношения к Реформации. Карл I, человек великого ума и образованности, хотел сначала стать во главе умеренной религиозной партии, которая отвергала требования протестантской партии, хотевшей окончательного разрыва с католицизмом, и равно чужда была крайнему упорству католической партии; он хотел образовать партию новую, из умеренных и благоразумных людей, и хотел ей дать большую силу пред партиями крайними. Но такие замыслы редко удаются; такими партиями обыкновенно только заканчивается движение, когда обе стороны бывают уже утомлены и соглашаются на взаимную сделку, не одобряемую, впрочем, внутренним голосом. Карл слишком рано задумал о составлении такой партии. Он мог усмотреть бесплодность своих стремлений из того сопротивления, которое он встретил равно и со стороны католиков и протестантов; он стоял почти один с весьма немногими; к концу жизни он решительно примыкает уже к строгой партии католицизма. Повторяем: одна только Испания обозначала ясно свои отношения к современным движениям.

В Англии молодой король, увлеченный личной страстью, разрывал союз с папой. Но это было делом одной прихоти, увлечения: трудно было сказать, чем кончится своенравная попытка Генриха VIII, хотевшего занять неудержимое среднее место между протестантами и католиками.

При Франце I Франция не разрывала союза с папством, но, оказывая все внешние признаки почтения к нему и покорности, она в то же время ласкала протестантов и льстила им; она смотрела на них более как на политическую, чем на религиозную, партию. Мало того, Франц соединился с самым опасным врагом христианской Европы, турецким султаном Солиманом I.

Мы сказали выше, что вскоре после Камбрейского мира (1529 г.) Карл V прибыл в Италию; он провел здесь несколько лет. Государь, дотоле почти праздный, мало подававший поводов к разговору о себе, правивший чрез своих наместников, выигрывавший победы посредством своих полководцев, он выступает теперь на политическое поприще и с первых шагов обличает искусного, хитрого и смелого государя. Он искусно воспользовался положением папы и умел отделить в нем главу церкви от итальянского князя: главе католицизма он обещал свое содействие, итальянскому князю, члену фамилии Медичисов, доставил он Флоренцию. Но между папой и им возник вопрос, который в свою очередь поставил папу в весьма затруднительное положение, это был вопрос о разводе Генриха VIII с Екатериной Арагонской. Папа, как видно из всех документов, сохраненных нам, готов был согласиться на требование Генриха VIII, ибо предвидел, что при упорстве и страстном характере последнего ему трудно будет удержать порыв свой, но он не мог уступить этим соображениям вследствие влияния Карла V: Карл был племянником Екатерины и смотрел на это дело не только как на дело фамильное, но как на дело, важное для всего католического мира. Потому политика Климента VII в этом деле ознаменована каким-то нерешительным характером от 1530-го до 1534-го года, когда обнаружился окончательный разрыв.

В самом деле, Карл V хотел доставить католическим началам всю славу и перевес услуг перед протестантством, еще не ознаменовавшим себя подвигами в пользу европейских государств. В конце XV столетия Южная Европа страдала много от магометанских корсаров. В начале XVI столетия на северных берегах Африки основываются магометанские княжества, собранные из разбойников, торгующих добычей, отнятой у христиан, особенно рабами; на рынках восточных стали являться в огромном количестве люди, забранные пиратами в Испании, с берегов Южной Франции и Южной Италии. Особенно между этими пиратами славился Барбаросса, как говорили,— итальянский ренегат, которому турецкий султан не раз вверял флот свой. В 1535 г. Карл обратил свое оружие против Туниса. Это был блестящий, с целью общей пользы предпринятый поход. Император подал в сражении пример личного мужества: Тунис был взят, 20 тысяч христиан были освобождены из тяжкого рабства.

По возвращении оттуда Карл начал готовиться к новой войне с Франциею; поводом было следующее. Франц объявил снова притязания на герцогство Милан, которым овладел он еще в начале своего царствования и который вырвала у него только неудача вследствие противодействия Карла; Карл отдал герцогство Францу II Сфорц а: этот умер бездетным. Тогда Франц снова потребовал себе Милан. Карл хотел его удержать за собой как выморочное лено империи. В ожидании борьбы, неминуемо имевшей последовать, Франц вошел в сношение с турецким султаном. Это время было эпохой самого высокого развития турецкого могущества в Европе; янычары составляли еще лучшую пехоту; турецкая конница еще не утратила своей славы; на престоле сидел один из величайших султанов. Такое положение Турции имело великое значение при тогдашнем состоянии Европы. Солиман был самый даровитый из преемников Магомеда II. Правда, что, несмотря на то, при нем начинается ослабление турецкого могущества. Янычары при нем приобрели право вступать в брак и потеряли свой прежний фанатический характер; великие визири получили при нем большее значение; сам султан подал первый пример не личного предводительства войском: это все должно было оказать великое влияние на расстройство турецкого

Государства. Но в эту эпоху, о которой идет речь, в 1535 году никто не мог заметить этого влияния, и союз Франца с Турцией был бедственным для Европы.

В начале 1536 года император торжественно в Риме, в присутствии папы и кардиналов, изложил причины, побуждавшие его к войне против врага христианства, каким оказал себя Франц, соединившийся с Турцией. Летом того же года, 25 июля, Карл перешел реку Вари вступил в Прованс. Он вел многочисленную, одну из лучших армий XVI столетия; надежды его были великие, он надеялся на завоевание самой Франции. Франц понял грозившую ему опасность и прибегнул к страшному средству. Прованс был совершенно разорен самими французами; самая столица его Экс была сожжена, поля опустошены, все запасы повсюду истреблены. Императорская армия, вступив в этот цветущий край, где она надеялась встретить полное продовольствие, нашла страшную пустыню. Город Марсель оказал имперским войскам вторичное сопротивление. Между тем французская армия стояла в укрепленном лагере близ Авиньона под начальством коннетабля Монморанси и смотрела на трудные и бесплодные движения Карлова войска. Голод и болезни заставили, наконец, Карла отступить. 25 сентября он повел назад свою армию, в которой убыло более половины. Но война тянулась еще до 1538 года. Турки прямо помогали Франции. Барбаросса с турецким флотом явился у Южной Франции и заодно с французской эскадрой грабил берега Южной Италии. Ропот был всеобщий; даже враги Карла V стыдились политики Франца.

Напрасно государственные люди, стоявшие во главе французской политики, старались оправдать ее действия. В этом отношении замечательна речь французского посла в Венеции, епископа Монлюка. Он играл тогда одну из главнейших ролей в государстве по своему уму и образованности; но он не был воспитанник и представитель той школы государственных людей, которая образовалась тогда в Европе под влиянием Макиавелли. Оправдывая действия своего государя перед венецианским сенатом, он сказал между прочим: «Если бы мне надо было погубить врага, я бы соединился хоть с дьяволом, не только что с турками» (впоследствии этот самый Монлюк увидел неосторожность Францевой политики и порицал ее).

В 38 году Франц заключил с Карлом в Ницце десятилетнее перемирие. К этому Перемирию его более всего побудил ропот, поднявшийся против него по случаю связи его с Турцией. Но и здесь при этом перемирии Франц поступил неосторожно. Он находился в это время под влиянием Монморанси; Монморанси убедил его, что гораздо полезнее войны с императором будет для него подавление возникавшей во Франции протестантской ереси, уничтожение местных провинциальных привилегий, стеснявших королевскую власть, и, наконец, большее подчинение многочисленного, строптивого дворянства. Франц примирился с Карлом, лично виделся с ним и в пылу увлечения открыл ему замыслы своих прежних союзников — турецкого султана и немецких протестантских князей. Мирные сношения между этими государями продолжались около трех лет. Карл V до того доверился Францу, что в начале 1540 г. отправился через Францию в Нидерланды.

В большей части учебников мы непременно найдем рассказы об этом факте и выражение удивления к поступку Карла, оказавшего этой поездкой необычайную доверенность к Францу: событие, которое вовсе не было бы удивительно в наше время, когда государи так обыкновенно и часто ездят по чужим владениям. Удивление же к поступку Карла показывает ясно, как в то время шатки были понятия о правах и безопасности. Этот поступок удивил тогда всю Европу; не было числа анекдотам и подробным рассказам о странном доверии Карла и высоком рыцарском характере Франца. Придворный шут Франца Трибулэ поставил даже императора за этот поступок во главе европейских глупцов. «Но если я точно пройду безопасно?» — спросил его Карл. «Тогда я заменю ваше имя именем короля»,— отвечал Трибулэ. Впрочем, можно думать, что сам Франц был не очень тверд в своем великодушии и при большем пребывании Карла в Париже, может быть, не устоял бы против искушения. Но Карл хорошо понимал дело: он скоро уехал в Нидерланды и на возврате оттуда проехал другой дорогой.

Живя в Париже, Карл на словах обещал отдать Милан второму сыну Франца, герцогу Орлеанскому; но, возвратясь, он отдал его своему сыну Филиппу. Отсюда снова возникли раздоры. Между тем в 1541 году Карл предпринял второй поход в Африку против

Алжира, главного гнезда пиратов, откуда выходил и Барбаросса со своими судами; но экспедиция была неудачна, корабли были истреблены и рассеяны бурей, войска были разбиты. Франц не стыдился открыто обнаружить свою радость при этом печальном для всей Европы событии; вообще оба государя не щадили друг друга в своих отзывах, несмотря на частые свидания: Франц не усумнился даже обвинять Карла в отравлении дофина — событии, еще весьма сомнительном; со своей стороны Карл не оставался у него в долгу. В 1542 г. началась снова война между ними. На этот раз формальная справедливость была на стороне Франца; французский посол при турецком дворе Антонио Ронкони на возвратном пути во Францию с депешами был убит и ограблен в маленьком герцогстве по повелению правителя Милана: так глубоко учение Макиавелли пустило свои корни в политические привычки. Франц объявил войну Карлу V. Немецкие протестанты, дотоле помогавшие Францу, теперь отказались помогать ему: они помнили его коварную откровенность при заключении Ниццского перемирия. Франц выставил пять армий; Барбаросса явился снова у берегов Южной Франции, остановился в Тулоне, выстроил здесь мечеть и продавал на рынке христиан, захваченных в Италии и Испании. В довершение смут и Генрих VIII соединился с Карлом. Война шла нерешительно в 1543 году; в 1544-м она снова приняла решительный оборот. Кроме Пьемонта, где Франц при содействии турок действовал довольно успешно, пока не вызвал оттуда принца Энгиенского, на всех других пунктах французы были разбиты; Генрих осаждал Булонь; Карл вошел в самую Францию и овладел городами Эпернэ, Шато-Тьери; только сопротивление города St. Dizieг замедлило его вторжение в середину Франции; он был уже на 48 часов пути от Парижа. Можно сказать, что Франция только потому осталась в руках Франца, что Генрих замедлил с осадою Булони и Карл, вследствие этого замедления должен был отступить; блестящая победа, одержанная прежде графом Энгиенским при Черизоли (11 апреля 1544 г.), над испанским полководцем дель Гуасто осталась без влияния на дела. Франц принужден был заключить последний мир свой с Карлом в Крепи (18 сентября 1544 г.), он отказался от притязаний на итальянские владения и от своих владений в Бургундии; одна статья только была выгодна для него в этом договоре; Герцог Орлеанский, второй сын короля, был помолвлен с дочерью Карла, который обещан ему в приданое герцогство Миланское: но скорая смерть его сделала напрасным и это условие. Так кончились после пятидесятилетних усилий попытки Франции на Италию. Франция не вынесла из них приращения своим силам: но эти войны имели другое, высшее значение.