Итоги западного влияния в русском обществе XVIIIв.(10-я лекция)

Направление и обязанности были указаны русскому дворянству. Военно-мастерская выучка при Петре Великом не всегда практическая, при Екатерине стала светской выправкой и была необходима для успешного движения по службе. Ни петровский солдат, ни елизаветинский petit-maitre не были нужны при Екатерине. Требовалось общее образование. С этими требованиями и навыками дворянство вступило в то положение, которое характеризует екатерининское время.

Мысль не принимала участия, не находила необходимым заниматься делами сельскими, политическими, экономическими; свет заставлял изыскивать средства, чтобы наполнить досуг. Чувство сословной чести, выход в отставку - все это производило перемену в интересе и вкусах сословия, осложнило программу образования. Явилась потребность в литературной полировке (без приложения к делу). Петровский дворянин-артиллерист сделался petit-maitr-ом при Елизавете и стал homme do lettre при Ека-терине II.

В умах и нравах русского общества встретились разнородные впечатления. Кое-где, как сор, предания, верования. Старики жили преданиями Петра; в головах помоложе - веселая чувствительная блажь Елизаветы и вольнодумные идеи, навеянные гувернерами или из французских книг при Екатерине II. Эти идеи и получили важное значение, бродили и производили брожение чувства, понятия начали кристаллизоваться в неопределенные образы. Из нравов стали характеры. Французское влияние придавало всей физиономиям типическую складку, фамильное сходство при разнообразии характера.

Общий характер и русское образованное общество XVIIIв.

Первые источники умственного движения были успехи в области естествознания. Важные открытия в изучении природы с конца XVII в. Бюффон, его книга по естественной философии, ряд детальных открытий по математике и естествознанию, из области органической физики, Бюффон о годах, о дыхании - все эти открытия произвели впечатления на ум и на взгляд. Таинственные силы действуют и производят действие. Успех естествознания сдернул покров: сила - простой факт, чудеса - простые математические отношения, все представлялось пред наблюдателем механическим прибором. Эти открытия произвели два неожиданных впечатления в уме европейского человека .

1) Мысль стала самоуверенна и надменна, человек - всесилен, ум поклонился, только не природе , а самому себе, поддался самообожанию. 2) Определилось отношение ума человека к природе, общежитию . Лучшие умы - Шевсбюри, Вольтер, Монтескье - посвятили себя истории, но восторжествовал худший ум - Руссо.

История стала не простой историей , а философией истории. Здесь встретили господство предания. Предание подверглось испытанию. Научная мысль может и должна строить общественное общежитие. Задача разума перестроить это общежитие. Действующей силой является произвол личного сознания. Опыты физического кабинета хотели применить к человеку, это было огромной ошибкой ума. Уму в изучении естествознания принадлежит роль законодателя, архитектора. Надо видеть, какою стороной подействовало это на русское образованное обще ство.

Французское влияние не остановилось на изучении естественных наук, но направилось к дрсужным отвлеченным вопросам, первое было тяжело, второе - бесцельно. Родилась мысль о перестройке заново школы. План воспитания - Ек атерина и Бецкий в 1764 г. Задачею воспитания стало создать новую породу людей, новых отцов, новых матерей, не похожих на предшествовавших. Эти мысли пропали бесследно, но французская философия привила особую манеру мышления в способе оценки исторической действительности. (Нам было не под силу, не выгодно.) Стали игнорировать действительность.

Мирное сожительство разумного идеала с неразумной действительностью тяжелым камнем легло на ум и совесть образованного русского человека. Мирились с противоречиями подбором понятий, чувств, вкусов. Этот подбор образовал различные направления к концу XVIII в.

Мне остается изложить последние результаты и того положения, какое создано было для сословия крепостным правом, и западного влияния, как его воспринимало сословие при таком положении. Трудно представить себе, чтобы в одной и той же общественной среде, в одном и том же сознании могли встретиться столь несходные факторы общежития, как русское крепостное право и французское просветительное влияние XVIII в. Между тем они не только встретились, но и мирно уживались друг с другом и даже дружно помогали одно другому в общем деле, освобождая русского образованного человека от хозяйственных хлопот и умственного напряжения. Вольтер не поверил бы, узнав, что его свободолюбивой философии в России суждено было служить цветной повязкой, прикрывающей постыдные пятна на лбу рабовладельца. Но припомнив, как првизошла эта встреча, мы не удивимся, что Вольтеру пришлось вместе с крепостным дядькой воспитывать и его барина, русского образованного человека.

Французское влияние не водворило в русском образованном обществе XVIII в. ни основательного изучения естественных наук, ни даже наклонности к отвлеченным досужим построениям общественных порядков; первое было тяжело, второе бесцельно. И у нас бродили мысли радикальной перестройки заново, но только в безобидной и терпеливой области школы: новая порода людей в докладе Бецкого. Зато французская философия привила к русскому образованному человеку особую манеру мышления, которая сказывалась и сказывается доселе в способе оценки окружающей исторической действительности. Манеру эту можно выразить так. Взяв какой-либо туземный факт, мыслитель прикидывал к нему отвлеченный философский принцип или целую социальную схему, например идею общественного равенства, и, заметив, что измеряемое не приходится по мерке, отвергал его, не изучал, не приспособлял к требованиям разума или общественной справедливости, а просто осуждал мысленно на небытие и произносил такой решительный приговор, смотря по темпераменту, или с философским равнодушием, или с нервным раздражением и схватками общественной скорби. Но, осудив живую действительность на небытие, надобно было или разрушить ее, или выйти из нее и удалиться в пустыню. У нас не случилось ни того, ни другого: первое было не под силу, второе невыгодно, ибо с отвергнутой действительностью связано было материальное положение отрицателя. Найден был третий выход: действительность просто игнорировали, т. е. переставали понимать ее, как неразумную, не мешая ее существованию, и таким образом привыкали думать, что нормальный туземный порядок существования - это мирное сожитие разумных идеалов с неразумной действительностью. Это противоречие должно было тяжелым камнем давить ум и совесть образованного русского человека. Каждый мирился с этим противоречием по-своему, составляя особый, наиболее сподручный ему подбор культурных средств, понятий, чувств и вкусов, который облегчил бы ему бремя такого противоречивого существования, но все эти средства были более или менее удачными способами уединить свою мысль от окружающей действительности, не уходя из нее, и напоминали прием страуса, который прячет голову под крыло, чтобы не видеть грозящей ему неприятности, опасности. Эти подборы и образовали различные направления, обозначившиеся в жизни русского образованного общества к концу XVIII в. Дашкова, Струйский, Опочинин.

I. Всех проще устраивались те, которые, располагая большими средствами и некоторым вкусом, старались искусством прикрыть неправильность своего житейского положения. Удаляясь от столичного шума, добровольный отшельник где-нибудь в глуши Владимирской или даже Саратовской губернии, в стороне от большой дороги, среди своих 20 тыс. десятин земли воздвигал укромную обитель во 100 комнат, окруженную корпусами служеб с несколькими сотнями дворовых слуг. Все музы древней Греции при содействии доморощенных крепостных ученых, художников, артистов и артисток призывались украсить и оживить этот уголок светского отшельника, тайного советника или капитана гвардии в отставке. Гобелены, обои, разрисованные от руки досужим домашним мастером, портреты, акварели, гравюры удивительной работы с сюжетами из античной древности, амфилада 20 зал и гостиных с перспективой, замыкаемой по обоим концам колоссальной фигурой Екатерины II, вышитой шелками с необыкновенно свежим подбором колеров, в одной из угольных задних комнат ряд больших завешанных темно-зеленой материей книжных шкафов с надписями historic, physique, politique, в другой - домашний театр с тремя рядами кресел в партере, и подле - зала в два света, от потолка до пола увешанная портретами, - живая история XVIII в. в лицах, где-нибудь в углу особо от других тщательно вырисованная на полотне типическая фигура с тлеющими угольными глазами, игольчатым носом и идущим ему навстречу загнутым и заостренным подбородком - известная фигура папа Вольтера, а па верху дворпа уютная келейка, украшенная видами Франции, где под желтым шелковым пологом покоится веселый собеседник хозяина m-r Granmont, самоотверженный апостол разума, покинувший рояную Овернь, чтобы сеять просвещение среди скифов Сердобского уезда. В доме на стенах глаз не находил места, не завешанного наукой иль искусством, не оставалось щели, через которую могли бы проникнуть в этот волшебный фонарь улпчный факт или житейская проза. А за домом тянулся обширный парк с 42 просеками и дорожками и10 храмами-беседками на перекрестках - приют новых чар для глаз и воображения. Все дорожки и беседки имели свои названия, которые рисовали воображению либо приманки общежития, либо художественные образы, либо просто приятные воспоминания. Были беседки Славы, Дружбы, Истины, вместилище чувствий вечных, дорожки приятного наслаждения, уединения, неожиданного утешения, истинного разумения, постоянного друга, веселой мысли, милой жены, жаркого любовника, верных любовниц, услаждения самого себя, наконец дорожка Марьи Антоновны, т, е. королевы Марии Антуанетты с ее мраморным бюстом. Что делали и как жили обитатели и обитательницы таких изящных приютов? Один из них, екатерининский вельможа и дипломат князь А. Б. Куракин, холостой отец 70 человек детей, перед лестницей своего деревенского дворца на Хопре выставил для сведения гостям свою программу или правила общежития, из коих одно гласило: «Хозяин почитает хлебосольство и гостеприимство основанием взаимственного удовольствия в общежитии, следственно видит в оных приятные для себя должности». Итак, жили для друзей и наслаждались их обществом, а в промежутках уединения любовались , читали, пели, писали стихи -словом, поклонялись искусству и украшали общежитие. Макартпей в начале царствования Ек атерины, Сеггор в конце - писали о страсти к искусствам, о чтении романов, увеселениях. Никита Еремееви- Струйский. Такова была другая струя в жизни образованного русского общества, пущенная при помощи западного влияния: это приторная и распущенная идиллия барского сибаритства, воспитанная беззаботной праздностью крепостного быта.

II. Некоторые нашли такое изящное легкомыслие неудовлетворительным житейским порядком и отыскали другой выход из действительности, впрочем, также подсказанный французской философией. Дидро, Гольбах и другие французские материалисты, наскучив искусственным, условным общежитием, проповедовали возврат к природе с ее инстинктами, а Руссо отлучил от своего разума всю цивилизацию с ее науками и искусствами за то, что она исказила первобытную простоту и доброту человеческой природы с ее здоровыми чувствами и наивными понятиями. Идея такой отвлеченной философской первобытности и простоты, помещенной вне пространства и времени и, пожалуй, нигде и никогда не существовавшей, была трудна для русских мыслителей прошлого века; они искали для нее понятного исторического осуществления и нашли его в древней, допетровской Руси, не тронутой западным влиянием: они хотели бить легкомысленных западников западным же влиянием и чужую мысль положить в основание национального направления. Две записки в конце царствования Екатерины II: неизвестного и Щербатова. Не предназначались к обнародованию и тем откровеннее. Одна идеализирует допетровскую старину за простоту и самородность ее порядков, другая чернит во имя старины современную действительность за отступление последней от простоты и самобытности первой, и оба видят в древнерусской жизни забытый идеал. Оба - физиологи общества и мыслители, и оба - недовольные брюзги: один брюзжит на то, что уже нет доброго прошлого, столь не похожего на дурную современную жизнь, а другой на то, что современная жизнь так не похожа на доброе прошлое. И вот умы, колеблемые наносными дуновениями, отрываются от исторической почвы, уносятся в разные стороны. Но любопытно следить, как, теряя из глаз действительность, их воспитавшую, эти умы захватывают с собой какой-нибудь ее интерес и на досуге подвергают его усиленной разработке в своем воздушном уединении , как смутное воспоминание о покинутом когда-то родном мире. Разум ее, при такой досужей и напряженной обработке, действительные интересы, разобщенные и лишенные освежающего соприкосновения с жизнью, превращались в праздную забаву или в уродливые призраки, подобные тем, какие возбужденное воображение творит во сне из впечатлений последнего пережитого дня. Но праздные забавы наскучивали, а уродливые призраки пугали или противили, и так как в тех и других помнились остатки покинутой действительности, то все направления оторвавшейся от нее мысли приводили ее к отрицанию русской жизни. Это был общий тупой угол, попав в который культивированный русский ум оседал в бессильном недоумении.

1) Беззаботная праздность крепостной среды и приторная распущенная идиллия дворянского общежития; 2) Религиозно-нравственные мотивы русского церковного общества и мистически-театральная филантропия и педагогика мартинистов; 3) Отсутствие твердых нравственных правил в образованном обществе и пугливая идеализация древнерусской жизни; 4) Пробужденный с конца XVII в. позыв к научному знанию и космополитический рационализм вольтериянцев, растворяемый острыми примесями: задорной скорбью Радищева, скучающим отчаянием Опочинина. Отрицание: 1) во имя требований света; 2) созерцательной личной морали; 3) старины; 4) разума.

При помощи такой тройной педагогической перегонки в умах и нравах русского образованного общества к концу царствования Екатерины II встретились разносторонние и разновременные влияния и впечатления. Кой-где ютились еще, как неубранный вчерашний сор, замиравшие предания, обычаи и верования, уцелевшие от древнерусской жизни. Старики жили понятиями и знаниями, крепко вбитыми петровской реформой либо наскоро схваченными в общеобразовательной школе преемниц преобразователя. В головах помоложе живы были веселые или чувствительные, бальные или театральные впечатления елизаветинского времени и начинали бродить вольнодумные рационалистические и моралистические идеи, воспринятые от гувернера или кадетского учителя, либо вычитанные из свежей французской книжки. Эти бродячие идеи и получили особенно важное значение: они не только бродили в умах, но и производили брожение, благодаря которому хаотическая смесь понятий, чувств и привычек, столпившихся в русских умах, начала разделяться и кристаллизоваться, складываясь в определенные взгляды и убеждения. Тогда силуэтные очертания, туманные образы без лиц стали превращаться в физиономии с определенными и понятными чертами, из нравов стали вырабатываться характе ры. Эти физиономии очень разнообразны, и их разнообразие происходило от того, что в каждой из них культурные черты соединялись в особом подборе. Но французское просветительное влияние, входившее неизбежным элементом в каждый из этих подборов, придавало всем этим физиономиям особое выражение, особую типическую складку, сообщавшую им некоторое фамильное сходство при всей их индивидуальной разнохарактерности.

Четыре вида отрицания русской действитепьности.

Результаты западного влияния - тяжелое впечатление праздной игры, забавы. Это от того, что западное влияние нам нужно было для насущного дела, а оно в XVIII в. пало на среду, жившую чужим трудом и оставшуюся без дела, потому принужденную наполнять досуг игрой, забавой. И это естественно: кто живет чужим трудом, тот неизбежно кончит тем, что начнет жить чужим умом, ибо свой ум вырабатывается только с помощью собственного труда. Но опыты людей прошлого века дали нам полезный урок: образование только тогда благотворно, когда ведет к пониманию действительности, которая пас окружает, и к служению обществу, среди которого мы вращаемся.